Уже некоторое время Разумов и его приятель - новый австралиец по фамилии Дукин - говорили мне о молодой русской женщине, которая посещает клуб. По их словам, она - студентка медицинского факультета, а её отец большая шишка в Москве. Именно в этот вечер я познакомился с ней - с Лидией Мокрас. Лидия была довольно молодой высокой блондинкой и на этот раз пришла в сопровождении какого-то чеха. Я припоминаю, что в конце вечера они вдвоем уехали домой.

В течение последующих нескольких месяцев я ничего больше о ней не слышал. Затем в один из дней ко мне позвонила Клодницкая и попросила приехать в клуб. Там проходило занятие клубного драматического кружка, и Лидия принимала в нем участие. С того вечера я время от времени видел Лидию. Она удивила меня тогда, да и сейчас удивляет, хотя мне уже удалось узнать её значительно лучше. По всей видимости, у неё на каждый день была новая история и новое настроение. Один день она говорила об СССР в восторженных выражениях, а на другой день у неё не находилось для коммунистов ни одного доброго слова. Я думаю, что она могла быть двойным агентом, и мне до сих пор не ясно, на чьей она стороне.

Она жила в квартире на Кембридж стрит в пригороде Сиднея Стэнмор и была замужем за чехом. Чем больше я видел её, тем больший интерес она проявляла к моим делам. Однажды она сказала, что для человека в моем положении не подобало бы состоять членом Русского общественного клуба. Людей, которые ходят сюда, австралийцы не очень жалуют, да и власти смотрят на эту организацию не совсем благожелательно. Но Лидия вся состояла из противоречий, и я никогда не мог понять, куда она клонит.

Вечером в субботу 7 июля 1951 года я, как обычно, отправился на представление в кабаре. Зал был полон, и я тщетно искал свободное место. Затем я заметил Лидию, которая приветливо махала мне рукой, приглашая к своему столу. Она была с Дукиным и тем же самым рослым чехом, с которым я её видел во время нашей первой встречи. После того, как я подошел к ним, Лидия встала из-за стола и пошла танцевать с невысоким, плотным мужчиной с седеющими волосами и круглым лицом. Он явно был русским. После танца она подвела его к столику и представила нас друг другу.

Это Владимир Петров, сказала она, новый советский консул.

Фамилия была мне знакома несколько недель назад Джофф Скотт спрашивал меня, известен ли мне Петров и слышал ли я о таком человеке.

Петров, пояснил он тогда, только недавно прибыл из Москвы и, судя по всему, пользуется в Советском посольстве значительной властью. Складывается впечатление, что оно прибыл специально для того, чтобы внести новые веяния в персонал Советского посольства. Если узнаете что-либо о нем, это будет представлять большой интерес.

Здесь сидит человек, который представляет большой интерес для Джоффа Скотта, подумал я. Мне не следует форсировать развитие событий, но насколько медленно могу я действовать? Очень медленно, решил я сам для себя. Из-за осторожности я ничего не потеряю.

Я чувствовал, что внешнее отсутствие проявлений интереса с моей стороны будет логично вытекать из моей прежней линии поведения в отношениях с Пахомовым и создаст благоприятное впечатление обо мне. Как только Лидия познакомила нас с Петровым, я сразу же начал фиксировать мельчайшие проявления его впечатлений и эмоций. Первый вывод был о его полнейшей бесстрастности. На круглом лице Петрова не отражалось не малейшего признака каких-либо чувств или эмоций. Когда он смеялся, это звучало от души, но смех никак не отражался в его глазах. Он смотрел на мир подозрительно и говорил мало.

Ходил он немного вразвалку, а татуировка якоря у основания его большого пальца на левой руке подтверждала мое впечатление о том, что когда-то в прошлом он был моряком. Я сразу же понял, что за бесстрастной малоподвижностью Петрова скрывается хитрый и живой ум.

Вскоре завязался разговор, но ни Петров, ни я не принимали в нем особого участия. Чех - приятель Лидии многословно выражал протест против оккупации Чехословакии советскими войсками.

Едва ли это тактично обсуждать такую тему с советским официальным представителем, подумал я, однако ни Петров, ни Лидия не проявляли признаков смущения.

Затем Дукин, дерзкий молодой украинец, изрядно опьянев от выпитого спиртного, начал хвастать своими подвигами в период своей службы лейтенантом военной части НКВД. Петров хранил холодное молчание.

Когда разговор перешел на мою деятельность в качестве врача и музыканта, Петров позволил себе произнести всего лишь несколько несущественных замечаний. Впечатление было такое, как будто он все знал обо мне ещё до того, как мы встретились.

По ходу вечеринки я заметил, что Петров становился все менее официальным. Он явно получал удовольствие от спиртных напитков и компании, и как только мы ушли от обсуждения политических вопросов, он проявил готовность принять участие в разговоре.

На следующий день в воскресенье я принялся тщательно анализировать ситуацию прошлого вечера. Чем больше я думал, тем сильнее у меня крепло убеждение, что Лидия преднамеренно оказалась промежуточным звеном между Петровым и мной. По крайней мере, для меня наилучшим и самым безопасным вариантом было рассматривать её именно в этом качестве. Я решил говорить с ней с расчетом на последующий интерес Петрова, то есть сообщать ту информацию, которая, в случае доведения её до Петрова, увеличит мои шансы завоевать его доверие. С другой стороны, теперь ко всему, что говорила мне сама Лидия, следовало относиться намного серьезнее, чем раньше. Я не мог не учитывать вероятность того, что иногда она могла действовать в интересах Петрова.

В течение последующих нескольких недель Лидия ещё более настойчиво советовала мне выйти из состава членов клуба. Я обдумывал сложившуюся ситуацию в течение нескольких дней. Если совет исходил от Петрова, то в чем заключалась причина этого? Таких причин могло быть две.

Во-первых, он мог желать моего ухода из клуба, исходя из своего понимания интересов Советского Союза. Места такого рода, определенно, находятся под наблюдением австралийской контрразведки. Если Петров вынашивал мысль о моей вербовке в качестве советского агента, он обязательно захочет вывести меня из-под подозрения.

Во-вторых, нельзя исключать что это просто прием для моей проверки. Петров мог быть в курсе моей биографии. Он мог знать, что я не был коммунистом, и что мое участие в делах клуба началось сравнительно недавно. Я представил себе, как он задается вопросом, почему этот человек, занимающийся врачебной практикой, отвергает добрый совет и упорно посещает клуб, зная, что это может неблагоприятно отразиться на его карьере. Однако это вполне можно понять, если он работает на австралийскую контрразведку.

Глава Десятая

Я пришел к выводу, что свободно могу поэкспериментировать, сокращая свое участие в делах клуба, по крайней мере поэтапно. Если выяснится, что это было неправильное решение, я смогу объяснить свои действия возросшей загрузкой как по линии врачебной практики, так и в работе в качестве музыканта.

Когда я сообщил о своем намерении Джоффу Скотту, он аж взвился.

- Не валяйте дурака, - сказал он, - у вас прекрасное положение. Не надо ломать построенного.

Разговор с Джофом происходил в небольшом, только что организованном офисе прикрытия в пригороде Эджклиф, где он легендировал деятельность газетно-рекламного агентства. Для того, чтобы придать помещению видимость реального агентства, Джофф разложил по офису множество газетных и журнальных вырезок. Посещения этого места агентами было легко объяснить, так как почти каждому в какой-то период своей жизни хочется видеть свое имя напечатанным, то есть он эксплуатировал общечеловеческое желание прочесть о себе в газете или журнале.

Несмотря на аргументы Джоффа, которыми он давил на меня очень энергично, я решил следовать выбранным мною путем, но с соблюдением осторожности. В качестве первого шага я написал в комитет клуба письмо, в котором подал в отставку со своей должности. До этого я уже объяснил мои трудности Клодницкой и сказал, что буду готов помочь, когда потребуется.