Глава 7

В СРЕДУ ночью

Тяжело переваливаясь с борта на борт, один за другим подходили суда конвоя. Огромная эта армада была лакомым куском для любой "волчьей стаи". В караване насчитывалось восемнадцать единиц: пятнадцать крупнотоннажных транспортов современной постройки и три танкера водоизмещением по 16000 тонн. Груз, который они везли, был гораздо ценнее и нужнее, чем тот, какой когда-либо знавали античные триремы или испанские галеоны. Они везли танки, самолеты, бензин. Что по сравнению с этими сокровищами золото и драгоценные камни, шелка и редчайшие пряности? Все это добро стоило по меньшей мере десять или двадцать миллионов фунтов стерлингов, в действительности же не имело цены. Приветствуя "Улисс", проходивший между левой и средней колоннами конвоя, на палубах транспортов выстроились их экипажи. Торговые моряки изумленно разглядывали крейсер и благодарили Всевышнего за то, что этот страшный шторм прошел стороной, не задев их. "Улисс" представлял собой незабываемое зрелище: со сломанной мачтой, без спасательных плотов, с туго надраенными шлюпталями над осиротевшими кильблоками, при свете утра он сверкал словно хрустальный. Свирепым вихрем сдуло с палубы весь снег и отполировало лед, которым был покрыт корабль, так что он стал прозрачен и гладок, точно шелк. На обеих скулах и на передней части надстройки алели огромные пятна: нашпигованный песком ураганный ветер ободрал защитную окраску и обнажил загрунтованный свинцовым суриком металл. Американское охранение было немногочисленным: тяжелый крейсер, оснащенный гидропланом-разведчиком, два эсминца и два фрегата береговой обороны. Но этого было вполне достаточно: эскортные авианосцы, которые зачастую сопровождали атлантические конвои, не требовались, поскольку самолеты "Люфтваффе" не могли значительно удаляться от своих баз в западном направлении, а "волчьи стаи" немецких подводных лодок последнее время действовали севернее и восточнее Исландии. В результате они не только оказывались ближе к своим базам, но и могли без труда оседлать сходящиеся в один пучок пути конвоев, направляющихся в Мурманск. Транспорты, американские корабли эскорта и "Улисс" двигались на ост-норд-ост. Шли до тех пор, пока к концу дня на горизонте не замаячил похожий на ящик из-под мыла силуэт эскортного авианосца. Спустя полчаса, в 16.00, американские корабли сбавили скорость, дали задний ход и легли на обратный курс, на прощание помигав сигнальными фонарями. Моряки "Улисса" смотрели им вслед со смешанным чувством. Они понимали, что американцам нужно возвращаться, что в заливе Святого Лаврентия их ждет новый караван. Они не испытывали ни зависти, ни горечи, чего еще несколько недель назад можно было бы ожидать от этих измученных людей, несших основное бремя войны на- море. Вместо этого у них появилось беззаботное равнодушие, полуциничная бравада, зачастую граничившая со своеобразной гордостью, которую моряки "Улисса" пытались замаскировать соленой шуткой и напускной грубостью. 14-я эскадра авианосцев, вернее, то, что от нее осталось, находилась всего в двух милях. Поднявшись на мостик, Тиндалл начал поминать всех святых: одного авианосца и тральщика недосчитались. К Джеффрису, командиру "Стерлинга", полетела сердитая депеша: "Почему не выполнен приказ, куда подевались два корабля?" "Стерлинг" замигал сигнальным фонарем. Тиндалл молча, с угрюмым лицом выслушал Бентли, читавшего ему ответ. Выяснилось, что ночью у "Реслера" вышло из строя рулевое управление. Несмотря на близость полуострова Ланганес, шторм дал себя знать. В полночь, когда ветер повернул к северу, буря еще больше рассвирепела. Хотя "Реслер" имел два винта, он почти перестал управляться. Пытаясь сохранить свое место, он оторвался и из-за отсутствия видимости сел на банку Вейле. Произошло это во время прилива, поэтому до сих пор судно не могло сняться. На рассвете эскадра направилась к месту рандеву. Возле потерпевшего бедствие авианосца остался лишь тральщик "Игер". После некоторого раздумья Тиндалл продиктовал радиограмму "Реслеру", но, не рискнув нарушить радиомолчание, распорядился задержать радиограмму и решил самолично выяснить обстановку. Ведь до "Реслера" каких-то три часа ходу. Он просигналил "Стерлингу": "Принять командование эскадрой. Присоединюсь утром" и приказал Вэллери повернуть на Ланганес. Вэллери невесело кивнул и отдал необходимые распоряжения. Он был донельзя расстроен и изо всех сил старался не показать этого. Менее всего Вэллери заботился о самом себе, несмотря на то, что знал (хотя никому бы не признался в этом), что он тяжело болен. Усмехнувшись, он подумал, что признаваться-то и незачем; его радовала и трогала нарочитая небрежность, с какой офицеры пытались облегчить его бремя, проявить свою заботу о командире. Больше всего его тревожил экипаж: при такой стуже люди были не в состоянии выполнять простейшую работу, а не то что с боями вести корабль в Россию. Его огорчили невзгоды, преследовавшие эскадру с того самого дня, как корабли покинули Скапа-Флоу. Дурное предзнаменование. Вэллери не питал никаких иллюзий относительно того, какое будущее ожидает обескровленную эскадру. Ко всему его терзала мысль о судьбе Ральстона... Ральстон, рослый матрос, был похож на своих скандинавских предков. Льняные волосы, спокойный взгляд голубых глаз. Никто его не понимал, никто особенно не дружил с ним. Всегда неулыбчивый, сдержанный, Ральстон, у которого ничего не осталось, кроме воспоминаний, один из самых надежных моряков крейсера - находчивый, решительный, знающий, не теряющийся ни при каких обстоятельствах - вновь оказался под арестом, за решеткой. По существу, безо всякой вины. Под арестом и за решеткой - какая несправедливость, подумал Вэллери. Накануне, под предлогом ухудшения погоды, командир распорядился освободить его из карцера, рассчитывая затем замять дело. Но начальник корабельной полиции Гастингс превысил свои полномочия и во время утренней вахты вновь заключил Ральстона в карцер. По правде говоря, чины корабельной полиции никогда не отличались особой гуманностью. Но даже среди них Гастингс составлял исключение. С виду справедливый, но, по существу, бессердечный службист, бездушный, как робот. Не будь Гастингс так осмотрителен, с ним произошло бы то. же самое, что и с Листером, начальником судовой полиции "Блу Рей-нджера", самым ненавистным человеком на авианосце. Никто так и не узнал, что с ним случилось. Известно лишь одно: он отправился прогуляться по взлетной палубе темной беззвездной ночью... Вэллери вздохнул. У него связаны руки, так объяснил он и Фостеру. Фостер, рядом с которым стоял нелюдимый старший сержант Ивенс, жаловался, что его пехотинцев, которым дорога каждая минута сна, назначают в караул. Вэллери сочувствовал, но не мог отменить свое же решение... Снова вздохнув, он послал за старшим офицером и велел достать из шкиперской растительные тросы, пятидюймовый стальной буксир и разнести тросы по кормовой палубе, полагая, что вскоре все это понадобится. Приготовления оказались не напрасными. К банке Вейле подошли в сумерках, но "Реслер" обнаружили без труда, десять минут назад получив приблизительные координаты. Хотя солнце уже зашло, приземистый силуэт авианосца выделялся на багряном фоне закатного неба, точно вырезанный из картона. Взлетная палуба "Реслера" угрожающе наклонилась в сторону кормы, возле которой, очевидно, стоя на якоре, находился "Игер". Море было почти спокойно, шла лишь плавная зыбь. Посылая тонкий, как игла, луч света, на "Улиссе" застучал заслонкой сигнальный фонарь: - Поздравляю! Насколько прочно сидите? В ответ с мостика "Реслера" стал вспыхивать крохотный огонек. Бентли читал вслух: "Сел носовой частью на сто футов". - Великолепно, - огорченно произнес Тиндалл. - Просто великолепно. Спросите его, как рулевое управление. Вскоре пришел ответ: - "Водолаз установил, что сломан баллер руля. Необходим доковый ремонт". - Еще не легче! - простонал Тиндалл. - Доковый ремонт! Спроси, какие меры приняты? - "Все запасы топлива и воды перекачаны в кормовые цистерны. Заведен якорь. "Игер" пытается снять нас с мели. Дайте полный назад в двенадцать ноль-ноль - двенадцать тридцать". Тиндалл знал, что в это время прилив достигнет наивысшего уровня. - Очень кстати, - пробормотал он. - Да нет же, это не надо передавать, накинулся он на сигнальщика. - Просемафорь, пусть приготовятся принять буксирный трос и заведут с кормы якорь-цепь. - "Указание понял", - прочитал Бентли. - Спроси его: "Сколько имеется запаса топлива для эскадры?" - "Восемьсот тонн". - Выкачать за борт. - "Прошу подтвердить распоряжение", - прочитал сигнальщик. - Пусть выливает топливо к чертовой матери! - заорал Тиндалл. Огонек сигнального фонаря на "Реслере" мигнул и тотчас обиженно померк. В полночь "Игер" дал малый ход. Он шел впереди "Улисса", надраивая буксирный трос, заведенный с носа крейсера. Спустя две минуты "Улисс" задрожал всем корпусом: винты, приводимые в движение четырьмя могучими машинами, начали бешено вращаться, и взбаламученная вода забурлила как в котле. Цепь, поданная с кормы "Реслера", была всего пятнадцать сажен длиной, и поэтому буксир уходил вверх градусов на тридцать. Таким образом, корма авианосца должна была погрузиться. Правда, ничтожно мало, но в создавшейся обстановке даже эта малость имела значение, так как тогда бы носовая часть корабля приобрела большую плавучесть. И, что еще важнее, поскольку винты "Реслера", лишь наполовину погруженные в воду, работали почти вхолостую, оба буксирующих корабля мощной струёй от своих винтов вымывали песок и ил из-под киля "Реслера". За двадцать минут до полной воды "Реслер" начал плавно сползать с мели. Боцман на баке "Улисса" сразу же выбил чеку из скобы, крепившей буксирный конец, поданный с "Игера", и крейсер, развернувшись на 189 градусов, описал циркуляцию большого радиуса и оттащил авианосец, не имевший хода, восточнее мели. К часу "Реслера" словно не бывало. Он ушел в сопровождении "Игера", готового в случае ухудшения погоды взять авианосец на буксир. Стоявший на мостике "Улисса" Тиндалл наблюдал, как исчезает во тьме "Реслер", идущий зигзагом: командир авианосца пытался управляться с помощью машин. - Хлебнут горя, пока доберутся до Скапа-Флоу, - проворчал адмирал. Он продрог и чувствовал себя так, как должен чувствовать командующий эскадрой, потерявший три четверти всех своих авианосцев. Он тяжело вздохнул и повернулся к Вэллери: - Как думаете, когда догоним конвои? Вэллери стал высчитывать. Но у Капкового мальчика уже был готов ответ: - В ноль-восемь ноль-пять, - четко отрапортовал он. - При скорости двадцать семь узлов, если следовать рассчитанным мною курсом на соединение с кораблями. - О, Боже! - простонал Тиндалл. - Опять этот сосунок! Навязался ты на мою голову! Дело в том, молодоЙ человек, что нам необходимо догнать конвой до рассвета. - Так точно, сэр. - Капковый был невозмутим. - Я тоже так полагал. Если идти другим, также предварительно рассчитанным мною курсом, при ходе тридцать три узла мы настигнем конвой за полчаса до рассвета. - Он тоже так полагал! Уберите его от меня! - взвыл Тиндалл. - Уберите, а не то я этого проклятого штурмана с его циркулем... Внезапно умолкнув, он с трудом слез со своего стула и взял Вэллери под руку. - Пойдем, командир, вниз. Какого дьявола две старые развалины вроде нас с тобой будут мешать молодежи? Вслед за Вэллери он с усталой улыбкой ушел с мостика. Едва на "Улиссе", как обычно перед рассветом, была объявлена боевая готовность номер один, из серой мглы возникли туманные очертания кораблей конвоя. До него оставалось не более мили. На правой раковине двигался "Блу Рейнджер". Не узнать его было невозможно. Шла крупная, но довольно плавная волна, с запада дул легкий бриз, температура опустилась чуть ниже нуля, на стылом небе не было видно ни облачка. Часы показывали ровно семь. В 07.02 "Блу Рейнджер" был торпедирован. "Улисс" находился в двух кабельтовых на правой раковине авианосца. Те, кто стоял на мостике, ощутили удар воздушной волны от двух взрывов, услышали, как они разорвали тишину рассвета, и увидели, как над мостиком "Блу Рейнджера" и в кормовой его части вздыбились два огненных столба. Секунду спустя все услышали нечленораздельный вопль сигнальщика: он показывал куда-то вперед и вниз. К кораблю мчалась еще одна торпеда. Она прошла по корме авианосца, оставляя зловещий фосфоресцирующий след, и скрылась в темных глубинах Ледовитого океана. Вэллери прокричал команду в машинное отделение: "Улиссу", который по-прежнему мчался со скоростью двадцать узлов, чтобы избежать столкновения с потерявшим управление авианосцем, следовало круто отвернуть. Замигали три комплекта сигнальных фонарей и клотиковые лампы, передавая кораблям конвоя кодовый сигнал: "Сохранять позицию". По телефону Маршалл скомандовал старшему торпедисту подготовить глубинные бомбы к сбрасыванию. Стволы орудий уже опускались вниз, хищно вглядываясь в предательские воды. "Сиррусу" приказ не стали передавать: вздымая буруны воды, он уже мчался через строй конвоя к предполагаемому местонахождению подлодки. "Улисс" пронесся менее чем в пятидесяти метрах от горящего авианосца. На такой скорости, при таком крене и со столь близкой дистанции картина происходящего казалась как бы смазанной. Можно было разглядеть лишь клубы густого дыма и зловещие языки пламени, выделявшегося на фоне еще темного йеба,. наклоненную взлетную палубу, "грумманов" и "корсаров", скатывающихся, точно игрушечные, в океан, вздымая фонтаны ледяной воды и обдавая потрясенных жутким зрелищем людей. Развернувшись на обратный курс, "Улисс" ринулся в атаку. Через минуту на "Вектре", шедшей впереди конвоя, замигал сигнальный фонарь: "Слышу эхо-сигнал, семьдесят градусов правого борта. Сигнал усиливается". - Подтвердить донесение, - кратко распорядился Тиндалл. Едва начал стучать сигнальный фонарь "Улисса", как "Вектра", прервав депешу, сообщила: - "Эхо-сигналы. Повторяю, эхо-сигналы. Справа по траверзу, справа по траверзу. Дистанция сокращается, быстро сокращается. Повторяю, слышу эхо-сигналы". Тиндалл негромко выругался. - Подтвердить семафор, выяснить характер цели. - Повернувшись к Вэллери, прибавил: - Присоединимся к "Вектре", командир. Началось. "Волчья стая" номер один, причем немалая. По какому это праву она тут появилась? невесело пошутил он. - Хороша разведка у лордов адмиралтейства! "Улисс" снова сделал поворот, держа курс на "Вектру". Должно было развиднеться, но из-за того, что "Блу Рейнджер" пылал гигантским факелом в той стороне горизонта, где должно было взойти солнце, все вокруг погрузилось в кромешную тьму. Авианосец, находившийся почти на траверзе "Улисса", приближался с каждой минутой. Приникнув к окулярам ночного бинокля, адмирал твердил: "Ах вы, бедняги!" Жить "Блу Рейнджеру" оставалось считанные минуты. Корабль повалился на правый борт. Одна за другой с треском рвались топливные цистерны, взрывались боеприпасы. Внезапно над морем прокатился грохот слившихся воедино нескольких взрывов - глухих и мощных. Вся средняя надстройка авианосца вместе с мостиком пошатнулась, застыла на мгновение, точно в раздумье, потом вся эта громада медленно и величественно рухнула в ледяную тьму моря. Одному Богу известно, сколько человек, оказавшись в стальной ловушке, нашли свой последний приют на дне Ледовитого океана. Это были счастливцы. Находившаяся всего в двух милях "Вектра" круто ложилась на зюйд. Увидев ее, Вэллери изменил курс, чтобы выйти ей наперехват. Бентли, находившийся в дальнем углу компасной площадки, что-то кричал. Вэллери покачал головой, но тут снова услышал настойчивый голос старшины сигнальщиков. Перегнувшись через ветровое стекло, Бентли, словно обезумев, показывал куда-то, и Вэллери тотчас ринулся к нему. Море горело. Отягощенное сотнями тонн мазута, оно стало ровным и гладким и теперь походило на гигантский ковер, над которым плясали языки пламени. Но в следующее мгновение каперанг увидел нечто такое, что заставило его содрогнуться, как от внезапной мучительной боли: горящее море кишело людьми. Люди барахтались, отчаянно размахивали руками. Не горстка, не несколько десятков, а буквально сотни людей. Беззвучно крича, корчась в страшных муках, они умирали от противоестественного сочетания воды и пожирающего огня. - Донесение с "Вектры", сэр, - проговорил Бентли. Голос его звучал с неестественной деловитостью. - "Сбрасываю глубинные бомбы. Слышу три, повторяю, три эхо-сигнала. Прошу срочно оказать помощь". Теперь адмирал находился возле Вэллери. Услышав голос Бентли, он испытующе посмотрел на Вэллери, перехватил его наполненный тоской взор, прикованный к поверхности моря. Для человека, очутившегося в воде, нефть - сущее бедствие. Она связывает его движения, жжет глаза, разрывает легкие и выворачивает наизнанку желудок, вызывая мучительные, безудержные спазмы. Но горящая нефть - это орудие дьявола, медленная, страшная смерть под пыткой. Человек захлебывается, горит, задыхается, поскольку пламя пожирает весь кислород над поверхностью моря. И даже в суровой Арктике несчастному не суждена милосердная смерть от холода, так как человек, пропитанный нефтью, защищен от переохлаждения и ему уготованы бесконечные крестные муки, длящиеся до тех пор, пока в страдальце не погаснет жизнь. Все это Вэллери сознавал. Сознавал он также и то, что, если бы "Улисс", озаренный пламенем авианосца, застопорил ход, это для него означало бы гибель. Может, круто переложив руль, подойти к кораблю с правого борта, чтобы подобрать гибнущих в огне людей? Но тогда будут потеряны драгоценные минуты, а за это время подводные лодки успеют занять позицию для торпедной атаки транспортов. Между тем главная обязанность "Улисса" состояла в том, чтобы сберечь конвой. Все это Вэллери понимал. Но в ту минуту он чувствовал, что обязан прежде всего оставаться человеком. Слева по носу, возле самого "Блу Рейнджера" слой мазута был особенно густ, огонь особенно силен, а людей особенно много. Вэллери оглянулся на вахтенного офицера. - Лево десять градусов! - Есть лево десять. - Прямо руль! - Есть прямо руль. - Так держать. Секунд десять или пятнадцать, рассекая горящее море, "Улисс" двигался к месту, где сгрудилось сотни две людей, понуждаемых каким-то атавистическим инстинктом держаться возле корабля. Задыхаясь, корчась в страшных судорогах, они умирали в муках. На мгновение в самой гуще людей, точно вспышка магния, взвился огромный столб белого пламени, осветив жуткую картину, раскаленным железом врезавшуюся в сердца и умы людей, находившихся на мостике, - картину, которую не выдержала бы -никакая фотопластинка: охваченные огнем люди - живые факелы - безумно колотили руками по воде, отмахиваясь от языков пламени, которые лизали, обжигали, обугливали одежду, волосы, кожу. Некоторые чуть не выпрыгивали из воды; изогнувшись точно натянутый лук, они походили на распятия; другие, уже мертвые, плавали бесформенными грудами в море мазута. А горстка обезумевших от страха моряков с искаженными, не похожими на человеческие лицами, завидев "Улисс" и поняв, что сейчас произойдет, в ужасе бросились в сторону, ища спасения, которое в действительности обозначало еще несколько секунд агонии, после чего смерть была бы для них избавлением. - Право тридцать градусов! Эту команду Вэллери произнес тихо, почти шепотом, но в потрясенной тишине, воцарившейся на мостике, слова прозвучали отчетливо. - Есть право тридцать градусов. Третий раз за последние десять минут "Улисс" менял курс, не снижая бешеной скорости. При циркуляции на полном ходу корма корабля не движется вслед за носовой частью, ее как бы заносит в сторону, точно автомобиль на льду; и чем выше скорость хода, тем значительнее это боковое перемещение. Разворачиваясь, крейсер всем бортом врезался в самую середину пожара, в самую гущу умирающих страшной смертью людей. Большинству из них маневр этот принес кончину - мгновенную и милосердную. Страшным ударом корпуса и силовых волн выбило из них жизнь, увлекло в пучину, в благодатное забытье, а потом выбросило на поверхность, прямо под лопасти четырех бешено вращающихся винтов... Находившиеся на борту "Улисса" моряки, для которых смерть и уничтожение давно стали смыслом всего их существования и потому воспринимались с черствостью и циничной бравадой (иначе можно спятить), - люди эти, сжав кулаки, без конца выкрикивали бессмысленные проклятия и рыдали как малые дети. Рыдали при виде жалких обожженных лиц, исполнившихся было радостью и надеждой при виде "Улисса", которые сменялись изумлением и ужасом; несчастные вдруг поняли, что сейчас произойдет, ибо в следующее мгновение вода сомкнется у них над головой. С ненавистью глядя на "Улисс", обезумевшие люди поносили его самой страшной бранью. Воздев к небу руки, несчастные грозили побелевшими кулаками, с которых капал мазут, и тут крейсер подмял их под себя. Суровые моряки рыдали нри виде двух молоденьких матросиков; увлекаемые в водоворот винтов, те подняли большой палец в знак одобрения. А один страдалец, словно только что снятый с вертела, - жизнь лишь каким-то чудом еще теплилась в нем, - прижал обгорелую руку к черному отверстию, где некогда был рот, и послал в сторону мостика воздушный поцелуй в знак бесконечной признательности. Но больше всего, как ни странно, моряки оплакивали одного весельчака, оставшегося самим собой и в минуту кончины: подняв высоко над головой меховую шапку, он почтительно и низко поклонился и погрузил лицо в воду, встречая свою смерть. На поверхности моря не осталось вдруг никого. До странности неподвижный воздух был пропитан зловонным запахом обугленного мяса и горящего мазута. Корма "Улисса" проносилась почти в непосредственной близости от черного навеса над средней частью авианосца, когда в борт крейсера впилось несколько снарядов. Три снаряда калибром 3,7 дюйма прилетели с "Блу Рейнджера". Разумеется, никого из комендоров на борту авианосца не осталось в живых; должно быть, от жары взорвались капсюли боезарядов. Ударив в броню, первый снаряд взорвался, не причинив вреда; второй разнес в щепы шкиперскую, там, к счастью, никого не оказалось; третий, пробив палубу, проник в низкочастотное помещение номер три. Там сгрудилось девять человек: офицер, семь рядовых и помощник старшего торпедиста Нойес. Смерть их была мгновенной. Несколько секунд спустя оглушительным, мощным взрывом вырвало огромную дыру у ватерлиния "Блу Рейнджера". Корабль медленно, устало повалился на правый борт, взлетная палуба встала вертикально. Казалось, авианосец умирал, удовлетворенный тем, что успел перед смертью отомстить кораблю, погубившему его экипаж. Вэллери по-прежнему стоял на сигнальном мостике, перегнувшись через исцарапанное, ставшее матовым ветрозащитное стекло. Голова безжизненно повисла, глаза закрыты. Его рвало кровавой рвотой. Кровь отливала зловещим багрянцем в рубиновом зареве гибнущего авианосца. С беспомощным видом, не зная, что предпринять, рядом стоял Тиндалл. Больной мозг его словно оцепенел. Внезапно кто-то бесцеремонно отпихнул адмирала в сторону. Это был Брукс. Прижав белое полотенце ко рту Вэллери, он осторожно повел командира вниз. Все знали, согласно боевому расписанию, старому врачу следовало находиться в лазарете, но никто не посмел что-либо возразить. В ожидании Тэрнера, находившегося на запасном командном пункте, Кэррингтон повернул "Улисс" на курс сближения с конвоем. Через три минуты крейсер догнал "Вектру", которая методически обшаривала море в поисках притаившейся субмарины. Обнаружив гидролокатором лодку, оба корабля дважды сбрасывали серии мощных бомб. На поверхность всплыло огромное жирное пятно нефти. Возможно, то было попадание, а возможно, лишь уловка врага. В любом случае кораблям некогда было продолжать поиск. Конвой находился в двух милях под охраной лишь "Стерлинга" и "Викинга", для того чтобы защитить суда от массированного удара вражеских субмарин. Не кто иной, как "Блу Рейнджер", выручил конвой Эф-Ар-77. В здешних высоких широтах рассвет наступает бесконечно медленно, но к этому времени стало достаточно светло, и транспорты, которые шли, плавно покачиваясь на мертвой зыби, четко выделялись на безоблачном горизонте. О такой цели командир любой подлодки мог лишь мечтать. Однако конвой был целиком закрыт от "волчьей стаи", находившейся южнее: легкий западный ветер относил густой черный дым, поднимавшийся над горящим авианосцем и стлавшийся над морем, образуя плотную, непроницаемую завесу, которая закрывала южный фланг конвоя. Почему лодки изменили своей обычной тактике утренних атак с северной части горизонта с тем, чтобы цель оказалась против восхода, объяснить трудно. Возможно, то был маневр. Как бы то ни было, именно это обстоятельство спасло конвой. А час спустя транспорты конвоя, подталкиваемые мощными ударами винтов, ушли далеко, оставив "волчью стаю" позади. Скорость конвоя была настолько велика, что, однажды выпустив добычу из лап, "волчья стая" уже не могла настигнуть ее. Передатчик флагманского корабля выстукивал шифрованную радиограмму в Лондон. Теперь нет смысла сохранять радиомолчание, решил Тиндалл: враг знал координаты конвоя с точностью до мили. Он мрачно усмехнулся, представив ликование командования германского флота при известии, что конвой Эф-Ар-77 остался без всякой авиационной поддержки. Видно, не позднее чем через час пожалует в гости "Чарли". В депеше сообщалось следующее: "От командующего 14-й эскадрой авианосцев начальнику штаба флота, Лондон. Встретил конвой Эф-Ар-77 вчера в 10.30. Погода крайне неблагоприятна. Тяжелые повреждения получили авианосцы "Дефендер", "Реслер". Оба возвращаются на базу в сопровождении охранения. "Блу Рейнджер" торпедирован сегодня в 07.02, затонул в 07.30. В составе эскорта остались "Улисс", "Стерлинг", "Сиррус", "Вектра", "Викинг". Тральщиков не имею. "Игер" возвращается на базу, тральщик из Хвальфьорда не пришел к месту рандеву. Срочно необходима авиационная поддержка. Прошу отрядить боевую эскадру авианосцев. При невозможности выслать эскадру прошу разрешения вернуться на базу. Прошу ответить немедленно". Текст можно было бы составить и в более удачных выражениях, размышлял Тиндалл. Особенно конец депеши. Звучит точно угроза. Она, похоже, способна взбесить старину Старра, который в своем малодушии усмотрит в последних фразах лишнее доказательство того, что "Улисс" - как и сам Тиндалл - ни на что не пригоден... Кроме того, вот уже два года - это началось до того, как "Худ" был потоплен "Бисмарком", - политика адмиралтейства состояла в том, чтобы сохранять целостность флота метрополии и не отряжать отдельные боевые единицы - линейные корабли или авианосцы. Для участия в современных морских операциях старые линкоры были слишком тихоходны, а такие корабли, как "Рэмилиес" или "Малайя", использовались лишь для сопровождения наиболее важных атлантических конвоев. Лишь эти корабли составляли исключение. Официальная же стратегия, по существу, сводилась к тому, чтобы беречь флот метрополии и подвергать риску конвои. В последний раз окинув взглядом караван судов, Тиндалл со вздохом спустился на палубу. "Да ну их к дьяволу, - подумал он, - сойдет и так". Если он понапрасну старался, составляя депешу, пусть и Старр, читая ее, потеряет не меньше времени Тяжело переваливаясь, он сошел по трапу с мостика и с трудом протиснулся в дверь каюты командира корабля, находившейся рядом с авиационным командным пунктом. Вэллери, наполовину одетый, лежал на койке, закрытый ослепительно белыми, безукоризненно чистыми простынями Их отглаженные, острые, точно лезвие ножа, складки казались донельзя неуместными по белоснежной ткани расплывалось зловещее алое пятно. Мертвенно-бледный, с впалыми щеками, заросшими темной щетиной, и красными, глубоко ввалившимися глазами, Вэллери походил на покойника. Из уголка рта по пергаментной коже текла струйка крови. Когда Тиндалл открыл дверь, Вэллери в знак приветствия с усилием поднял иссохшую, в синих венах, руку. Тиндалл тихо, осторожно затворил дверь Он выждал некоторое время, вернее, много времени, с избытком, чтобы с лица его успело исчезнуть выражение ужаса. Когда он обернулся, лицо его было спокойно, но он даже не пытался скрыть свою озабоченность - Слава Богу, что рядом оказался старина Сократ, - проговорил он взволнованно - На всем корабле лишь он один может хоть сколько-нибудь вразумить тебя. Он уселся на край постели. - Как твое состояние. Дик? Вэллери криво усмехнулся. - Все зависит от того, какое состояние вы имеете в виду, сэр. Физическое или душевное? Чувствую себя несколько поизношенным, но отнюдь не больным. Док говорит, что сумеет поставить меня на ноги. Во всяком случае, на время. Собирается сделать мне переливание плазмы. Говорит, я потерял много крови. - Переливание плазмы? - Да, кровь была бы лучшим коагулятором, вообще-то говоря. Но, по его мнению, плазма, возможно, предотвратит или же ослабит новые приступы. Помолчав, он стер пену с губ и опять улыбнулся, так же печально, как и в первый раз. - Не доктор мне нужен и не медицина, Джон. Нужен священник и прощение Всевышнего - голос его стал едва слышен. В каюте наступила глубокая тишина. Тиндалл заерзал и громко откашлялся. - Какое еще прощение? Что ты имеешь в виду? Слова помимо его воли прозвучали слишком громко и резко. - Вы прекрасно знаете, что я имею в виду, - кротко проговорил Вэллери. Вы же утром стояли рядом со мной на мостике. Минуты две оба не произносили ни слова. Потом Вэллери снова закашлялся. Полотенце у него в руках потемнело, и, когда он откинулся на подушку, Тинаалла кольнул страх. Он поспешно наклонился к больному, но, услышав частое, неглубокое дыхание, облегченно вытер лоб. Вэллери снова заговорил. Глаза его были по-прежнему закрыты. - Дело не столько в тех людях, которые погибли в отделении слаботочных агрегатов, - казалось, он разговаривал сам с собой, вполголоса, почти шепотом. - Моя вина, пожалуй, в том, что я слишком близко подошел к "Рейнджеру". Глупо приближаться к тонущему кораблю, особенно если он горит. Что делать бывает, идешь на риск... Остальные слова слились в неразборчивый шепот Конца фразы Тиндалл не расслышал. Адмирал резко поднялся и стал натягивать перчатки - Извини, Дик. Не надо было мне приходить и оставаться так долго. Старый Сократ задаст мне теперь взбучку. - Я о других Оо парнях, которые плавали в воде, - продолжал Вэллери, словно не слыша адмирала. - Я не имел права. Может быть, кого-нибудь из них... Голос Вэллери снова затих на мгновение, но потом старый моряк четко проговорил: - Капитан первого ранга, кавалер ордена "За боевые заслуги" Ричард Вэллери - судья, присяжный и палач. Скажите мне, Джон, что мне ответить, когда придет мой черед предстать перед судом Всевышнего? Тиндалл растерянно молчал, но тут послышался настойчивый стук в дверь, контр-адмирал резко обернулся и, благодаря Провидение, едва слышно глубоко вздохнул. - Войдите, - проговорил он. Дверь распахнулась, вошел Брукс. При виде адмирала он замер и повернулся к стоявшей за ним белой фигуре, нагруженной бутылями, колбами и какими-то приборами. - Подождите, пожалуйста, за дверью, Джонсон, - обратился он к санитару. Я позову вас, когда понадобитесь. Закрыв дверь, он пододвинул себе стул и сел возле койки командира. Нащупывая пульс больного, Брукс пристально посмотрел на Тиндалла. Он вспомнил слова Николлса, который говорил, что адмирал не слишком здоров. У Тиндалла ви в самом деле был усталый вид, вернее, не столько усталый, сколько несчастный... Пульс у Вэллери был частый, неправильный. - Вы чем-то расстроили его, - укорил его Брукс. - Я? Да что вы, док! - уязвленно произнес Тиндалл, - Ей-Богу, я не сказал ни слова... - Он тут ни при чем, доктор. - Это говорил Вэллери. Голос его был тверд. Он и слова не вымолвил. Виноват я. Ужасно виноват. Брукс долгим взглядом посмотрел на Вэллери. Потом улыбнулся - понимающе, с состраданием. - И вам нужно прощение грехов, сэр. Все дело только в этом, так ведь? Тиндалл вздрогнул от неожиданности и изумленно уставился на старого доктора. Вэллери раскрыл глаза. - Сократ! - проронил он. - Как ты догадался? - Прощение... - задумчиво повторил Брукс. - Прощение. А чье прощение? Живых, мертвых или прощение Всевышнего? Тиндалл вздрогнул опять. - Вы что? Подслушивали под дверью? Да как вы смели?.. - Прощение их всех, док. Боюсь, задача не из легких. - Да, вы правы, сэр. Мертвым вас нечего прощать. Вы заслужили одну лишь их признательность. Не забывайте, я врач... Я видел этих парней, которые плавали в море. Вы положили конец их страданиям. Что же касается Всевышнего... В писании сказано: "Господь дал, Господь взял. Да святится имя Его". Таково ветхозаветное представление о Господе, который берет, когда ему вздумается, и к дьяволу всякое милосердие и великодушие! Брукс с улыбкой взглянул на Тиндалла. - Не смотрите на меня с таким ужасом, сэр. Я вовсе не богохульствую. Если бы Всевышний оказался таков, кэптен, то ни вам, ни мне да и адмиралу тоже он был бы ни к чему. Но вы знаете, что это не так... Вэллери слабо улыбнулся и приподнялся на подушке. - Вы сами по себе превосходное лекарство, доктор. Жаль, что вы не можете говорить от имени живых. - Нет, почему же? - Брукс шлепнул себя по ляжке и, что-то вдруг вспомнив, заразительно захохотал. - Нет, это было великолепно! Он снова от души рассмеялся. Тиндалл с деланным отчаянием посмотрел на Вэллери. - Простите меня, - заговорил наконец Брукс. - Минут пятнадцать назад несколько сердобольных кочегаров приволокли в лазарет неподвижное тело одного из своих сотоварищей, находившегося без сознания. Догадываетесь, чье это было тело? Корабельного смутьяна, нашего старого знакомца Райли. Небольшое сотрясение мозга и несколько ссадин на физиономии, но к ночи его нужно водворить назад в кубрик. Во всяком случае, он на этом настаивает. Говорит, что он нужен его котятам. Вэллери, повеселев, прислушался. - Опять упал с трапа в котельном отделении? - Именно такой вопрос задал и я. Хотя, судя по его виду, он, скорее, угодил в бетономешалку. "Что вы, сэр! - ответил мне один из принесших его. - Он о корабельного кота споткнулся". А я ему: "О кота? Какого такого кота?" Тут он поворачивается к своему дружку и говорите "Разве у нас нет на корабле кота, Нобби?" А упомянутый Нобби смотрит на него этак жалостливо и отвечает: "Поднапутал он, сэр. Дело было так. Бедняга Райли нализался в стельку, а потом возьми да и упади. Он хоть не очень расшибся, а?" Голос у матросика был довольно озабоченный. - А что произошло на самом деле? - поинтересовался Тиндалл. - Сам я так ничего и не добился от них. А Николлс отвел кочегаров в сторонку, пообещал, что им ничего не будет, они тотчас же все и выложили. По-видимому, Райли усмотрел в утреннем происшествии превосходный повод к новому подстрекательству. Поносил вас всячески, называл зверем, кровопийцей и, прошу прощения, непочтительно отзывался о ваших близких. Все это он говорил в присутствии своих дружков, где чувствовал себя в безопасности. И эти самые дружки его до полусмерти избили... Знаете, сэр, я вам завидую... Тут Брукс поднялся., - А теперь попрошу засучить рукав... Проклятье! - Войдите, - ответил на стук Тиндалл. - Ага, это мне, Крайслер. Спасибо. Он взглянул на Вэллери. - Из Лондона. Ответ на мою депешу. Он повертел пакет в руках. - Все равно когда-нибудь придется распечатывать - произнес он недовольно. Брукс приподнялся со словами: - Мне выйти? - Нет, нет. К чему? К тому же это весточка от нашего общего друга адмирала Старра. Уверен, вам не терпится узнать, что же он такое пишет, не так ли? - Отнюдь, - резко ответил Брукс. - Ничего хорошего он не сообщит, насколько я его знаю. Вскрыв пакет, Тиндалл разгладил листок. - "От начальника штаба флота командующему 14-й эскадрой авианосцев, медленно читал Тиндалл. - Согласно донесениям, "Тирпиц" намеревается выйти в море. Выслать авианосцы нет возможности. Конвой Эф-Ар-77 имеет важнейшее значение. Следуйте в Мурманск полным ходом. Счастливого плавания. Старр". Тиндалл помолчал. Брезгливо скривив рот, повторил: - "Счастливого плавания". Уж от этого-то он мог бы нас избавить! Все трое долго, не произнеся ни слова, глядели друг на друга. Первым, кто нарушил тишину, был, разумеется, Брукс. - Кстати, еще раз насчет прощения, - проговорил он спокойно. - Кто, хочу я зиать, на земле, под землей или в небесах сможет когда-нибудь простить этого мстительного старого подонка?