— У нас?

— О, ну что вы, не потащу же я вас с собой на этот обед! Думаете, я такая людоедка? Просто хотелось бы, чтобы вы навестили Сэксби и рассказали ему об изменении планов, то есть о новой книге. Все-таки он — мой литагент. Пожалуй, его-то следует держать в курсе. Только сделайте это помягче. Захватите с собой флягу с бренди, на случай, если он рухнет в обморок.

— Да, ему будет, от чего растеряться.

— Так же, как и моим злополучным издателям. У нас с ними контракт на шесть книг, и если хватит пороху, с каждой книгой позиция моя будет все непреклонней, а челюсть у этих жалких созданий будет отвисать все ниже и ниже. Только их горе меня не касается. Подумаешь, профукают все до последней рубашки! Деньги — это еще не все.

— В могилу не захватишь.

— Вот-вот. После того, как побываете у Сэксби, загляните к ним и поделитесь наблюдениями. Отогрейте им душу. Известно вам, кто будет белугой выть, когда закрутится вся кутерьма?

— Ну, думаю, взвоет все издательство. Они же хотят, чтобы вы им окупили отпуска у синего моря.

— Проссер первый завоет, вот кто! У него в этой конуре лакомая косточка зарыта, и если он прочухает, что от нее могут остаться одни хрящи, он себе череп о стенку размозжит. Да что я, право? Не хватало еще каким-то Проссером голову себе морочить! Жизнь вообще полна невзгод. Идите заводить машину.

Салли завела машину, и когда, выруливая на главную дорогу, они проезжали мимо «Мирной гавани», внезапным восклицанием вогнала в дрожь свою патронессу.

— Ну, что еще? — спросила Лейла Йорк.

— Да нет, ничего, — ответила Салли.

Однако кое-что все-таки было. Вряд ли бы Салли издала это восклицание, если бы не увидела яркую блондинку, которая стояла, на ее взгляд — по-хозяйски опершись о главные ворота «Мирной гавани». Что меньше всего хотела бы увидеть девушка у ворот полюбившегося ей юноши, если тот — большой охотник до прекрасного пола? Известного типа блондинку, тем паче — в такой позе. Впрочем, чтобы лишить Салли покоя, хватило бы и брюнетки. Остаток недолгого пути в столицу она провела в непрерывном молчании, тем самым став легкой добычей для душещипательных раздумий о леопардах, пятнах и общепризнанной неспособности первых поступиться последними. Лишь когда машина остановилась в гараже близ Беркли-сквер, и они с Лейлой Йорк разошлись в разные стороны, — одна отправилась в магазины, другая — отравлять утро мистеру Сэксби, литагенту а также Попгуду и Грули, злополучным издателям, — лишь тогда новое размышление исцелило ей душу: она напомнила себе слова Фредди о том, что «Мирную гавань» он снимает вдвоем со своим кузеном Джорджем, ревностным стражем порядка. Ей было известно, что полисмены в глубине души — лирики, и в перерывах между дежурствами не прочь потрепать кудри Амариллиде.[23] Можно не сомневаться, пышнотелая дева — подружка Джорджа. Когда Салли входила в помещение литагентства, на репутации Фредди уже не оставалось ни малейшего пятнышка, и сама она была совершенно счастлива.

А между тем, блондинка, провожавшая долгим взглядом машину, опершись на врата «Мирной гавани», звалась Долли Моллой. Она не ошиблась, все складывалось прекрасно. Оставалось только пройти несколько ярдов, проскользнуть в дом с черного хода, забраться на второй этаж, подхватить замшевую сумочку и отправиться домой, — план был прост и ничуть не расходился с возможностями. Выполняя первую часть намеченного мероприятия, она приступила к открыванию ворот, и тут сзади, но совсем рядом раздался человеческий голос, при первых же звуках которого она завертелась на месте, как фигуристка, и вдобавок проглотила жевательную резинку, чем лишила себя важного источника бодрости.

— Привет! — сказал голос, и она обнаружила перед собой бравого и ражего молодца, при виде которого в ее светло-карих глазах, до того излучавших покой и радость, отразились растерянность и ужас. Нельзя сказать, что она недолюбливала ражих молодцев или что оксфордский акцент покоробил ее заатлантический слух. Своими чувствами Долли была обязана исключительно полицейской форме и шлему, в которые был облачен незнакомец, а если жизненная чересполосица сумела чему-то ее научить, так это навыку пореже соприкасаться с представителями органов. Лучше от этого, как доказывали ее наблюдения, еще никому не становилось.

— Ждете Фредди Виджена? А он, скорей всего, сейчас в Лондоне.

— Вот как! — ответила Долли. Ничего другого она бы попросту не смогла вымолвить. Братство фараонов, легавых, мусоров, хомутов, бобиков и тому подобных начальников, — процесс словообразования в этой области себя отнюдь не исчерпал, — неизменно вызывало у нее спазмы.

— Работает в офисе, бедолага, и вынужден отправляться на службу вскоре после утренней трапезы. Вот в шесть утра вы вполне его застанете. Могу я чем-нибудь вам помочь? Я — его кузен Джордж.

— Ну… — Долли понемногу восстанавливала дыхание. Благодушный тон собеседника возвращал ей силы. Многие полисмены из ее прошлого, а в особенности чикагского периода, так часто бывали с ней грубы и бесцеремонны, так часто начинали диалог с обращения «Эй!», что раскованная изысканность этого служаки принесла свои плоды. Разумеется, ее еще немного лихорадило, поскольку у девушек, которые совершают хищение драгоценностей стоимостью в несколько тысяч фунтов, некоторое время остается определенная трепетность нрава, но ее представления о собственной безопасности наконец-то претерпели изменения.

— Да вы же — легавый! — наконец отозвалась она.

— Верно. Кому-то нужно быть легавым, правда?

— А говорите не как легавый.

— Вот вы о чем! Ну, знаете ли, Итон, потом Оксфорд, в общем, — вся эта филомудрия…

— Не знала, что местные бычары поступают в Оксфорд!

— Очень многие, по всей видимости, не поступают, а я вот поступил. Потом спустился на землю, и передо мной встал выбор — либо пойти в офис, либо что-то придумать. Я подался в легавые. Говорили, что буду разгуливать на свежем воздухе и достигну заоблачных высот в Скотланд Ярде, хотя, я думаю, это не так. Чтобы твердо встать ногой на лестницу успеха, необходимо кого-нибудь свинтить, а что такое свинтить человека в Вэлли Филдс, вам понять не дано, ибо из всех копошащихся на земле законобоязненных садоводов местный садовод — экземпляр редчайший и самый бестолковый. Потому-то он и губит юное дарование. Да ладно, вы, наверное, недовольны, что я говорю о себе. Представляю, как это может надоесть. У вас к Фредди какое-то важное дело? Я спрашиваю потому, что найти его можно в конторе «Шусмит, Шусмит, Шусмит и Шусмит» в Линкольнз Инн Филдс, если вы знаете, где это. Адвокатская фирма. Фредди там работает. Скажем так, — поправился кузен Джордж, разделявший, по-видимому, сомнения, незадолго до этого обуревавшие и мистера Шусмита, — он сидит там в кресле за письменным столом. Держите курс на Флит-стрит и спросите полицейского. Он вам подскажет.

— Ах, нет, спасибо! Ничего важного. Просто хотела сказать «пип-пип!»

— Ну, если так, позвольте удалиться. В полиции, знаете ли, не любят опозданий, все должно быть так, как положено, иначе можно получить выговор от старшего по званию. Ну ладно, пока. А, вот что! Чуть не забыл! Как бы вы отнеслись к тому, чтобы купить билеты на ежегодный концерт Полицейского детского приюта?

— Кто, я?..

— Звучит глупо, согласен, но отцы-командиры препоручают это нам, рядовым служакам, а мы должны охмурять местных избирателей. Разброс цен должен удовлетворить любого налогоплательщика, — вот, пожалуйста, за пять шиллингов, за полкроны, за два шиллинга, шесть пенсов, и стоять вы будете только, если купите последний. Какие будут соображения?

— Да никаких.

— А вы поразмышляйте. Вы никогда не сможете простить себе, если не услышите, как сержант Бэнкс поет «В тенетах сна» или, к примеру, констебль Боджер подражает нашим непревзойденным мастерам сцены. Итак, мы взвесили «за», отмели «против». Штуки две по пятерочке, а?