— Счастливого пути, Вадим, — прошептала Лена, — счастливого пути, дорогой.

По дороге домой она вела электромобиль на предельной скорости. Выхваченные светом фар из темноты, мелькали мимо деревья.

Вдруг в небе появилась узкая и прямая огненная полоска. Перечеркивая Млечный Путь, она тянулась к зениту.

Лена резко затормозила машину. Она вышла на дорогу и, запрокинув голову, следила за полоской. Вскоре до ее слуха долетел отдаленный грохот — очередной ракетоплан устремился в космические дали.

Полоска давно растворилась среди звезд, а Лена все стояла и прислушивалась. Ей казалось, что она чувствует, как почва вибрирует под ее ногами — это «ПВ-313» уходит все глубже в недра земли.

Подземоход погружался вертикально вниз. Гироскопические автоматы обеспечивали ему курс строго по радиусу земли. Скорость движения возрастала, если на пути встречались мягкие известняки или сланцевые породы, уменьшалась, когда снова начинался гранит, но в среднем оставалась равной полуметру в секунду.

Огненный смерч превращал слой вещества, соприкасавшийся с буром, в тончайшую пыль. Через систему всасывающих патрубков, которые располагались между внутренней и наружной обшивками корпуса, пыль устремлялась в термоядерные камеры подогрева. Там под действием высокой температуры она обращалась в пар, а затем с большой скоростью выбрасывалась через дюзы. Работа камер подогрева в принципе ничем не отличалась от работы камер сгорания на первых керосиновых реактивных двигателях.

От стен колодца, образованного подземоходом, отрывались глыбы гранита, обрушивались лавины камней и песка. Удерживаемая мощным давлением газовой струи, порода плавилась, спекалась и образовывала пробки, которые надежно закрывали оставленный кораблем проход.

Двигатель находился в самой верхней (хвостовой) части подземохода. Ниже располагалась силовая аппаратура с термоядерными источниками питания, с системой автоматики.

Небольшой отсек отводился под синтезаторы — довольно сложные установки для искусственного получения воды и кислорода. В сырье недостатка не было. Синтезаторы могли перерабатывать любую горную породу, поступающую непосредственно от бура.

К отсеку синтезаторов примыкал отсек с шестимесячным запасом пищевых концентратов. Такой солидный резерв продуктов питания диктовался необходимостью обеспечить экипаж на случай вынужденной остановки в недрах земли. Ведь не так просто прийти на помощь подземоходу, попавшему в беду. Его прежде нужно разыскать в безбрежной толще. гранита.

За грузовым помещением начинались кабины. Их было четыре. Они располагались одна над другой. Стены, пол, потолок покрывал толстый и мягкий слой найлонового волокна. Светло-голубой серебристый цвет обивки делал помещения нарядными и уютными.

Самая верхняя кабина предназначалась для отдыха. Вдоль стен ее висели специальные удобные гамаки, а посредине стоял круглый стол из белой пластмассы, около него шесть легких пластмассовых кресел.

Три нижние кабины мало чем отличались друг от друга по устройству: почти всю кабину занимал кольцевой пульт, подвешенный на поворотной раме между потолком и полом. К раме же крепились и глубокие мягкие кресла наблюдателей — по желанию кресла превращались в ложе для сна. Такое подвесное устройство обеспечивало неизменное положение пульта, когда вездеход поворачивал обратно и «верх» и «низ» менялись местами.

Все помещения подземохода сообщались между собой системой люков. При необходимости люки автоматически захлопывались. Из кабины в кабину вела узкая, прижатая к стене металлическая лесенка.

Каждая кабина предназначалась для двух членов экипажа. В самой нижней работали водитель и командир корабля. Над ними у пультов наблюдения расположились геолог и атомист. И еще выше находились связист и механик.

Управление машиной было полностью автоматизировано. Задача водителя и механика сводилась лишь к наблюдению за приборами, чтобы вовремя восстановить нарушенное взаимодействие механизмов, остановить корабль, задать ему новый курс.

Сидя у пульта, Андрей мог видеть, как работает двигатель и как действует охлаждение корпуса, какую мощность развивает бур и какое давление испытывает каждая точка обшивки. В любой момент по требованию командира он был готов включить защитное поле, захлопнуть люки, броситься на поиски неисправности.

Самым неавтоматизированным был труд связиста Скорюпина. Он вглядывался в индикаторы настройки, вращая лимбы, менял диапазоны частот. До сих пор связь с поверхностью земли составляла наиболее слабое звено в конструкции подземных кораблей, особенно тех, которые уходили на большую глубину.

Магнитные руды, самородные металлические отложения, горные породы, ионизированные радиоактивным распадом, исключали применение радиосвязи. Подземоходы снабжались ультразвуковыми установками.

Но ультразвуковая связь оставляла желать много лучшего. Ультразвуковой луч рассеивался, многократно преломлялся в недрах земли. Уловить его, а главное — выделить среди других колебаний почвы представляло большую трудность. Целая сеть сейсмических станций, разбросанных по всей поверхности земного шара, чутко прислушивалась к сигналам из глубины. И нужна была особая сноровка, чтобы в гуле землетрясений различить слабый голос подземного корабля.

Если сигналы с подземохода с большим трудом, но еще улавливались той или иной станцией, то обратная связь оказывалась куда более сложной. Как нащупать неустойчивым ультразвуковым лучом крошечную точку в громаде земли? Здесь многое зависело от счастливой случайности и от чуткого уха связиста.

И неспроста белобрысый девятнадцатилетний Паша Скорюпин оказался в экипаже «ПВ-313». Ультразвуковой техникой он увлекался со школьной скамьи. Строил генераторы высокой частоты, различные приборы для демонстрации свойств ультразвука, сделавшие его школьной знаменитостью. После окончания технического училища Пашу рекомендовали на завод подземных кораблей. И здесь он показал себя. Не раз во время опытных рейсов своим искусством связиста он помогал выправить курс, вовремя прийти на помощь застрявшему подземоходу. Паша оказался и недюжинным изобретателем — он вносил одно усовершенствование за другим в аппаратуру связи.

Скорюпин понравился главному конструктору своей восторженной влюбленностью в ультразвуковую технику и немного наивной жаждой приключений. Аркадий Семенович, не колеблясь, назначил Пашу связистом на «ПВ-313» и отстоял его кандидатуру в Академии наук, где возраст Паши вызывал сомнения.

Час проходил за часом. Все глубже погружался корабль. Михеев и Вадим внимательно следили за показаниями приборов. Заводские испытания опытной, еще не опробованной в работе машины, несмотря на самое широкое применение кибернетики, все же не создают такой всесторонней нагрузки на механизмы, какая возникает при движении под землей.

Вадим включил внутреннюю связь.

— Николай Николаевич, Валентин Макарович, как самочувствие? — спросил он.

— Отличное, Вадим Сергеевич, — ответил Дектярев. — Но с вашего разрешения я бы не прочь вздремнуть.

— Располагайтесь как дома. Планируйте время по своему усмотрению. Отдохните и вы, Валентин Макарович.

— Я нахожусь здесь, чтобы работать, а не спать, — прозвучал из репродуктора резкий, раздраженный голос Биронта.

Вадим улыбнулся, взглянул на водителя. Губы водителя тоже растянулись в улыбке.

— Мы проведем под землей почти трое суток, — напомнил Вадим, но ответа не дождался.

Дектярев встал, потянулся, зевнул и, подойдя к стене, стал подниматься по металлическим ступенькам.

Биронт хмуро посмотрел ему вслед. Он все ждал, что перекладины вот-вот обломятся под грузным телом геолога.

Валентин Макарович остался у приборов. Он впервые пускался в подземное путешествие. До сих пор друзья знали его как самого закоренелого домоседа и кабинетного ученого. Не то чтобы Валентин Макарович был тем «чистым теоретиком», которому нет дела до того, имеют ли его теории какое-нибудь значение для практической деятельности людей или не имеют. Он поддерживал обширную связь с исследовательскими институтами, с проектировщиками термоядерных электростанций, с заводами. Но связь эта осуществлялась главным образом посредством письменных советов или разговоров по видеофону.