Перепуганные студенты рванули напролом через кусты. Полицейские, уверившиеся в криминале, бросились за ними, одновременно оповещая по рации другие парковые патрули.

Спустя несколько секунд Оксана потеряла остальных. Ветви кустов и деревьев хлестали по лицу, и она, оберегая глаза, не заметила, как осталась одна. Она бежала вслепую, не зная куда, сердце рвалось из груди, легкие горели от напряжения. Треск веток под ногами не давал расслышать, гонятся ли еще за ней, но остановиться и прислушаться она не осмеливалась. И когда под ноги подвернулся особо толстый корень, а навстречу рванулся грязный березовый ствол, она почти обрадовалась, что наконец-то сможет передохнуть.

Пробуждение оказалось ужасным. Память о следующих нескольких днях оставалась словно окутанной густым непроницаемым туманом, в котором изредка проглядывали какие-то пьяные хохочущие рожи, брезгливо кривящиеся полицейские в странной форме, храпящие лошади… Она ела какие-то объедки, что бросали ей в грязных забегаловках, урывками спала на голой земле, несколько раз ей грубо овладели какие-то вонючие оборванные мужчины. Мысли путались, она не могла понять, где и почему находится, а вокруг не было ни одного знакомого места. Почему-то ей казалось, что ее арестовали, и сейчас она находится в колонии, отбывая пожизненный срок… то же чувство, что и в кошмарном сне, из которого не чаешь, как выбраться.

Потом посреди окружающего тумана вдруг отчетливо проявилась фигура Кислицына Олега Захаровича, Народного Председателя Народной Республики Ростания. Ей было все равно, она лишь хотела, чтобы этот кошмар кончился. Она бросилась к этой фигуре… и пришла в себя в этой квартире, в постели с грубыми заштопанными простынями, где в углу чернела дымными потеками по штукатурке печка, а под кроватью стоял ночной горшок.

Выслушав несвязный рассказ девушки, Олег задумался. Как и он сам, она попала сюда в бессознательном состоянии. И у них обоих в первые дни оказался отчетливо затуманен рассудок, вероятно, в результате сильного шока. Следовало проверить еще кое-что. Он поскреб подбородок, поднялся со стула, покопался в платяном шкафу и извлек на свет вычищенные и выглаженные брюки.

– Это ваше? – спросил он, разворачивая их.

Девушка посмотрела на штаны и кивнула.

– Здоровские штанишки, – грустно сказала она. – Франц подарил. Мы с ним… в общем, он хороший друг. У него водились такие вещи. Сама-то я в жизни бы на такие не наскребла, с моей-то стипендией в двадцать пять форинтов…

Олег кивнул.

– Понятно. Думаю, в ближайшее время вам носить их не светит. Не принято здесь женщинам в штанах ходить.

Он аккуратно свернул брюки и убрал их в шкаф. Судя по всему, одежда при переносе в этот мир также оставалась неизменной. Он вернулся обратно на стул, мучительно подыскивая первую фразу для объяснения. Оксана, впрочем, избавила его от колебаний.

– Здесь – это где? – настороженно спросила она. – У вас на даче?

– Здесь – это в другом мире, – вздохнул Олег. – Боюсь, госпожа Шарлот, мы с вами оказались в весьма странном положении. Видите ли…

Пятнадцать минут спустя Оксана все еще смотрела на него с недоверием, но в ее взгляде появилось что-то новое. Выслушав краткое описание новой реальности, она опустила голову и задумалась. Потом передернулась и принялась выбираться из кресла.

– Я хочу увидеть все своими глазами, – твердо заявила она. – То есть… то есть я уже все видела, но я… была не в себе. Я хочу посмотреть еще раз.

– Вы на ногах не стоите, – усмехнулся Олег. – Куда вам идти?

– А я не собираюсь идти, – девушка упрямо тряхнула волосами. – Я собираюсь ехать. На повозке, запряженной лошадьми, раз уж машин нету. А еще я есть хочу.

Она принялась развязывать пояс халата, но, спохватившись, быстро запахнулась и принялась оглядываться по сторонам.

– Э-э-э… господин Народный Председатель? – смущенно поинтересовалась она. – А во что мне одеться?

– Горюшко вы мое, – вздохнул Олег. – Я, между прочим, устал, как собака. Я полгорода сегодня исколесил, а Москва, к вашему сведению, хоть и деревня, нашей Моколе по размерам не слишком уступает. Ладно, сейчас позову хозяйку, она служанку за в магазин за одеждой отправляла. Местная женская одежда на нашу как-то слабо похожа. Только…

– Да? – Оксана настороженно повернулась к нему.

Олег поколебался.

– Видите ли, я представил вас хозяевам как свою сестру, поссорившуюся с матерью и ушедшую из дома к жениху, а жениха зарезали на улице. Оттого-то вы и были не в себе. Думаю, нам лучше придерживаться этой легенды во избежание кривотолков.

Похоже, здесь мораль куда более строгая, чем у нас, и пребывание мужчины и женщины, не связанных родственными узами, в одном помещении и наедине сильно не приветствуется.

– Понимаю… – Оксана задумалась. – Хорошо, учту. Можно теперь…

– Из этого следует, – продолжил Олег, – что нам, как родственникам, неплохо было бы оставить в стороне формальности наподобие "господина Народного Председателя" и обращения на "вы". Тем паче, что я здесь никакой не Нарпред. Кроме того, – он криво усмехнулся, – когда красивая молодая девушка вроде вас обращается ко мне таким образом, я чувствую себя безнадежным стариком. Короче, я предлагаю перейти на "ты" и обращаться по именам. Я Олег, ты Оксана.

Девушка изумленно посмотрела на него, потом медленно кивнула.

– Хорошо… Олег, – скованно произнесла она. – Я… постараюсь не сбиваться.

– Вот и ладушки, – одобрительно кивнул он. – Умница. Отчество и фамилию мы тебе оставим старые, иначе наверняка проговоришься по-первости. Но если станут спрашивать, почему я Захарович, а ты Александровна, скажешь, что сводная сестра.

Понятно?

Оксана снова кивнула.

– Ладно, сестричка, – усмехнулся Олег. – Вон твоя новая одежда в свертках, разбирайся пока. А я пойду посмотрю, кого тебе на помощь позвать. Жена хозяина где-то здесь болталась.

Большой Гнезниковский переулок – Похоже, он остался сильно недоволен.

Филер, казалось, чувствовал себя не в своей тарелке. Он переминался с ноги на ногу, избегая взгляда начальства. Медников сверлил его тяжелым взглядом.

– Когда ехали от Тубарева в Промышленное училище, он ругался словами, половину которых даже я не знаю, – пояснил Чумашкин. – Что-то насчет зажравшихся и закосневших в своем тупоумии академиков… а дальше про половые акты в извращенной форме. По матушке и батюшке крыл, проще говоря, с применением незнакомых слов.

– Неудивительно, – Медников, казалось, слегка расслабился. – С этими яйцеголовыми общаться – себе дороже. Дальше.

– В Промышленном, похоже, ему тоже своего добиться не удалось. Однако вышел он оттуда не один, а в сопровождении ученика, опознанного позже преподавателями как Ивана Кузьменко, пятнадцати лет, ученика шестого года обучения. Мальчишка – тот еще оболтус, постоянно учителям пакостит, хотя и не по злобе, а, скорее, от врожденной живости. Все Училище ждет не дождется, когда он закончит учебу.

Исключить, однако, побаиваются, поскольку дальше определенной черты мальчишка никогда не заходит, а протекцию пареньку оказывает некий Вагранов, доцент университета, вздорный человек, однако с авторитетом и большими связями в научных кругах. С ним связываться – больно много вони.

– Так, – Медников кивнул. – Понятно. И куда же твой подопечный направился в сопровождении этого Кузьменко? Впрочем, сам могу догадаться – к тому самому Вагранову.

– Точно так, ваше превосходительство, – кивнул штабс-капитан. – Пробыл у него Кислицын около получаса, вышел спокойный и задумчивый, уже без мальчика. О результатах встречи ничего не сказал, только сев в коляску, произнес одну фразу:

"Фифти-фифти", что значит…

– "Пятьдесят на пятьдесят" по-английски, – кивнул Медников. – Значит, у дома ты его высадил и уехал?

– Так точно, – кивнул филер. – Поскольку согласно приказанию его превосходительства Зубатова наружное наблюдение за Кислицыным более не устанавливается, о его дальнейших действиях ничего сказать не могу.