Наличие в городском Совете двух членов - коммунистов вызвало серьезные проблемы во время королевского визита6 в Австралию в феврале 1954 года. Лорд-мэр и члены городского Совета были гостями королевы и герцога эдинбургского7 и, естественно, должны были часто контактировать с ними. Об исключении коммунистов из этого процесса нечего было и думать, тем более, что их поведение не вызывало нареканий. Однако Служба безопасности гудела как растревоженный пчелиный улей до самого завершения королевского визита.

Лили Уильямс устроила мне встречу с Томом Райтом. Мне он показался скромным человеком с хорошими манерами. Он рассказал мне, что относит себя к числу основателей коммунистического движения в Австралии.

С того времени я взял себе за правило время от времени обедать вместе с Томом Райтом, и делать это, в первую очередь, потому, что он симпатичный человек, а кроме того, руководствуясь моей тактикой поддерживать связи с любым высокопоставленным функционером из партийной иерархии.

Став членом делегации, я получил от Лили Уильямс ориентировку по делу супругов Розенберг, а также юридическое заключение по их приговору, которые давали нам возможность подготовиться к встрече с послом США.

Занимаясь общественными делами, я всегда советовался с Петровым и, если бы встретил возражения с его стороны, то отказался бы от участия в любом деле, дав понять какому-либо коммунистическому лидеру, например Джиму Хили, что мне порекомендовали не светиться с этим. Я бы сделал это так, чтобы мой собеседник легко догадался, откуда исходит рекомендация.

Петрова не было в Канберре, и когда я связался с его женой, она сказала, что он находится в Мельбурне вместе с человеком по имени Аркадий Васильев. Я позвонил туда. В подобной ситуации я обязательно поступил бы таким образом и не только для того, чтобы получить мнение Петрова, но так же и с целью проверки информации о его местонахождении.

Петров не высказал возражений в отношении моего участия в делегации.

Этот Васильев, с которым он находился в Мельбурне, позднее оказался важным свидетелем Королевской комиссии, которая расследовала дело Петрова. Будучи натурализованным иностранцем, он работал на машиностроительном заводе в Мельбурне, который производил во время войны узлы для самолетов. Сообщалось, что при этом применялись некоторые секретные технологии.

Петров сообщил Комиссии, что Васильеву был присвоен псевдоним КУСТАР и подтвердил выдержку из документа, направленного из Москвы в резидентуру МВД в Австралии, в котором говорилось: Как вам известно, КУСТАР неоднократно сообщал ряду советских официальных представителей, что он располагает секретами производства авиационных подшипников, предназначенных для работы в тяжелых условиях.

Петров также подтвердил истинность выдержки из другого документа, полученного из Москвы: В целях принятия окончательного решения, просим получить от КУСТАРА и направить нам технологию производства и один - два образца подшипников.

Петров утверждал, что получил от Васильева эти образцы и направил их в Москву, однако Васильев в ответ на это заявил, что передал второму секретарю советского посольства в Канберре Кислицину только не имеющие существенного значения части подшипников.

Нашей делегации к американскому послу по делу Розенбергов после завершения мероприятия не удалось получить ничего, кроме групповой фотографии рядом со стенами посольства.

Встречи с послом не получилось, так как он был в отъезде. Нас выслушал в приемной советник Бэрд. Если бы тема, которую делегация хотела изложить, не была столь серьезной, то ситуация вообще превратилась бы в комическую. Мы все сели полукругом вдоль стен, а Бэрд расположился в несколько удаленном центре полукруга за блестящим столом.

Каждый из делегатов произнес свою речь и, поскольку нас было восемь человек и каждый оказался довольно многословен, то вся процедура получилась весьма длительной. Все это время Бэрд торопливо записывал то, о чем говорилось, как будто от наших речей зависел ход истории. При виде усердия, с которым он выяснял фамилию каждого выступавшего, возникал вопрос, действительно ли он вознамерился сделать точную запись выступлений или хотел запомнить всех нас на случай, если придется встретиться с нами ещё раз.

Если усилия делегации не принесли никаких результатов, то для меня участие в ней имело довольно неприятные последствия. Через некоторое время сообщение о моей активности появилось в одной из газет на польском языке с комментарием, из которого следовало, что я являюсь коммунистом. До этого времени мне удавалось сохранять политическую безликость в польской общине. Там меня считали доктором с, возможно, либеральными, но конечно не радикальными взглядами.

Публичное наклеивание мне ярлыка коммуниста послужило темой слухов среди поляков. В результате, это негативно отразилось на моей врачебной практике, и я оказался объектом социального остракизма. Тем не менее, я не мог позволить, чтобы эти последствия оказали влияние на мою работу по линии Службы безопасности, которая требовала, чтобы я продолжал участвовать в мероприятиях комитета по делу супругов Розенберг. Ведь в конце концов мои усилия должны были возместиться сторицей.

В это время мне удалось арендовать на длительный срок квартиру в доме на Пойнт Пайпер, где Петров выступил в известной сцене в плавательном бассейне. Теперь у меня было место, где я мог держать его под наблюдением и принимать его контакты и связи. Это давало явные преимущества в любое время, но в вечер дежурства в связи с делом супругов Розенбергов это оказалось просто удачей.

Дежурство было организовано накануне казни Розенбергов как пропагандистское мероприятие последнего момента. Перед тем, как уйти из дома для участия в нем я сказал Петрову, что не вернусь в этот вечер и ему придется до отхода ко сну побыть одному.

Я знал, что он примет пару рюмок спиртного и поэтому не удивился, когда, вернувшись домой под утро, услыхал храп Петрова.

Уже в постели мне пришла мысль о том, что по-видимому он принял ещё одну рюмку спиртного сверх своей обычной дозы и теперь крепко спит. Эта мысль немедленно повлекла за собой следующую. Ну не прекрасная ли это возможность подобраться к потенциальному источнику информации? Идея покрутилась у меня в мозгу и я отверг её, потом вновь вернулся к ней и снова отверг, затем обдумал её ещё раз и . . . . Я знал, что если вот так лежать, то ответ никогда сам не придет, но и заснуть я не смогу. В конце концов я пришел к выводу, что попытка - не пытка.

Я спал в основной спальне с одной стороны холла, а Петров находился в гостевой спальне с другого его конца. Рядом с холлом, но ближе к спальне Петрова, находилась дверь в ванную комнату, также поблизости от входа в его спальню в полу была скрипучая доска.

Прежде всего я зажег свет в ванной и оставил открытой её дверь с целью возможного оправдания моего присутствия рядом с гостевой спальней в такое раннее утреннее время. Затем я несколько раз прошелся по скрипучей доске, чтобы проверить её воздействие на спящего. Петров не шевелился. Затем я собрался с духом я сделал первый из ряда переходов между комнатами, в результате которых я скопировал каждый из документов, находившихся в карманах одежды Петрова. Это была совершенно изматывающая операция. Мне пришлось изымать каждый документ по отдельности, переносить его из одной комнаты в другую, копировать его, потом вновь сворачивать до такого же состояния, в котором он был прежде, и затем возвращать его на то же место в том же кармане, из которого он был взят.

Помимо нервного напряжения каждая ходка была тяжелым испытанием для моей наблюдательности и памяти. Попробуйте как-нибудь проделать все это в спокойной обстановке в вашем собственном доме и посмотрите сколько раз вы сможете вернуть документы точно в том же состоянии и в том же положении, в каком вы его взяли.

В ту ночь мне пришлось проделать это десять или двенадцать раз, все время опасаясь, что разоблачение в один момент разрушит результаты моей многолетней работы. Уже совсем рассвело, когда я закончил эту работу и был совершенно без сил.