Магический энзим превратил воздух Марса в столь же приятную и полезную субстанцию, как земной, с учетом того, разумеется, что каждый конкретный индивидуум регулярно принимал свою дозу через каждые сутки. Если же кто-то забывал возобновить запас энзима в организме в течение тридцати часов, его участь была незавидной: несколько минут кислородного голодания, потом потеря сознания и смерть.

Тони в последний раз окинул взглядом новорожденного, убедился, что кислородная маска надежно закреплена, проверил уровень подачи кислорода, тихонько обогнул койку уже задремавшей Полли, осторожно открыл дверь и вышел в приемную, служившую ему одновременно кабинетом и столовой.

- Тс-с! - Анна повернулась на звук из-за своей конторки и с теплой улыбкой на заметно повеселевшем лице указала глазами на кушетку, на которой вовсю храпел одетый и даже позабывший снять тяжелые сапоги-пескоходы Джим Кендро.

- Все в порядке, шеф?

Тони кивнул:

- Намного лучше, чем я рассчитывал.

После режущего яркого света в больничном покое глаза его отдыхали в мягком полумраке приемной. Более того, присутствие рядом Анны непостижимым образом как будто смывало с души усталость и нервное напряжение долгих последних часов ожидания и сомнений. Чувствуя себя не в силах долго разговаривать, Хеллман коротко сообщил:

- Мальчик. Земная масса пять фунтов две унции. Пигментация кожи в норме. Самочувствие хорошее.

- Замечательно! Я сейчас закончу и пойду подежурю рядом с ней. Если что, сразу позову.

- А с ним что будем делать?

Анна задумчиво посмотрела на распростертую фигуру Джима.

- Думаю, от него не убудет, если он познакомится с сыном через несколько часов,- сказала она с усмешкой.

Анна снова склонилась над столом, в то время как доктор на несколько секунд задержался, как всегда завороженно глядя на ловкие, профессионально скупые движения ассистентки. Вот она слегка подула в трубочку, повернула на полоборота разогретую докрасна на горелке бесформенную массу, что-то подкрутила стальным крючком, снова подула... Казалось бы, ничего особенного, но не прошло и минуты, как на конце трубочки возникло законченное изделие причудливо изогнутая стеклянная спираль. На этот раз спираль предназначалась для Лаборатории, персонал которой отчаянно нуждался в подобном оборудовании, которое вследствие его хрупкости приходилось довольно часто менять. Но с той же легкостью выходили из-под искусных рук Анны стаканы и фужеры для колонистов или, к примеру, корпуса медицинских шприцев для нужд больницы.

Он смотрел и не мог оторваться, пока из глаз, уставших смотреть на ослепительный огонь горелки и малиново-красное стекло в ореоле пламени, не потекли слезы. Только тогда он отвернулся, прошел, едва волоча ноги, в соседнюю спальню и мгновенно уснул.

ГЛАВА 2

Лаборатория была главным и основным источником денежных доходов жителей Сан-Лейк-Сити. Радиоактивность на поверхности Марса существенно превышала земную. Серьезной угрозы для жизни людей ее уровень не представлял, но был достаточно велик, чтобы позволить колонистам обогащать и выделять в лабораторных условиях ценное радиоактивное сырье, а также производить различные изотопы для последующей продажи на Землю. Низкая себестоимость производства делала его более чем конкурентоспособным, несмотря на запредельные транспортные тарифы.

Перерабатываемые и производимые материалы не были особо опасными для жизни, но береженого Бог бережет, и доктор Тони Хеллман считал своим первейшим долгом исключить даже минимальный риск для здоровья своих подопечных. С этой целью он дважды в день, до начала работы и незадолго до ее окончания, совершал обход помещения, вооружившись счетчиком Гейгера. От этих обходов зависело благосостояние и физическое здоровье всех без исключения колонистов, поскольку все трудоспособное население поселка прямо или косвенно было связано с Лабораторией и не было ни одного человека, хотя бы раз или два не побывавшего в ее стенах.

Помимо всего прочего, здание Лаборатории по своим размерам было единственным в Сан-Лейк-Сити, способным вместить все население колонии. Здесь проводились общие собрания и прочие социальные мероприятия. Только здесь можно было позабыть на время унылые стены цвета грязи стандартных жилых помещений размером пятнадцать на пятнадцать футов, встроенные шкафы и откидывающиеся койки, холодные цементные полы и общую неустроенность. И только здесь, в Лаборатории, имелось все, чего не было и не могло быть в домах колонистов: стальная арматура и покрытые сверкающим металлом стены, медные трубы парового отопления, горячая вода из-под крана, автономное энергоснабжение, изготовленная на Земле мебель и даже - чудо из чудес ультрасовременная система очистки и обогащения воздуха, само собой, также импортированная с материнской планеты.

Ежедневная утренняя километровая прогулка до Лаборатории каждый раз заряжала Хеллмана бодростью и уверенностью в себе на целые сутки. После года пребывания на Марсе он почти не утратил первоначального восхищения дивным ощущением невыразимой легкости и воздушности во всем теле, обусловленным гораздо меньшей силой тяжести. Ходьба не требовала почти никаких усилий, и даже в условиях разреженной атмосферы взошедшее солнце за какой-нибудь час после рассвета успевало прогнать ночной холод с открытых мест. К полудню светило начинало ощутимо греть и делалось таким ярким, что было больно глазам. Зато вечером, на закате, мороз возвращался столь же скоро и неотвратимо, как исчезал поутру. Ну а сегодня, в первые утренние часы, все вокруг напоминало доктору чудесный осенний денек на Земле, где-нибудь в средних широтах.

За его спиной, в домах, выстроившихся по обе стороны единственной улицы поселка, люди в этот час торопливо одевались, завтракали, строили планы, готовились к работе. А прямо перед ним высились сияющие голубизной стены Лаборатории, воздвигнутой на крутом, почти отвесном берегу знаменитого Моря Солнца. Давно высохшее дно древнего океана казалось живым и волнующимся из-за непередаваемой игры солнечных лучей в мириадах мельчайших граней минеральных и солевых россыпей, некогда растворенных в морской воде. На фоне необъятных сверкающих просторов строгие, геометрически безупречные линии здания Лаборатории одновременно вызывали чувство гордости и вселяли уверенность в собственные силы: "Вот чего мы уже смогли добиться, так неужто нам не под силу добиться большего, имея за плечами такой багаж?! Если бы только мы могли... Второй шанс для человечества... Знать бы еще, как его правильно использовать..."

Тони отпер небольшую кладовку, расположенную внутри массивного, обшитого листовым свинцом входного шлюза, и достал из шкафчика защитный антирадиационный скафандр. Прежде чем облачиться в него, доктор оглянулся на отдаленные коробочки домов, в одном из которых сегодня ночью, всего несколько часов назад, Полли Кендро очень убедительно доказала свою непоколебимую веру в настоящее и будущее процветание Сан-Лейк-Сити.

С другой стороны, несмотря на свои размеры, прочность и надежность, Лаборатория словно подчеркивала унизительный статус колонии, будучи единственным зданием во всем поселении, которое не стыдно было показать посторонним. Отсюда колония чем-то напоминала сборище серых поганок, облепивших трухлявый пень в лесу. Она располагалась на гребне пологой возвышенности между руслом "канала" и берегом моря. Но все строения, включая больницу и жилище доктора, были сложены из прессованных земляных блоков самого дешевого и непрочного строительного материала, какой только можно было применять в местных условиях. Двойная дуга грязно-ржавых земляных хижин, поставленных слишком близко друг к дружке и слишком глубоко зарывшихся в почву, наводила Тони на грустные воспоминания об одинаковых до отвращения фасадах земных кварталов бедноты с их однообразными бесконечными рядами дешевых пластиковых окон и монотонной окраской облупившихся стен.

Сразу за поселком раскинулись опытные поля А, В, С и D. Даже отсюда, из Лаборатории, можно было разглядеть следы деятельности "гряземесов" биологов и агрономов, которые, используя такие древние методы генной инженерии, как облучение потоком направленных частиц, превращали марсианские растения в пригодные для питания земного скота, а земные заставляли приспосабливаться к скудной марсианской почве.