В нескольких шагах от Харлоу, вместе с Даннетом и Мак-Элпайном, шел еще один человек, чувства которого были те же, что у полицейских и у зрителей. Резко подергивая ремешок своего шлема, Николо Траккиа шагал в точно таком же комбинезоне, как и Харлоу. Он считался фактически вторым номером среди гонщиков команды «Коронадо» и слыл записным красавцем. Темные волосы его вились, а зубы сияли так, что любой владелец завода зубной пасты счел бы за большую удачу использовать их изображение как рекламу своего товара, и загар его был таков, что все остальные рядом с ним казались бледно-зеленоватыми. Сейчас он выглядел, правда, не особенно жизнерадостным, потому что сразу бросалась в глаза злобная гримаса — особая черта легендарного Траккиа, которую никто не воспринимал равнодушно, но всегда с почтением или откровенным страхом, а иногда даже и с примесью ужаса. Траккиа смотрел на людей свысока, а товарищей по гонкам на Гран При называл попросту недоносками.

Само собой разумеется, что вращался он в узком обществе. Однако самым скверным было то, что каким бы хорошим гонщиком Траккиа ни считался, он все же не дотягивал до мастерства Харлоу и, как бы он ни старался, не мог сравниться с ним, что он и сам отчетливо понимал. Разговаривая сейчас с Мак-Элпайном, Траккиа не пытался даже понизить голос, хотя в данном случае это не имело никакого значения: из-за рева толпы Харлоу все равно ничего не слышал. Правда, Траккиа не понизил бы голоса в любом случае.

— "Божий промысел"! — с горечью в голосе произнес он. — Иисус Христос! Вы слышали, как определили все эти кретины? «Божий промысел»! Я бы назвал это убийством.

— Нет, парень, нет. — Мак-Элпайн положил свою руку на плечо Траккиа, но тот в раздражении сбросил ее. Мак-Элпайн вздохнул. — Это непреднамеренное убийство. Ты судишь слишком строго. Сам ведь знаешь, сколько погибло гонщиков в соревнованиях на Гран При за последние четыре года из-за того, что машины оказывались неуправляемыми.

— Неуправляемыми? Неуправляемыми! — Траккиа не мог слов найти от возмущения, состояние ему не свойственное. Он закатил глаза, будто ожидая ответа свыше. — Боже мой. Мак, все это показали на экране. Целых пять раз. Он снял ногу с педали и преградил дорогу Джету. «Божий промысел»! Конечно, конечно, конечно! Это дело Божьего промысла, потому что у него одиннадцать побед на Гран При за семнадцать месяцев, потому что в прошлом году он стал чемпионом и конечно станет чемпионом и в этом году.

—. Что ты хочешь этим сказать?

— Будто вы сами не знаете! Если снимете его с трека, то снимайте спокойно за ним и всех нас. Он же чемпион! И уж если так плох чемпион, то каковы остальные? Так думают все. Мы-то знаем, что это не так, но как еще думать публике? Такова игра. Все знают кумира. Многие влиятельные люди хотели бы запретить гонки на Гран При, им только нужно найти предлог, чтобы благополучно выйти из дела. И если убрать кумира, то отличный повод для этого появится сам собой. А нам нужны наши Джонни Харлоу, не так ли, Мак? Даже если они убивают людей.

— Я думал, он твой друг, Никки?

— Конечно, Мак. Конечно, он мой друг. Как и Джету.

На эту реплику Мак-Элпайну нечего было ответить, и он промолчал. Траккиа высказался и умолк, сохранив злобную мину на лице. В молчании, и безопасности — полицейский эскорт к тому времени значительно возрос — все четверо дошли до пункта обслуживания «Коронадо». Не глядя ни на кого, Харлоу без единого слова отправился прямиком в маленькое сооружение за основными постройками. Никто из присутствующих — здесь были Джекобсон и двое механиков — не попытался заговорить с ним, никто не попытался остановить его, никто не обменялся даже многозначительными взглядами: все и так было ясно.

Главный механик Джекобсон, худощавый, высокий и очень крепкий, гений в своем деле, подошел к Мак-Элпайну. Смуглое, морщинистое, вытянутое неулыбчивое лицо его выражало непреклонность.

— Харлоу, конечно, оправдан, — сказал он.

— "Конечно"! Я этого не понимаю.

— Нам ли хитрить с вами? Осудят Харлоу и, как нам всем ясно, спорт отбросят на десять лет назад. От вложенных в гонки миллионов никто не откажется. Или это не так, мистер Мак-Элпайн?

Мак-Элпайн задумчиво поглядел на него, промолчал, скользнул взглядом по озлобленному лицу Траккиа, отвернулся -и подошел к побитой, опаленной «коронадо» Харлоу, которую к тому времени уже подняли и поставили на колеса. Он задумчиво оглядел ее, постоял у водительского места, крутнул рулевое колесо и выпрямился.

— Ладно. Это все любопытно, — произнес он. Джекобсон холодно взглянул на него. Его глаза выражали сейчас недовольство, но не трудно было догадаться, что могли повторить с такой же выразительностью и злобность взгляда Траккиа.

— Эту машину готовил я, мистер Мак-Элпайн, — сказал он.

Мак-Элпайн пожал плечами и долго ничего не отвечал.

— Знаю, Джекобсон, знаю. Я также знаю, что вы делаете это лучше всех. Мне также известно, что вы так давно здесь, что не скажете ерунды. С любой машиной подобное может произойти. Сколько времени вам потребуется?

— Хотите, чтобы я сразу начал?

— Именно так.

— Четыре часа, — сухо ответил Джекобсон, обиженный и расстроенный. — Самое большее шесть.

Мак-Элпайн кивнул, взял Даннета под руку, хотел было уйти, но внезапно остановился. Траккиа и Рори тихо разговаривали между собой, их не было слышно, но угрожающие жесты и красноречивые злобные взгляды, посылаемые обоими в сторону павильона, где сидел Харлоу с бутылкой коньяка, свидетельствовали достаточно ясно о предмете разговора. Мак-Элпайн, держа Даннета под руку, отвернулся и вздохнул.

— Друзей у Джонни сегодня не прибавилось, не так ли?

— Их не прибавлялось и все последние годы. Но я увидел друга, которого он потерял сегодня.

— О, Иисус! — Вздохи, судя по всему, становились второй натурой Мак-Элпайна. — Нойбауэр, кажется, тоже что-то замышляет.

Фигура в небесно-голубом комбинезоне, шагавшая к пункту обслуживания, выглядела и в самом деле так, что сразу заставляла насторожиться. Нойбауэр происходил из Австрии, он был высок, светловолос, имел нордический облик. Гонщик под номером первым в команде «Гальяри», носивший имя Гальяри на груди комбинезона, он завоевал блестящими победами на треках Гран При право называться крон-принцем гонок и наследником Харлоу. Он так же, как и Траккиа, был холоден, недружелюбен, не терпел болванов, каковыми считал всех вокруг. Как и у Траккиа, его друзья и приятели были немногочисленны. И хотя оба были постоянными соперниками на гоночных треках, между собой поддерживали дружеские отношения.

Нойбауэр, сжав губы и холодно поблескивая бледно-голубыми глазами, так и кипел от гнева, и юмора у него не прибавилось, когда путь ему преградил массивный Мак-Элпайн. Нойбауэр помимо своего желания остановился: хоть и крупный он был человек, но Мак-Элпайн оказался еще массивнее.

— Прочь с дороги, — произнес он сквозь зубы.

— Вы что-то сказали? — Мак-Элпайн поглядел на него с кротким удивлением.

— Простите, мистер Мак-Элпайн. Где этот бастард Харлоу?

— Оставьте его. Он и так скверно себя чувствует.

— И Джету тоже. Не понимаю, отчего все носятся с этим Харлоу, просто ума не приложу. Он же маньяк, свободно разгуливающий на свободе. Бешеный. И вы это знаете. Мы все это знаем. Сегодня он дважды оттеснял меня с трассы, я также мог сгореть заживо, как и Джету. Предупреждаю, мистер Мак-Элпайн, я подниму вопрос в ассоциации гонщиков и добьюсь, чтобы его сняли с дистанции.

— Вы последний из тех, кто может поднять такой вопрос, Вилли. -Мак-Элпайн положил руки на плечи Нойбауэра. — Вы последний из тех, кто может указать на Джонни пальцем. Если Харлоу уйдет, кому достанется место чемпиона?

Нойбауэр изумленно уставился на него. Его злость мигом улетучилась, с удивлением и недоверием он смотрел на Мак-Элпайна. Когда же немного пришел в себя, то голосом, понизившимся до шепота, спросил:

— Вы думаете, я действительно так поступлю, мистер Мак-Элпайн?