ГЕРБЕРТ В. ФРАНКЕ

ЗАКОНЫ РАВНОВЕСИЯ

Тишина. В окнах звуконепроницаемые стекла. Лишь за дверью время от времени слышится слабый шум: то прошелестят по синтетическому покрытию пола резиновые колесики, то послышится потрескивание накрахмаленных халатов, то чейто шепот. Все вокруг пропитано запахом дезинфекции ковры, книги, комнатные растения, даже волосы врача. - Вот она! - пробормотала медсестра, вынимая перфокарту из картотеки.Форсайт, Джеймс. 26 лет. Отделение Р2. - Отделение Р2? переспросил брюнет, сидевший в глубоком овальном кресле с оранжевой обивкой. Врач потянулся за перфокартой. - Р2 - отделение для душевнобольных преступников. Если вы хотите что-то узнать у него, то не мешкайте, инспектор. Сегодня после обеда его переориентируют. - Можно на пего взглянуть? - Пойдемте! Хотя врач шел быстро, движения его были размеренными, степенными человек, которому подчиняются шестьсот операционных автоматов, должен и вести себя подобающе. Инспектор следовал за ним. Им пришлось пройти по длинным безлюдным коридорам, потом на лифте спуститься в подвальный этаж. - Смотрите, вот он! - Врач остановился перед одной из дверей. На уровне глаз находилось потайное окошечко. Инспектор заглянул в камеру, где, кроме откидной кровати и санузла, ничего не было. На матрасе из пенопласта сидел молодой человек внешности ничем не примечательной. Лоб у него высокий, в морщинах, рот тонкогубый, глаза полузакрыты. - В чем проявляется его болезнь? - поинтересовался инспектор. - Мы уже проделали с ним кое-какие опыты, ответил врач.- Погодите, я, может быть, вам продемонстрирую... Он огляделся, потом подошел к одному из встроенных стенных шкафов. Достал из него пылесос - продолговатый, в светло-коричневом синтетическом футляре аппарат. Конечно, футляр был запломбирован. Врач открыл дверь и пододвинул аппарат ногой в камеру. Не говоря ни слова, опять закрыл дверь. Жестом руки подозвал инспектора и указал на потайное окошечко. Некоторое время они молчали, потом врач спросил: - Что вы видите? - Он двигается. Встал... наклонился... Поднял аппарат, поставил на постель. - Хорошо! - сказал врач с оттенком торжества в голосе.- Сейчас вы сами убедитесь. - Он повертел аппарат... Склонился над ним... Теперь я ничего не могу разобрать! - Позвольте мне... ага... я так и думал! Можете удостовериться! Инспектор опять подошел к окошечку. - Он... Что?! Боже мой, он сорвал пломбу! И вы допускаете это, доктор? Врач пожал плечами. - Это помещение, любезнейший, в некотором смысле ничейная земля. Здесь законы этики не действуют. Но сейчас будьте повнимательнее! Инспектор снова заглянул в камеру. Прислонившись к двери, он пригнулся, будто на плечи ему давила тяжелая ноша. - Ну что? - спросил врач. Его гость энергичным движением закрыл заслонкой смотровое окошко. Побледнев, проговорил дрогнувшим голосом: - Непостижимо! Это извращение... Безумие... Он вывинтил винты, снял крышку. Что-то достал из аппарата - провод, стеклянный патрон и еще что-то блестящее, металлическое... Это омерзительно... я не могу вынести этого. - Да, да,- сказал врач.- Тяжелый случай. Поэтому он у нас под наблюдением. - Но переориентировать его вы не станете,- сквозь сжатые зубы процедил инспектор. Зрачки широко раскрытых глаз врача заметно увеличились. - Я не понял. Этот человек-вырожденец. Извращенный преступник, если угодно. Он нарушает правила приличия и порядочности. Послушайте, инспектор... Полицейский чиновник достал из нагрудного кармана официальный документ. Сложенный синтетический листок сам собой раскрылся, и врач увидел напечатанные строчки, скрепленные печатью с тиснением. Он быстро пробежал глазами текст. - Странно,- сказал он.- Полиция берет под свою защиту преступника, вместо того, чтобы предать его суду. Можно ли узнать причину? - Почему нет? Но больше никому ни слова.- Инспектор подошел поближе к врачу и прошептал.- Происходит нечто необъяснимое. Идет процесс... как бы выразиться поточнее... - Что происходит? - нетерпеливо перебил его врач. Инспектор неопределенно повел рукой. - Многое. И в разных местах. В общем и целом - мелочи. А в совокупности своей это для нас угроза: средняя скорость поездов метро за последние полтора месяца повысилась на двадцать километров в час. Новейшие видеокомбайны целыми месяцами никто не выключает, и это не отражается на качестве изображения и прочих показателях. Материал, из которого сделаны конвейеры, практически больше не знает износа. Вы понимаете, что это значит? - Разве это не благотворные улучшения? - Благотворные? Разве что на первый взгляд. Вы забываете, что тем самым нарушается технологическое равновесие. Но даже не это нас встревожило. А вот... кто за этим стоит? Должен же кто-то стоять за этим! Врач побледнел. - Не хотите же вы сказать, что вновь появились бунтари... что они... Нет, невозможно - всех ученых и научных работников давно переориентировали... - Напоминаю: никому ни слова! - Голос инспектора стал твердым. - Я хочу побеседовать с ним!

Когда Джеймс Форсайт услышал звук откатывающейся двери, он попытался спрятать под матрасом из пенопласта детали разобранного аппарата, но не успел. Он поднялся и стал так, чтобы сразу их не заметили. От волнения и страха Джеймс дрожал всем телом. Врач хотел было что-то сказать, но инспектор опередил его. Оба они избегали смотреть в ту сторону, где за спиной больного лежали детали. - Даже повреждение пломбы - пусть и по неосторожности - уже наказуемо! Вам это известно! Джеймс кивнул. - Вас арестовали за то, что вы разобрали стиральную машину. - Она сломалась, - сказал Джеймс. - Почему вы не обзавелись новой? Джеймс пожал плечами: он знал, что его никто не поймет. - Почему же? Отвечайте! - Я хотел понять, что с этой штуковиной стряслось, захотелось ее починить. - Захотелось? И поэтому вы пошли на преступление? - спросил инспектор, покачивая головой.- Но продолжайте! А этот пылесос? Зачем вы его разобрали? В этом не было ни малейшей необходимости. - Нет,- сказал Джеймс, а потом крикнул: - Никакой необходимости не было! Но я уже полтора месяца сижу в этой камере - без радио, без видео, без журналов! Мне скучно, если вы понимаете, что это такое! А заглядывать внутрь разных приборов мне просто занятно. Меня интересует, для чего все они предназначены - эти рычаги, винты, шестеренки! Что вы хотите: сегодня меня переориентируют...- Он упал на постель и повернулся лицом к стене. - Не исключено, что обойдется без переориентации,- сказал инспектор.- Все будет зависеть только от вас, Форсайт.

Целую неделю Джеймс Форсайт беспокойно блуждал по городу, спускался на эскалаторах в торговые этажи, поднимался на лифтах высоко над проемами улиц. Он еще не пришел в себя после заключения. Колонны машин на этажах для автотранспорта и встречные людские потоки на пешеходных мостах приводили его в замешательство. Воздушными такси он не пользовался: после пребывания в замкнутом пространстве Джеймс опасался головокружения от высоты. И все-таки вновь обретенная свобода казалась ему нежданно-негаданно полученным подарком. Он старался забыть, что получил ее на время, что это лишь отсрочка, если он не выполнит своего задания. Но Джеймс надеялся выполнить его. Сейчас он стоял перед дверью Евы Руссмоллер, внучки последнего великого физика после Эйнштейна, того самого человека, который примерно восемьдесят лет назад поклялся не заниматься больше наукой. Но сдержал ли он свою клятву? Джеймсу было знакомо наваждение, которое охватывало каждого, кого увлекли физические опыты, и он сомневался, что человек, единожды вкусивший этой отравы, когда-либо откажется от нее. Поможет ли ему Ева Руссмоллер установить связь с тайной организацией, с людьми, которые подпольно продолжают заниматься наукой и по сей день работают над решением технических задач? Адрес внучки ученого ему дали в полиции. Девушка, которая открыла ему дверь, и была, наверное, Евой Руссмоллер. Стройная, едва ли не худая, бледная, с большими испуганными глазами. - Что вам угодно? - Вы не уделите мне пять минут? - Кто вы? - спросила она неуверенно. - Не зайдем ли мы в квартиру? - предложил Джеймс. - Не знаю... лучше не стоит... - Речь пойдет о вашем дедушке. Открытое лицо девушки сразу замкнулось, она словно маску надела. - Вы из полиции? Джеймс не ответил. - Проходите,- сказала Ева Руссмоллер. Она проводила его в комнату. - Я моего дедушку не знала. С тех пор, как он пятьдесят лет назад исчез, даже моя мать ничего о нем не слышала. Но это уже десятки раз заносилось в протокол. - Я не из полиции,- сказал Джеймс. - Не из полиции? - Она недоверчиво выпрямилась в кресле.- Тогда что вам от меня надо? - Профессор Руссмоллер не мог исчезнуть бесследно. Он был знаменитым человеком, ученым с мировым именем. До запрета был ректором института исследования мезонов имени Юкавы. О его отречении писали все газеты. - Почему вы не оставите нас в покое? - прошептала девушка.- Неужели это никогда не кончится? Конечно, мой дед был виноват. Он изобрел батарею с нулевым значением, мезонный усилитель, гравитационную линзу. Он обнаружил явление конвекции в литосфере и предлагал построить специальные шахты, чтобы получать оттуда энергию. Все это могло иметь ужасные последствия. Но его расчеты были уничтожены. Почему же нашу семью преследуют до сих пор? Джеймсу было жаль девушку, которая казалась сейчас такой беззащитной. При других обстоятельствах он с удовольствием познакомился бы с ней поближе. Но теперь он прежде всего должен думать о собственном спасении. - Успокойтесь! Никто вам зла не желает! И я не полицейский! - Это просто новая уловка, только и всего. Джеймс ненадолго задумался. - Я вам докажу,- сказал он. Достал из кармана зажигалку, старомодную игрушку с защелкой. Открыл крышечку там, где вставлялись газовые баллончики, и показал Еве пломбу. Еще несколько движений, и на столе лежали трубочки, металлические детальки и маленькая шестеренка. Сначала девушка с отвращением отвернулась, а потом испуганно вздрогнула, потому что поняла: перед ней человек извращенный, способный на все. - Ради бога, не делайте этого! Джеймса удивила глубина ее чувства. Он убедился, что внучка профессора Руссмоллера действительно не имеет ничего общего с людьми науки и техники. - Прошу вас, не тревожьтесь, я вам зла не причиню. - И, когда она начала плакать, добавил: - Я уже ухожу. Джеймс сам открыл дверь, спустился на пол-этажа к лифту и только потянулся к кнопке вызова, как на его руку легла чья-то рука. Он быстро оглянулся и увидел перед собой круглолицего молодого человека с прической ежиком. - Не вниз! Поднимемся наверх! Секундочку.- Тот нажал на одну из кнопок, и лифт начал подниматься. Но всего через пять этажей незнакомец остановил лифт и потянул Джеймса за собой в коридор. Не выпуская его руки из своей, вышел на одну из террас, где, по всей видимости, никто не жил. В углу стоял двухместный реактивный гляйтер, и молодой человек велел Джеймсу сесть и пристегнуться ремнями. Потом подбежал к перилам балкона, огляделся по сторонам и приглушенно крикнул Джеймсу: - Все спокойно! Он сел к рулю управления, и гляйтер мягко поднялся в воздух. Сначала они двигались плавно, затем полет убыстрился, но максимальной скорости они не превышали. - Что все это значит? - прокричал Джеймс на ухо своему спутнику. - Здесь мы сможем поговорить,- прокричал тот в ответ. - Тут нас никто не подслушивает. Значит, так! Я - Хорри Блейнер, из группы "Эгг-хэдов" - и, заметив недоумение на лице Джеймса, добавил: - Парень, да ты сам один из нас! Я наблюдай за тобой в бинокль. Да, я видел, как ты разобрал зажигалку! Джеймс вздрогнул: он в руках у этого человека. Хорри рассмеялся: - Да не бойся ты меня! Мы тоже считаем наши законы идиотскими. Запрещено срывать пломбы. Запрещено разбирать машины. Обыватели, мещане! Ничего, мы им еще покажем! Хорри направил гляйтер на юг, к спортивному центру. Это был огромный комплекс, состоявший из гимнастических залов, искусственных ледяных дорожек, игровых площадок, плавательных бассейнов и боксерских рингов, - Тебе повезло,- сказал Хорри.- Сегодня у нас праздник.- Уменьшив скорость, он снизился и пошел на посадку.- Давай, вылезай! - Он выпрыгнул на движущийся коврик, который понес их по извилистым коридорам, освещенным мягким матовым светом. Время от времени езда замедлялась -это когда приходилось делать "пересадки": надо было ухватиться за пластиковую серьгу, закрепленную на огромном колесном шарнире, и не выпускать ее, пока не попадешь на нужную несущую дорожку. Для Джеймса, никогда не увлекавшегося спортом, все это было внове, в том числе и способ передвижения, требовавший изрядной ловкости. - Вы спортсмены? - неуверенно спросил он своего спутника. - Глупости,- ответил Хорри и быстро схватил Джеймса за руку, потому что того чуть не вынесло с дорожки на повороте.- Это только маскировка. Для наших целей комплекс устроен идеально. Кто здесь досконально не разобрался, сразу запутается. Залы находятся здесь один над другим, на разных этажах, они как бы задвинуты один в другой, как спичечные коробки. И с боков, и сверху, и снизу. Мы всякий раз встречаемся в другом зале. И до сих пор нас ни разу не поймали. - "Эгг-хэды", "яйцеголовые",- сказал Джеймс.- Так раньше называли научных работников. Что у вас общего с наукой? Хорри ухмыльнулся. Он потянул Джеймса за собой с дорожки на желоб для спуска. - Мы - современные люди. Заниматься наукой - дело шикарное. Обыватели всего на свете боятся - нового оружия, ракет, танков. Поэтому у нас тоска зеленая. Ничего такого не происходит. Эти самые старые физики с их напалмовыми бомбами и атомными снарядами были парни что надо. Они были правы: чтобы этот мир зашевелился, его надо причесывать против шерсти. Спустившись еще на несколько этажей, они оказались в небольшом зале, где скорее всего проводилось медицинское обследование спортсменов. Повсюду были расставлены передвижные кардиографы, энцефаллографы, осциллографы, пульты для тестирования штангистов, пловцов и спринтеров. На скамейках под стенами, на матрасах и даже на пультах управления приборами сидели в удобных и неудобных позах юноши и молодые мужчины в возрасте от пятнадцати до тридцати лет, все коротко остриженные, большинство в сандалиях и комбинезонах из белой жатой кожи. Многие держали в руках какие-то бумажные листочки. - Отличные ребята,- сказал Хорри.- Правда, нелегко было собрать их вместе. По крайней мере с десяток мы прихватили у малышки Руссмоллер. Приятная она козявка, но тупая - если у нее кто спрашивает о деде, сообщает в полицию. Еще чуть-чуть, и ты тоже был бы у нее на совести. В горле у Джеймса запершило - от нескольких листков бумаги потянулся желтый дымок. Хорри глубоко вдыхал этот дымок, который оказывал странное воздействие, он как бы оглушал и возбуждал одновременно. - Они пропитаны,- объяснил Хорри.- А чем, не знаю. Вдохнешь, другим человеком делаешься. Джеймс видел, как несколько молодых людей склонились над язычками пламени и глубоко вдыхали дым. Кто-то затянул унылую монотонную песню, другие подхватили. Постепенно голоса сделались невнятными, движения рук порывистыми. Сам Хорри тоже начал уже пошатываться. Ткнув Джеймса кулаком в бок, он воскликнул: - Здорово, что ты здесь! Рад, что именно я выудил тебя! Мне просто повезло! Мы уже несколько месяцев по очереди дежурим. Давно никто не появлялся! Он начал бормотать что-то нечленораздельное. Джеймсу тоже было нелегко сохранить ясную голову. Стоявший рядом худощавый юноша начал безумствовать. В руках у него оказался металлический прут, которым он принялся крушить медицинскую аппаратуру, стоявшую в зале. Во все стороны разлетались осколки стекла, пробитая жесть противно дребезжала. - Гляди, он в полном грогги,- заплетающимся языком проговорил Хорри.- Но с тобой никто из них не сравнится. Я не знаю, кто сделал бы такое, не нанюхавшись. Знаешь, меня самого чуть не стошнило, когда я увидел разобранную зажигалку. Да, это, что ни говори, свинство, дружище... Да, сумасшествие... свинство... Но это единственное, что еще доставляет нам удовольствие! Хорри подтолкнул Джеймса вперед, сунул ему в руки гимнастическую палку: - Покажи им, приятель! Валяй, покажи же им! Джеймс уже почти не надеялся напасть с помощью этих людей на след тех, чьи действия тревожат полицию, а теперь надежда угасла в нем окончательно. Близкий к отчаянию, он рванул Хорри за рукав: - Погоди! Я хочу спросить тебя... Да послушай же ты! Он встряхивал Хорри до тех пор, пока тот не поднял на него глаза. - Какое отношение это безобразие имеет к науке? Разве вы никогда не думали о том, чтобы что-то изобрести? Машину, прибор, механизм? Хорри уставился на него. - Ну, рассмешил! Или ты спятил? Тогда отправляйся прямо в церковь "Ассизи" - в клуб Эйнштейна.- Он больно сжал предплечье Джеймса. - Давай, круши вместе с нами! Долой эту дребедень! Он вырвал у кого-то палку и обрушил ее на мерцающую стеклянную шкалу. - Разбить, расколотить... Эх, будь у меня пулемет! Почти все вокруг Джеймса были опьянены бессмысленной жаждой разрушения. С приборов сдирали обшивку и оболочку, отламывали включатели, разбивали вакуумные трубки... Вокруг кипели страсти, звучали глухие крики, все словно впали в безумие, подчиняясь в разрушительной работе ритму своей песни... Джеймс почувствовал, что его тоже начинает раскачивать и покачивать в этом ритме... Откуда ни возьмись в руках у него оказалась штанга, он широко размахнулся... И тут послышался крик: - Роккеры! На секунду все словно замерли, а потом повернулись лицом к входу. Оттуда в зал ворвалась толпа молодых мужчин в черных джинсах и коротких куртках из серебристой металлической пряжи. Они размахивали киями, подкидными досками и другими предметами, которыми на ходу вооружились, и с ревом, напоминавшим сирену, обе группы бросились одна на другую, схватились в драке, смешались... Джеймс как-то сразу отрезвел. Незаметно отошел в сторону и, прижимаясь спиной к стене, попятился к узенькой днери, которую заметил в конце зала. Ее удалось открыть, и он нырнул в полутьму коридора. Спустилась ночь, и зафиксированные в воздухе без всяких опор светильники низвергали на город каскады света. Воздушные такси и реактивные гляйтеры оставляли за собой белые, голубые и зеленые полосы на посеревшем небе, а тысячи освещенных окон образовали световые узоры на фасадах высотных домов. Джеймса Форсайта вся эта переливчатая цветовая гамма нисколько не занимала. Он понемногу отходил от упоения жаждой разрушения, охватившей и его, и чем больше он остывал, тем больше его страшила ужасная мысль: а вдруг он не справится со своей задачей? Хотя у него есть как будто для этого все, что требуется,- он не только способен сохранить спокойствие при виде разрушенных машин, но и сам в состоянии разобрать их на детали. Времени у него оставалось мало. Джеймс заставил себя еще раз мысленно вернуться к минувшим событиям. Оставался один неясный след: совет Хорри "Отправляйся прямо в церковь "Ассизи*!". Эта церковь была ему знакома, она находилась в старой части города. Само здание, старомодное серое строение, принадлежало одной из сект, члены которой еще верили в потустороннюю жизнь. Таких сект было очень мало. Теперь почти никто не утешал людей надеждой на жизнь в райских кущах, если они примирятся с невзгодами жизни земной. Да и как должен был этот рай выглядеть, если в реальной жизни каждый человек получал все, что только мог пожелать. Автоматически управляемые заводы глубоко под землей и далеко от людей синтезировали продукты питания, поставляли строительные блоки для зданий, которые можно было собрать с помощью нескольких машин, производили эти и другие машины - сплошь высокоэффективные автоматы с элементарным кнопочным управлением; работать с ними мог каждый, и никому не приходилось учиться больше, чем ему давалось в процессе хорошо продуманных детских игр. Джеймс не знал, что за люди ходят в церкви и храмы. Может быть, они мистики. Или из недовольных. Может быть, бунтари, но, не исключено, среди них были и люди непреклонные, которые даже десятилетия спустя после запрета науки тайно боролись за ее реабилитацию. Джеймс снова обрел надежду. Направился к ближайшей стоянке гляйтеров, пристегнулся и взмыл ввысь. Сделав плавный поворот, взял курс на старые городские кварталы. До сих пор Джеймс никогда не заходил внутрь церкви. Ему почудилось, будто он попал в пустующий театр: разглядел в темноте ряды резных скамей, у стен горели свечи. Впереди несколько ступеней поднимались к некоему подобию сцены. Изображение бородатого мужчины с удлиненным строгим лицом было метров шести в высоту и достигало сводчатого купола, терявшегося в черноте. Впереди, у первого ряда скамей, стояли коленопреклоненные посетители церкви. Они что-то бормотали - наверное, молились. То и дело оглядываясь по сторонам, Джеймс прошел вдоль стены мимо множества ниш и решеток, а тусклые лица вырезанных из дерева святых, казалось, наблюдали за ним сверху. На потемневших картинах были изображены всякие ужасы: людей поджаривали на огне, мужчин распинали на крестах, дети спасались от рогатых страшилищ. Над балками раздался треск, на Джеймса пахнуло гнилью, и он сообразил, что где-то есть скрытые проемы, ведущие в помещения еще более жуткие. Джеймс обошел всю церковь, но не обнаружил ничего примечательного. Темень угнетала его, неопределенность положения внушала тревогу, а незнакомая обстановка - страх. Он все больше укреплялся в мысли, что за ним наблюдают. Но как дать знать о себе? Не поможет ли испытанный способ? Он огляделся, поискал глазами... заметил обитый железом сундук, а рядом закапанный расплавленным воском стол, на нем стояла коробка из золотисто-красного картона. Такие ему уже приходилось видеть. Взял коробку, открыл. Внутри был фотоаппарат. Достал его - модель из простых. Навел, нажал на спуск. Затвор заклинило. Джеймс снова осторожно осмотрелся. Но нет никого, кто обратил бы на него внимание. Верующие в первом ряду продолжали бормотать свои молитвы. Подрагивали язычки свечей. Приняв внезапное решение, он сорвал пломбу, поднял крышку. Боковой винтик сидел некрепко. Джеймс вытащил его. Вот перед ним колесики передвижения пленки, а вот и стальная пружина веерной диафрагмы. Он сразу угадал причину поломки: в связующем рычажке между пуском и пружиной торчала обыкновенная канцелярская скрепка. Несколькими легкими движениями он привел камеру в порядок. Нажал на спуск... Коротко щелкнуло, потом еще раз. Все верно, он убедился - время экспозици полсекунды. Джеймс поставил аппарат на место. Вдруг загремел орган, страстно, торжествуя. И снова тишина. Джеймс посмотрел по сторонам и обнаружил опускную дверь, которой раньше на замечал. Вниз вело что-то вроде трапа. Первые шаги он делал еще в неверном свете свечей. Пониже горела матовая лампочка, и он начал осторожно спускаться по ступенькам. Издали доносились глухие голоса. Он пошел на звук, добрался до узкого коридора и тут разобрал первые слова: