— Ага, наш яичный шериф. — Прозвучало это так, как будто он сказал: «Попался, мошенник».

Все дальнейшие замечания, однако, он приберег «на потом». Указывая рукой на ближайшую дверь, ротмистр Еничек прокартавил:

— Пггошу, уважаемые!

Напуганный Стандой, я перебирал в уме все свои последние провинности, но ответ был однозначный: яичная баталия и перевернутые копешки. А может, органы госбезопасности поинтересовались нашей первой ночью в замке?

Как оказалось, дело было именно в этом. Ротмистр подвел нас к дверям с надписью «Комната инспектора» (раньше я о ней не знал), открыл ее и молча указал на два стула. Голубоватая пелена папиросного дыма свидетельствовала о том, что в комнате недавно работали, выполняли служебные обязанности.

Товарищ Еничек устроился за старым письменным столом, открыл записную книжку и посмотрел на кончик своей авторучки.

— Ну, и как тебе сегодня спалось? — спросил он как бы у своей авторучки.

Я украдкой взглянул на Станду, так как не понял, к кому, собственно, обращен этот вопрос.

— Так как же, — вопрошал ротмистр, целясь в меня острием самописки, — снилось тебе что-нибудь?

— Ничего не снилось.

— Так крепко спал?

— Да нет. Просто мне вообще ничего не снилось.

Станда приподнялся на стуле.

— Товарищ ротмистр, что вы ходите вокруг да около? Спросите у Лойзы прямо, пусть он вам скажет, что было.

Милиционер нахмурил брови:

— Позвольте уж мне самому решать, а? Подождите, я еще и вас кое о чем спрошу.

— Пожалуйста, — рассердился Станда и отвернулся к окну.

Закурив сигарету, ротмистр продолжал чиркать зажигалкой и задувать пламя.

— Ну, так как все это было?

— Что это?

— Да вчерашнее! Как только вы пришли в замок, сразу же поднялась стрельба. Кто стрелял, из чего стрелял, в кого стрелял? Это первое. Второе: кто ночью уронил лестницу на крольчатник и разрушил его? Кто стрелял из пистолета и пускал ракеты? Ведь у пана Клабана от этого чуть инфаркт не приключился! Лежит в постели и ни рукой ни ногой. — Ротмистр метнул взгляд на Станду. — Не был ли при всем этом и ваш руководитель?

— Я вам уже говорил, товарищ… — взвился Станда, и в этот момент я начал понимать, откуда взялись его холодность и дурное настроение. Он был, в сущности, порядком рассержен, но не на меня и не из-за меня, а…

— Вам слово потом, — прервал Станду ротмистр. — Я хочу, чтобы сначала говорил Лойза.

— Около полудня мы пришли к закрытым воротам, — начал я по порядку расписывать все наши злоключения, в то время как ротмистр делал пометки.

Когда я дошел до того места, как Станда пустил в ход фотоаппарат со вспышкой, ротмистр удивленно поднял голову.

— Фотоаппарат со вспышкой? Что это значит? — обратился он к Станде. — О нем вы мне ничего не говорили!

— Вы меня спросили, как я устроил молнии, и я вам ответил, что с помощью аккумуляторной вспышки.

— Но о фотоаппарате вы не заикнулись, — настаивал ротмистр.

— Вы с самого начала поверили этому мошеннику кастеляну и принимаете нас за разбойников, а у меня есть доказательства того, что безобразия здесь творил он.

— Поосторожней в выражениях, пожалуйста, — сделал ему замечание Еничек. — То, что он мошенник, надо еще доказать.

— Докажу, когда понадобится, — похвалился Станда, — вот проявлю пленку, и получите доказательства. Черно-белые снимки.

Ротмистр задумался.

— Сколько времени у вас уйдет на проявление пленки?

— Полчаса, — сказал Станда. — Только у меня здесь нет ни проявителя, ни закрепителя, иначе я уже давно бы все сделал. Все-таки любопытно.

— Ага, — протянул Еничек. — Знаете что? Поедем вместе в город, и пусть ее проявят в нашей лаборатории, идет?

— Пожалуйста, — пожал плечами Станда и кивнул мне: — Лойза, сбегай за аппаратом, он на столике около кровати.

— Стой, — взревел ротмистр, только я поднялся со стула. — с ним я еще не закончил. — Подперев подбородок ладонью, он вперил в меня взгляд своих темных глаз. — Так ты уверяешь, что ночью вы никакой лестницы не ставили?

— Лестницу? Мы? — Я вопросительно посмотрел на Станду.

— Именно это утверждает пан Клабан, — быстро затараторил Станда, чтобы ротмистр не успел его прервать, — говорит, что мы ночью подставили лестницу к окну его квартиры, стучали в стекло, стреляли и делали молнии. Он вроде бы так испугался, что ударился лицом о ночной столик и набил себе шишку. Потом мы из чистого хулиганства повалили лестницу на крольчатник и убежали.

— Вот вранье! — вырвалось у меня. — Да не верьте вы этому вралю! — закричал я, чуть не плача.

— Успокойся, — сказал ротмистр Еничек, — я верю прежде всего фактам, а не словам. А факт состоит в том, что под окном кастеляна и сейчас видны ямки от лестницы, а у самого пана Клабана на лбу шишка. Вот и объясни мне, как это могло случиться, понял?

— Не знаю, — огрызнулся я и отвернулся к окну.

— Я вот что подумал, — размышлял Станда, — вы ведь измеряли расстояние между ямками, скажите, совпадает оно с расстоянием между жердями?

Ротмистр насторожился.

— Это могло бы натолкнуть вас на интересную мысль. Я, видите ли, еще ночью внес лестницу в замок. Если ямки под окном кастеляна были оставлены лестницей, тогда виноваты мы. Но я советую вам проверить.

— Пожалуйста, — пожал плечами пан Еничек и взял со стола связку ключей, — можем прямо сейчас и пойти.

И мы пошли.

Перед замком нежился на солнце кастелянов Бояр, по-нашему Казан. Заслышав шаги, он завилял хвостом и побежал мне навстречу. И сразу же сунул свою лоснящуюся голову мне под руку. Я же некоторое время колебался, разыгрывая равнодушие. В этот момент мне было противно все, что связано с Клабаном. Но потом я сказал себе: «Дурень, пес-то тут при чем?» — и погладил его.

— Бояр! — заверещала из окна пани Клабанова. — Отойди от этих убийц!

Пес убрался восвояси, а Станда сухо заметил:

— Вам не кажется, что пани тоже следовало бы выбирать выражения?

Ротмистр махнул рукой:

— У нее с нервами плохо.

— Вот оно что! — сказал Станда.

Взвалив на себя лестницу, он завернул за угол замка.

Вот и место ночного приключения. Станда остановился под первым окном справа и осмотрел узенькую грядку. Полоска земли была так заботливо выровнена, как будто ее засеяли морковью.

— Следов, разумеется, нет. Этого следовало ожидать.

Перейдя к другому крылу замка, Станда поднял взгляд вверх, на окна кастелянова жилища.

— Здесь? — спросил он ротмистра.

— Здесь, — отозвался Еничек.

Станда положил лестницу так, чтобы ее нижний конец точно указывал на две прекрасно сохранившиеся вмятины.

— Так? — спросил он.

— Да, хорошо, — одобрил милиционер, присаживаясь на корточки. Расстояние между жердями лестницы оказалось на целых пять сантиметров больше, чем между ямками в земле.

Сняв фуражку, ротмистр поглядел наверх, быстро перебежал на другую сторону замка, что-то поискал на земле, обследовал место под окном и не спеша вернулся к нам.

— Что-то здесь и впрямь не так, — согласился он. — Вы, стало быть, утверждаете, что их было двое?

— Ну да, — подтвердил я. — И второй говорил по-немецки.

— Это я уже слышал, — буркнул милиционер. — Лучше всего скорее проявить пленку. Тогда и увидим, кто прав.

— Ну что ж, — согласился Станда. — Лойза, принеси аппарат, а я пока выведу Иванину машину.

— Будет сделано.

Перед главным входом мне в ноги неожиданно кинулся Казан. Не успел я обернуться, как он выскользнул в дверь и скрылся из виду. Я пробежал мимо наших пустых комнат, ухватил на бегу кружок колбаски из Тондиных запасов, разложенных на столе, дружески погрозив пальцем вслед Казану.

— Ах ты злодей!

Я побежал в спальню Станды и, оказавшись у его ночного столика, замер с раскрытым ртом. Никакого фотоаппарата там не было. Я открыл дверцу, но внутри стоял только расписной ночник, бывшая собственность графа. Распахнув гардероб, я обследовал и его содержимое, даже залез Станде в рюкзак. Нет! На кровати нет, под кроватью нет! Я высунулся из окна.