Полицейский выпустил из угла губ густую струю дыма и отвернулся от старика. Но Еремей взмахнул руками и вновь заговорил быстро, визгливо.

Илья, бледный, с расширенными глазами, отошёл от кузницы и остановился у группы людей, в которой стояли извозчик Макар, Перфишка, Матица и другие женщины с чердака.

- Она, милые, ещё до свадьбы погуливала! - говорила одна из женщин. Может, Пашка-то не кузнеца сын, а - учителя, что у лавошника Малафеева жил...

- Это застрелился который? - спросил Перфишка.

- Вот! Она с ним и начала...

Безногая жена Перфишки тоже вылезла на двор и, закутавшись в какие-то лохмотья, сидела на своём месте у входа в подвал. Руки её неподвижно лежали на коленях; она, подняв голову, смотрела чёрными глазами на небо. Губы её были плотно сжаты, уголки их опустились. Илья тоже стал смотреть то в глаза женщины, то в глубину неба, и ему подумалось, что, может быть, Перфишкина жена видит бога и молча просит его о чём-то.

Вскоре все ребятишки тоже собрались в тесную кучку у входа в подвал. Зябко кутаясь в свои одёжки, они сидели на ступенях лестницы и, подавленные жутким любопытством, слушали рассказ Савёлова сына. Лицо у Пашки осунулось, а его лукавые глаза глядели на всех беспокойно и растерянно. Но он чувствовал себя героем: никогда ещё люди не обращали на него столько внимания, как сегодня. Рассказывая в десятый раз одно и то же, он говорил как бы нехотя, равнодушно:

- Как ушла она третьего дня, так ещё тогда отец зубами заскрипел и с той поры так и был злющий, рычит. Меня то и дело за волосья дерёт... Я уж вижу - ого! И вот она пришла. А квартира-то заперта была - мы в кузне были. Я стоял у мехов. Вот вижу, она подошла, встала в двери и говорит: "Дай-ка ключ!" А отец-то взял клещи и пошёл на неё... Идёт это он тихо так, будто крадётся... Я даже глаза зажмурил - страшно! Хотел ей крикнуть: "Беги, мамка!" Не крикнул... Открыл глаза, и он всё идёт ещё! Глазищи горят! Тут она пятиться начала... А потом обернулась задом к нему, бежать хотела...

Лицо у Пашки дрогнуло, всё его худое, угловатое тело задергалось. Глубоким вздохом он глотнул много воздуха и выдохнул его протяжно, сказав:

- Тут он её клещами ка-ак брякнет!

Неподвижно сидевшие дети зашевелились.

- Она взмахнула руками и упала... как в воду мыр-нула...

Он взял в руки какую-то щепочку, внимательно осмотрел её и бросил её через головы детей. Они все сидели неподвижно, как будто ожидая от него чего-то ещё. Но он молчал, низко наклонив голову.

- Совсем убил? - спросила Маша тонким, дрожащим голосом.

- Дура! - не подняв головы, сказал Пашка.

Яков обнял девочку и подвинул её ближе к себе, а Илья подвинулся к Пашке, тихо спросив его:

- Тебе её жалко?

- А что тебе за дело? - сердито отозвался Пашка.

Все сразу и молча взглянули на него.

- Вот она всё гуляла, - раздался звонкий голос Маши, но Яков торопливо и беспокойно перебил её речь:

- Загуляешь! Вон он какой был, кузнец-то!.. Чёрный всегда, страшный, урчит!.. А она весёлая была, как Перфишка...

Пашка взглянул на него и заговорил угрюмо, солидно, как большой:

- Я ей говорил: "Смотри, мамка! Он тебя убьёт!.." Не слушала... Только просит, чтоб я ему не сказывал ничего... Гостинцы за это покупала. А фетьфебель всё пятаки мне дарил. Я ему принесу записку, а он мне сейчас пятак даст... Он - добрый!.. Силач такой... Усищи у него...

- А сабля есть? - спросила Маша.

- Ещё какая! - ответил Пашка и с гордостью прибавил: - Я её раз вынимал из ножен, - чижолая, дьявол!

Яков задумчиво сказал:

- Вот и ты теперь сирота... как Илюшка...

- Как бы не так, - недовольно отозвался сирота. - Ты думаешь, я тоже в тряпичники пойду? Наплевал я!

- Я не про то...

- Я теперь что хочу, то и делаю!.. - подняв голову и сердито сверкая глазами, говорил Пашка гордым голосом. - Я не сирота... а просто... один буду жить. Вот отец-то не хотел меня в училище отдать, а теперь его в острог посадят... А я пойду в училище да и выучусь... ещё получше вашего!

- А где одёжу возьмёшь? - спросил его Илья, усмехаясь с торжеством. В училище драного-то не больно примут!..

- Одёжу? А я - кузницу продам!

Все взглянули на Пашку с уважением, а Илья почувствовал себя побеждённым. Пашка заметил впечатление и понёсся ещё выше.

- Я ещё лошадь себе куплю... живую, всамделишную лошадь! Буду ездить в училище верхом!..

Ему так понравилась эта мысль, что он даже улыбнулся, хотя улыбка была какая-то пугливая, - мелькнув, тотчас же исчезла.

- Бить тебя уж никто теперь не будет, - вдруг сказала Маша Пашке, глядя на него с завистью.

- Найдутся охотники! - уверенно возразил Илья. Пашка взглянул на него и, ухарски сплюнув в сторону, спросил:

- Ты, что ли? Сунься-ка!

Снова вмешался Яков.

- А как чудно, братцы!.. был человек и ходил, говорил и всё... как все, - живой был, а ударили клещами по голове - его и нет!..

Ребятишки, все трое, внимательно посмотрели на Якова, а у него глаза полезли на лоб и остановились, смешно выпученные.

- Да-а! - сказал Илья. - Я тоже думаю про это...

- Говорят - умер, - тихо и таинственно продолжал Яков, - а что такое умер?

- Душа улетела, - сумрачно пояснил Пашка.

- На небо, - добавила Маша и, прижавшись к Якову, взглянула на небо. Там уже загорались звёзды; одна из них - большая, яркая и немерцающая была ближе всех к земле и смотрела на неё холодным, неподвижным оком. За Машей подняли головы кверху и трое мальчиков. Пашка взглянул и тотчас же убежал куда-то. Илья смотрел долго, пристально, со страхом в глазах, а большие глаза Якова блуждали в синеве небес, точно он искал там чего-то.

- Яшка! - окликнул его товарищ, опуская голову.

- А?

- Я вот всё думаю... - голос Ильи оборвался.

- Про что? - тихонько спросил Яков.

- Как они... Убили человека... суетятся, бегают... говорят разное... А никто не заплакал... никто не пожалел...

- Еремей плакал...

- Он всегда уж... А Пашка-то какой? Ровно сказку рассказывал...

- Форсит... Ему - жаль, только он стыдится. А вот теперь побежал и, чай, так-то ли ревёт, - держись!

Они посидели несколько минут молча, плотно прижавшись друг к другу.

Маша уснула на коленях Якова, лицо её так и осталось обращённым к небу.

- А страшно тебе? - шёпотом спросил Яков.