— Простите, что не смогла приехать раньше, — сказала она. — Навалилась куча дел. Как прошло интервью?

— Лучше, чем я ожидала, — ответила Лейла. — Исходя из моего опыта, журналистов набирают из сумасшедших домов, но на этот раз пришла славная, шустренькая девица. Мы с ней полюбили друг друга с первой секунды. Но случилась забавная вещь. Она ни с того, ни с сего исчезла.

— Растворилась в воздухе, как Чеширский кот?[43]

— Насколько я себе представляю, она могла уйти через сад вон туда.

— Под таким дождем? Как-то странно.

— Мне тоже так показалось, но некогда было ломать над этим голову, поскольку я воевала с миссис Проссер.

— Ой, неужели она приходила? Жена этого Пуфика? Чтобы урезонить вас насчет книги?

— Битый час трещала без умолку. В конце концов пришлось потеснить ее к двери и указать дорожку… Да что я, право? Сколько можно воду в ступе толочь! Расскажите-ка лучше, как удалось свидание с Джонни Шусмитом.

— Ну, сначала я вошла в его кабинет.

— Да что вы?

— И он состроил злобную мину.

— Это все?

— Нет, пока мы разговаривали, он состроил ее еще несколько раз… По-вашему, он — отзывчивый человек?

— Джонни, если ему захочется, способен вести себя, как самая пропащая гнида, а хочется ему этого, по-видимому, всегда. Что поделаешь, адвокат! Они всё мельчают. Ну, сыщика-то он порекомендовал?

— Да, пожалуй, можно сказать и так… Схватил телефонный справочник, разыскал там соответствующий раздел и ткнул пальцем в первую попавшуюся фамилию. Какой-то Эдер. Дж. Шерингем Эдер.

— Ну, чепуха. Таких фамилий не бывает.

— Вот видите, а он считает, что бывает. Я к нему ходила, и это имя там красуется во всю дверь аршинными буквами. Это маленький плюгавенький офис в маленьком плюгавеньком тупичке под названием Хэлси Корт. Причем это — в Мэйфэр,[44] так что он, наверное, считает себя мэйферским консультантом.

— Какой он?

— Страшненький. Лицо как у макаки, усища вощеные.

— Прок от него будет, как вы считаете?

— Он говорит, что будет. Всячески себя расхваливал.

— Сдается мне, все эти детективы — одного поля ягоды. Ну что же, давайте надеяться на лучшее.

— Давайте. Он собирается сюда приехать. Хочет поговорить с вами и получить фотографию вашего мужа. Дадим ему одну штучку?

— Да хоть целую дюжину!

— Тогда, как вы говорите, будем надеяться на лучшее. Вы сможете побыть без меня еще полчасика?

— Конечно. А что так? Надумали сходить в «Мирную гавань» к своему Фредди?

— Честно говоря, да, — сказала Салли. — Хочу устроить ему сюрприз.

Опасения Долли, что история ее поражения загонит Мыльного во мрак безысходности и разуверит в необходимости вести борьбу до победы, подтвердились с избытком. Тень меланхолии сгустилась на его челе не только во время предобеденных возлияний, но и в течение последовавшей за ними трапезы, и даже утром, за завтраком. Увидев, как он поедает яичницу с беконом, специалист по античности представил бы Сократа, выпивающего чашу с цикутой; и, несмотря на ожидавшее ее одинокое утро, Долли испытала облегчение, когда он сменил разношенные домашние тапочки на крепкие башмаки и возвестил, что хотел бы прогуляться и все основательно обдумать.

Прошло немало времени, прежде чем он вернулся, а когда это наконец случилось, она с изумлением обнаружила, что его лицо, которое трудно назвать неправильным, расслоилось на две равные части столь ослепительной улыбкой, что она при виде ее несколько раз сморгнула. Его вступительная речь, сводившаяся к тому, что все теперь будет, как в аптеке, и дела уже на мази, усугубила ее оторопь. Она любила его всей душой, она готова была преклоняться перед ним из-за способности продать фальшивую акцию самому маловероятному из потенциальных вкладчиков, но, не считая этого редчайшего дара, она не пихала иллюзий относительно прочих возможностей его интеллекта. Долли сознавала, что, к худу или к добру, выбрала себе мужа, начиная с шеи и выше состоящего из сплошного бетона, но ей это было в радость. Она придерживалась мнения, что лишний ум только отвлекает мужчину, и с удовольствием отмечала, что у нее самой ума хватает на двоих.

— На мази?! — подивилась она, отказываясь верить, что самая вдохновенная прогулка способна одарить ее благоверного чем-то, даже отдаленно похожим на дельную мысль. — С чего это вдруг?

Мыльный присел в кресло и стянул с левой ноги ботинок.

— Натер себе волдырь, — пояснил он.

Для проявления супружеского участия момент был неподходящий. Когда волдырь превращает левую ногу в очаг страдания, жена, разумеется, должна воплотиться в ангела-хранителя, но нетерпение на время сделало Долли непригодной для этой роли.

— Что это значит — дела у нас на мази?

— Сообрази-ка мне капушку, и я тебе расскажу. Все, что нужно — в этом мешке.

Долли сообразила ему капушку, при виде которой он расцвел пуще прежнего.

— Ух ты! — промолвил он, умильно воззрившись на жену во время краткой передышки. — Выглядишь ты сейчас, солнышко, прямо как новенький красный тарантас!

— Забудь о том, как я выгляжу, — отрезала Долли, хотя комплимент ей польстил. — Что произошло?

— Ты о волдыре? Вскочил вот после того, как я походил где-то полчаса, — ответил Мыльный, массируя ступню. — Вдруг чувствую, мне как будто горячих углей из камина подсыпали. У тебя когда-нибудь бывал волдырь?

На лице у Долли наметились угрожающие изменения.

— Давай начинай, — проговорила она. — Расскажи мне просто, быстро и ясно, из чего ты сделал вывод, что дела у нас на мази.

Говорила она очень спокойно, но Мыльный женат был уже не первый год и понимал, что спокойные интонации всегда требуют повышенного внимания. Без дальнейших предисловий он приступил к изложению фактов:

— Ну-с, начальничек, только натер я себе волдырь, и кого, думаешь, я встречаю? Макаку!

Долли фыркнула. Как уже отмечалось, Мак Твист не был ее любимчиком. Когда-то, в силу разного рода обстоятельств, им приходилось объединять усилия в интересах дела, но в сердце ее он занимал место даже более скромное, чем миссис Александр Проссер.

— Да, подфартило тебе, барсука этого встретить! — желчно произнесла она, но Мыльный широко расплылся в улыбке.

— Это точно, — сказал он. — Знаешь, что он мне сообщил?

— Если ты спросил, сколько время, он наверняка соврал.

— Он сообщил мне, что его наняла Лейла Йорк, чтобы найти ее мужа.

— У нее есть муж?

— По всему выходит, что да. И она наняла Макаку, чтобы он его отловил.

— Он что, пропал?

— Пропал, пропал, и Макака теперь должен его разыскивать.

— Ну а дальше?

Мыльный недоуменно вытаращил на нее глаза. Он-то всю жизнь считал, что она умеет соображать и побыстрее.

— Дальше? — сказал он. — Встряхнись, цыпочка! Как ты не понимаешь? Он же теперь свой человек в доме, будет ходить туда-сюда, совещания у них будут разные, мало ли чего. Ребенку понятно, что рано или поздно он подкараулит момент, чтобы подняться в ту комнату и заграбастать погремушки.

— А откуда он знает, что они — там?

— Как, откуда? Я ему сказал.

— Что-о?!!

Жутковатая дрожь пронзила Долли с верхних завитков перманента до туфелек из кожи аллигатора, денно и нощно разыскиваемых персоналом одного фешенебельного магазина после ее недавнего посещения. Глаза у нее выпучились, рот округлился; все говорило о том, что она готова выразить неудовольствие. Любя супруга, она этого не сделала, но и сдавленного вопля, исторгнутого из ее груди, было достаточно, чтобы он почуял неладное.

— Ты ему сказал?

Мыльный растерялся. Рассказ его не находил того отклика, на какой был рассчитан.

— Ну, солнышко! Конечно, сказал. Иначе как бы он узнал, где их искать?

И вновь округлились уста Долли, и вновь она их сомкнула. Не исключено, что она даже сосчитала до десяти, применив это безотказное средство против опрометчивых речей.