Не обходилось и без провокационных вопросов:
- А придут ли в Польшу вместе с Красной Армией английские и американские войска?
Цысь осуждающе поглядел на низкорослого, в конфедератке и яловых сапогах, пана, задавшего вопрос.
- 3 тебе, видно, одных немецких господ не хватыло, що ще и за другимы соскучився?
Пан в конфедератке пугливо спрятался за спины крестьян. Трофим Ефимович неторопливо развязал свой вещмешок, наделил всех помогавших ему управляться с лошадьми мальчишек большими кусками белого, как снег, сахара.
Крестьяне одобрительно загудели. Седой, как лунь, старик в холщовой, до колен, рубахе, с длинным посохом в руках медленно подошел к Цысю и слезящимися глазами стал всматриваться в его лицо. Потом неожиданно опустился перед ним на колени и низко, до самой земли, поклонился.
Трофим Ефимович бросился к старику и легко поднял его с земли,
- Чого, диду, зазря поклоны быть? Не треба…
Старик крестил ездового высохшей, дрожавшей рукой и что-то быстро шептал. Крестьянин в соломенной шляпе объяснил Цысю:
- Это наш старый Кжиш, у него германы обоих сыновей убили. Он говорит, что солдаты, которые любят детей, не могут быть плохими людьми.
- Це свята правда, - согласился Трофим Ефимович. - Диты есть диты, хоч польские, хоч русские.
- Кжиш желает вам добить германа, живым и здоровым вернуться после войны к семье, - улыбаясь, перевел крестьянин в соломенной шляпе.
- Спасыби, люди, спасыби… - благодарил расстроганный Цысь и спешил к лошадям, так как уже давно слышалась команда обозу вытягиваться на дорогу и продолжать марш.
В начале сентября 1944 года поредевшие после почти непрерывных боев и трехсоткилометрового марша полки нашей дивизии находились уже на подступах к Праге - пригороду Варшавы на восточном берегу Вислы.
…С рассвета разгорелся тяжелый бой за небольшой городок на холмах, превращенных немцами в сильный опорный пункт. Дважды врывалась наша пехота на окраины
городка, но оба раза немцы контратаковали с флангов и отбрасывали нас на исходные позиции. Бой за населенный пункт явно затянулся, боевая задача оставалась невыполненной, батальон нес потери, начальство нервничало.
Командир стрелкового батальона капитан Бирюкович часто вызывал меня к аппарату и настойчиво просил усилить огонь минометов, чтобы помочь оказавшимся в трудном положении ротам. Но на наших огневых позициях оставалось мин всего на один хороший залп - штук полсотни на все девять стволов.
- Еще ночью послал я Цыся со всеми повозками за минами, товарищ «девятый»,- докладывал я комбату.- Ждем с минуты на минуту…
- Твоих ездовых только за пряниками посылать!..- горячился Бирюкович и сердито бросал трубку.
Перед вечером батальон сделал еще одну отчаянную попытку овладеть высотой почти без огневой поддержки. Но и эта попытка не увенчалась успехом. Роты снова отошли, унося своих раненых.
И когда уже казалось, что сегодня нам не удастся выбить немцев из этого чертово-го городка, на огневых раздались радостные крики:
- Едут! Молодцы, ездовые!..
На передней повозке восседал сам Трофим Ефимович. Он бешено нахлестывал разгоряченных лошадей, с трудом тянувших нагруженную тяжелыми ящиками бричку. За Цысем едва поспевали остальные повозки, доверху нагруженные ящиками с минами.
Как оказалось, ездовые доставили нам немецкие трофейные мины, которые прекрасно подходили к нашим батальонным минометам, калибр стволов которых был всего на миллиметр больше.
- Це мы у тому розбытому фольварку взялы, якый позавчора произжалы, - докладывал усталый, вспотевший, но счастливый Цысь. - Там таких мин цили штабеля, тысячи! Взялы, скильки кони потянулы…
Мин оказалось более трех тонн. Об этом я немедленно доложил комбату.
- Молодцы, минометчики! - похвалил Бирюкович. - Теперь готовьтесь, через час наступаем. Смотрите, теперь не жалейте огонька!
Через час стрелковые роты снова поднялись в атаку. Наши минометы буквально тучами мин засыпали оборонявшихся немцев, били беглым огнем, не жалели для гитлеровцев немецких же мин. Наконец, пехота вырвалась на улицы городка и еще до наступления темноты очистила его от немцев.
В только что занятом нами городке я доложил Бирюковичу о том, как выручил нас Цысь и попросил комбата представить ездового к награде.
Комбат согласился, что Цысь заслуживает награды, но тут же сказал:
- Только, знаешь, давай представим Цыся к медали «За боевые заслуги», а не «За отвагу». Все-таки он ездовой, а не автоматчик или пулеметчик…
Так Трофим Иванович был награжден, третьей уже по счету, медалью «За боевые заслуги».
16 апреля 1945 года после сильной артподготовки наша Сорок седьмая армия прорвала укрепления немцев на Кюстринском плацдарме и устремилась в прорыв. В результате ожесточенных боев дивизия овладела немецкими городами Врицен, Штайнбек, Ладебург и 20 апреля завязала уличные бои в Бернау, в тридцати километрах от Берлина.
Еще в центре Бернау гремел бой, а в город уже втягивались полковые и дивизионные тыловые подразделения, обозы, а также части, выведенные во второй эшелон после прорыва.
Батальонный обоз, в голове которого, как всегда, двигалась повозка Цыся, въехал во двор огромного шестиэтажного дома с колоннами. Задымили полевые кухни, ездовые распрягали лошадей, приводили в порядок упряжь, перебирали и покрепче увязывали грузы, кормили и поили лошадей.
На всех шести этажах с шумом размещались прибывшие подразделения, разворачивались перевязочные пункты, узлы связи, хозяйственные взводы и роты.
Цокольный этаж занял хозвзвод нашего батальона и ездовые пулеметной и минометной рот. При немцах здесь, видимо, размещалась первоклассная парикмахерская. Стены закрывали большие зеркала, в простенках висели дорогие картины. С высокого потолка свисали красивые люстры, пол был устлан толстыми ковровыми дорожками. В помещении стоял крепкий, приторный запах одеколона и духов.
Управившись с лошадьми и выставив у повозок и кухонь охрану, ездовые зашли в парикмахерскую и стали укладываться спать прямо на полу, на ковровых дорожках, подложив под головы обитые клеенкой подушки мягких кресел.
Вскоре весь дом затих. Уставшие, измотанные люди уснули тем особенным тяжелым и чутким сном, каким спят только на войне…
Во втором часу ночи Трофим Ефимович поднялся и вышел во двор. Задав лошадям корм и послушав, как мерно и спокойно кони хрустят овсом, он возвратился в помещение.
Перешагивая через тела спящих товарищей, он прошел в самый конец длинного зала и остановился. Его внимание привлекла большая, нарисованная маслом картина. На картине было изображено грозно бушевавшее море. Огромные валы дыбились, пенились и безжалостно бросали, словно щепку, маленькую шлюпку с потерпевшими кораблекрушение, выбившимися из сил в борьбе со стихией людьми.
Трофим Ефимович подошел ближе к картине, зачем-то постучал заскорузлым ногтем по плотному, блестевшему полотну. И вдруг чуткий слух ездового уловил едва слышное тиканье часов, доносившееся откуда-то из-за картины…
Ефимович приложил ухо к картине и прислушался. Тиканье стало громче, отчетливей. «Мина с часовым механизмом!» Он тут же отпрянул от картины, едва не наступив на кого-то из спавших ездовых.
- Подъем, хлопци!.. - громко закричал Цысь. - Дом заминируван нимцямы!..
Солдаты повскакивали с полу и, схватив свои пожитки, устремились во двор. Ездовые хватали лошадей под уздцы и уводили их подальше от этого страшного места.
Прибывшие в дом саперы осторожно сняли картину со стены. За картиной оказалась большая, полметра на метр, ниша, наспех заложенная кирпичом и замазанная глиной.
Разобрав кладку и обезвредив взрыватель с часовым механизмом, саперы извлекли из ниши больше сорока десятикилограммовых ящиков с толом.