* * *

В 1918 году Ленин и правительство России переехали в Москву.

Рассказ Крупской о событиях 1918 года:

"Правые эсеры, чувствуя, что почва у них уходит из-под ног, решили убить ряд большевистских вождей, в том числе Ленина.

30 августа сообщили Ильичу из Питера, что в 10 часов утра убит председатель Ленинградской ЧК т. Урицкий.

Вечером Ильич - по мобилизации МК - должен был выступать в Басманном и Замоскворецком районах.

В этот день Бухарин у нас обедал и во время обеда всячески убеждал Ильича не ехать. Ильич смеялся, отмахивался, а потом, чтобы прекратить все разговоры на этот счет, сказал, что, может быть, он и не поедет. Мария Ильинична в этот день была больна и сидела дома. Ильич вошел к ней в шапке и пальто, готовый ехать. Она стала просить его взять её с собой. "Ни под каким видом, сиди дома", - ответил он и уехал на митинг, не взяв с собой никакой охраны.

Во 2-ом МГУ у нас шло совещание по народному образованию. За два дня перед тем на нем выступал Ильич. Заседание шло к концу, и я собралась ехать домой, взялась подвезти одну знакомую учительницу, живущую в Замоскворечье. Меня ждал кремлевский автомобиль, но шофер был какой-то незнакомый. Он повез нас к Кремлю, я сказала ему, что мы сначала отвезем нашу спутницу; шофер ничего не сказал, но у Кремля остановил машину, открыл дверцу и высадил мою спутницу. Я диву далась, чего это он так распоряжается, хотела разворчаться, но мы подъехали к нашему подъезду, во двор ВЦИК, там встретил меня т. Гиль, шофер, всегда ездивший с нами, стал рассказывать, что он возил Ильича на завод Михельсона и что там женщина стреляла в Ильича, легко его ранила. Видно было, что он подготавливает меня. Вид у него был расстроенный очень. "Вы скажите только, жив Ильич или нет?" - спросила я. Гиль ответил, что жив, я заторопилась. У нас в квартире было много какого-то народу, на вешалке висели какие-то пальто, двери непривычно были раскрыты настежь. Около вешалки стоял Яков Михайлович Свердлов, и вид у него был какой-то серьезный и решительный. Взглянув на него, я решила, что все кончено. "Как же теперь будет", - обронила я. "У нас с Ильичом все сговорено", - ответил он. "Сговорено, значит, кончено", - подумала я. Пройти надо было маленькую комнатушку, но этот путь мне показался целой вечностью. Я вошла в нашу спальню. Ильичева кровать была выдвинута на середину комнаты, и он лежал на ней бледный, без кровинки на лице. Он увидел меня и тихим голосом сказал минуту спустя: "Ты приехала, устала. Поди ляг". Слова были несуразны, глаза говорили совсем другое: "Конец". Я вышла из комнаты, чтобы его не волновать, и стала у двери так, чтобы мне его было видно, а ему меня не было видно. Когда была в комнате, я не заметила, кто там был, теперь увидела: не то вошел, не то раньше там был около постели Ильича стоял Анатолий Васильевич Луначарский и смотрел на Ильича испуганными и жалостливыми глазами. Ильич ему сказал: "Ну, чего уж тут смотреть".

Наша квартира превратилась в какой-то лагерь, хлопотали около больного Вера Михайловна Бонч-Бруевич и Вера Моисеевна Крестинская, обе врачихи. В маленькой комнате около спальни устраивали санитарный пункт, принесли подушки с кислородом, вызвали фельдшеров, появилась вата, банки, какие-то растворы.

Наша временная домашняя работница, латышка, вскоре уехавшая в Латвию, перепугалась, ушла в свою комнату и заперлась на ключ. В кухне кто-то разжигал керосинку, в ванне тов. Кизас полоскала окровавленные повязки и полотенца. Глядя на нее, я невольно вспоминала первые ночи Октябрьской революции в Смольном, когда тов. Кизас, не смыкая глаз, сидела целыми ночами над грудой сыпавшихся отовсюду телеграмм, разбирала их.

Наконец пришли врачи-хирурги: Владимир Николаевич Розанов, Минц и другие. Несомненно, жизнь Ильича была в опасности, он был на волоске от смерти. Когда шофер Гиль вместе с товарищами с завода Михельсона привезли раненого Ильича в Кремль и хотели его внести вверх на руках, Ильич не захотел и сам поднялся на третий этаж. Кровь залила ему легкое. Кроме того, врачи опасались, что у него прострелен пищевод, и запретили ему пить. А его мучила жажда. Через некоторое время после того, как уехали врачи и он остался с вызванной к нему из городской больницы сестрой милосердия, он попросил её уйти и позвать меня. Когда я вошла, Ильич помолчал немного, потом сказал: "Вот что, принеси-ка мне стакан чаю". - "Ты знаешь ведь, доктора запретили тебе пить". Хитрость не удалась. Ильич закрыл глаза: "Ну иди". Мария Ильинична хлопотала с докторами, с лекарствами. Я стояла у двери. Раза три ночью ходила в кабинет Ильича на другом конце коридора, где, примостившись на стульях, всю ночь провели Свердлов и другие. Сталин в это время был на фронте.

Ранение Владимира Ильича взволновало не только все партийные организации, но и широчайшие массы рабочих, крестьян, красноармейцев: как-то особенно ярко осознали, чем был для революции Ленин. С волнением следили все за появившимися в газетах бюллетенями о его здоровье".

РЕВОЛЮЦИОНЕРКА - ЛЮБОВНИЦА ЛЕНИНА

И жена и любовница у Ленина были революционерками по призванию. Жена Надежда Крупская, любовница - Инесса Арманд, очаровательная, любвеобильная женщина.

Отец Инессы был тенором, мать хотела стать певицей и пела в хоре. Официально родители женаты не были, Инесса родилась тайно, в доме у акушерки. Ее мать русская протестантка. Фамилия у матери была английская Уайлд. Уайлды в конце XVIII века попали в Россию, когда их покровительница Мари-Софи де Вюртенберг вышла замуж за великого князя Павла, который впоследствии стал Павлом I.

Инесса родилась в Париже, куда её мать приехала попробовать свои силы в опере и театре, и пока пела, влюбилась в тенора и на несколько лет задержалась во Франции. В возрасте четырех или пяти лет Инессу решено было отправить домой, в Москву, где бабка и тетка преподавали французский язык в богатейшей семье Арманд. Семье Арманд принадлежало большое здание в центре Москвы на Старой площади, в котором в советское время находился аппарат ЦК КПСС.

В 19 лет Инесса, красивая и живая девушка, вышла замуж за одного из одиннадцати детей промышленника Арманда. Муж Александр занимался текстилем, Инесса пыталась стать учительницей, училась музыке.

Биограф Инессы Арманд Павел Полящук так описывал ее: "Длинные косы уложены в пышную прическу, открыты маленькие уши, чистый лоб, резко очерченный рот и зеленоватые, удивительные глаза: лучистые, внимательно-печальные, пристально глядящие вдаль".

Раз в два года семья Инессы пополнялась детьми: появились Варвара, Инна, Федор и Александр. После появления четвертого ребенка Инесса влюбилась во Владимира - восемнадцатилетнего брата своего мужа - и уехала с ним в Ниццу (Владимир был болен туберкулезом, и врачи посоветовали воздух Лазурного берега. Дети остались в Москве). В 29 лет Инесса родила пятого Арманда - но звали его уже Андрей Владимирович.

От младшего Арманда к ней перешло увлечение разными идеями. После возвращения в Россию на деньги первого мужа, с которым до конца жизни она так и не развелась, Инесса открыла в Пушкино школу и в конце концов стала сближаться с социалистами-революционерами и стала работать на революцию. После пятого ареста была сослана в Мезень - это от Архангельска десять дней на санях. Два года провела в ссылке. Об одной из своих ссылок Инесса Арманд писала так: "Меня хотели послать ещё на 100 верст к северу, в деревню Койду. Но во-первых, там совсем нет политиков, а во-вторых, там, говорят, вся деревня заражена сифилисом, а мне это не очень улыбается".

"Через два года, - писал французский писатель Жорж Бардавилль, пребывание в Мезени порядком наскучило. Она дождалась, пока окрестные болота замерзнут, и сбежала на тех же санях, на которых и приехала. Путь её лежал из Архангельской губернии в Швейцарию, где поправлял здоровье Владимир. По пути, правда, она заехала в Петербург, на женский конгресс и в любимую Москву, в Третьяковку. Наконец добралась и до Швейцарии. Там у неё на руках Владимир и умер.