— Пан Гильфе!

— Совершенно верно. Первые трое сгинули во время войны: Вольфганг и Губерт якобы пропали без вести на Восточном фронте, а пан полковник исчез накануне революции, как в воду канул. Соображаешь, к чему я клоню?

— Да, немного, — сказал я, видимо, не слишком уверенно, потому что Станда понимающе кивнул и продолжал:

— Я знаю, для тебя все это вроде китайской грамоты, я и сам о тех временах знаю только из уроков в школе да из книг, но мы должны эти факты осмыслить. В этом замке было настоящее фашистское гнездо.

— Ага, — кивнул я.

Станда помолчал и начал с другого конца.

— К чему я тебе это рассказываю? Видишь ли, мне пришла такая мысль — Ивана, правда, считает это безумством, но я не могу от этого избавиться. Не идут у меня из головы эти три фотографии с крестиками под фонтаном. Я думаю, что эти крестики поставлены не случайно и сыновьям графа Ламберта должны что-то подсказать. Может, в этом фонтане что-нибудь спрятано…

— Шкатулка, — вырвалось у меня.

— Какая шкатулка? — наморщил лоб Станда. — Почему именно шкатулка?

Мне пришлось выложить все начистоту. Я описал свою утреннюю беседу с паном Гильфе, и с каждым моим словом лицо Станды прояснялось.

— Я это знал! — воскликнул он, когда я кончил. — Я это чувствовал!

Оставив меня сидеть на постели, Станда вылетел из замка. Не успел я сообразить, куда это он помчался, как он выскочил из фонтана и бросился в сарай, где стоял мотоцикл. А потом, не говоря ни слова, прыгнул через каменный бортик внутрь бассейна и давай шуровать какими-то инструментами.

Тут я вспомнил о своих приятелях, которые пыхтели над старой бумагой на раскаленном чердаке, и меня стала мучить совесть: опять Мишка заведет речь о том, что для меня везде лафа, а когда узнает, что за дела творятся в замке, будет шипеть, как разъяренный кот.

В один момент я поднял всех на ноги, и вот мы уже все собрались около фонтана.

Станда пыхтел, отвинчивая болты и гайки, которыми цветок крепился к бетонному основанию. Нам пришлось раздобыть кусок старой водопроводной трубы, с ее помощью он удлинил рукоятку ключа и вывинтил одну гайку за другой. Всего двадцать шесть штук — сделано было на совесть.

Из окна кухни выглянула Ивана.

— Да что вы, совсем с ума сошли? — кричала она. — Станда, ты хуже ребенка.

Но Станда только хитро посмеивался и продолжал работать. Вот укатилась в примятую траву последняя заржавевшая гайка, и наш предводитель облокотился о бортик бассейна. Он покраснел, на шее выступили жилы, а мускулы на руках дрожали от напряжения. Но цветок приподнялся не больше чем на сантиметр. Мы сбегали за веревкой, на которой спускали бумагу, подыскали кусок железа для рычага и позвали Ивану, которая в ответ обозвала всех нас идиотами, свихнувшимися на детективах.

Станда накинул петлю на цветок, отошел на противоположную сторону, к его основанию, и вставил рычаг.

— Посмотрите-ка на них! Вандалы! — раздался визгливый голос пани Клабановой. — Вот она, современная молодежь! — голосила она из окна комнаты. — Только и умеют, что портить, этому ли мы их учили! Боже правый, как только ты допускаешь это!..

Крик внезапно оборвался, и окно с треском захлопнулось. За стеклом мелькнуло лицо пана Клабана, и все стихло.

— Раз, два, взяли! — скомандовал Станда, и вандалы «взяли». Фонтан поддался, на секунду застыл в неустойчивом положении и с грохотом упал в крапиву. Я выпустил канат из рук и прыгнул внутрь бассейна. Под изогнутыми трубами скрывалось что-то ржавое — не то ящичек, не то шкатулка или коробка, а точнее кованый куб, размером примерно 20x20x20 сантиметров. Я тут же потянулся к нему, но Станда оттолкнул мою руку.

— Ни к чему не прикасаться! — предостерегающе крикнул он, обращаясь ко всем, кто бросился вслед за мной. — Сначала надо убедиться, не опасно ли это. Вдруг она взорвется у нас в руках!

От таких слов мы невольно отпрянули назад в крапиву.

— И что дальше, интересно знать?! — сказала Ивана.

Выгнав нас всех из бассейна, Станда принес извлеченную из-под сарая длинную жердь и скомандовал:

— А ну-ка брысь отсюда и марш в замок!

Подгоняемые Иваной, мы подчинились. Но наблюдать за действиями Станды через полуоткрытую дверь нам никто уж не мог запретить. Спрятавшись за каменным бортиком бассейна, он осторожно нацелил конец палки на кованый футляр, а затем, целиком спрятав шись в свое укрытие, ударил куском водопроводной трубы по другому концу жерди.

Мы услышали, как ящичек, перевернувшись, стукнулся о бетон, и наступила тишина. Глухая, мертвая тишина.

Станда посидел за бортиком еще несколько минут (нам-то казалось, что он торчит там по меньшей мере час) и вскочил в бассейн.

Мы тотчас помчались к нему. Со всех сторон оглядели коробочку. Она и в самом деле была полностью окована и запаяна. Когда Станда повертел ее в руках, внутри что-то глухо ударилось о стенки.

Все утро следующего дня мы провели на чердаке. Работа спорилась: залежи старых бумаг таяли на глазах, и у нас появилась надежда в скором времени выбраться из этого пекла. К тому же было о чем поговорить, ведь Станда вручил загадочный ящичек ротмистру Еничеку. Но не дождался, пока его откроют, потому что ротмистр решил доверить это специалистам из районного отделения. Мы все волновались, теряясь в догадках, что же такого важного скрывал в своих недрах кованый куб, за содержимое которого пан Гильфе обещал две тысячи жвачек.

О Станде и говорить нечего, дел у него было по горло. Запланировав на утро срочную служебную поездку в районный центр, он сел на мотоцикл и укатил. И пока мы мучились с остатками старых книг, журналов и всевозможных бумаг на немецком языке, Станда уже остановил свой мотоцикл перед районным отделением органов безопасности и попросился на прием к начальнику.

Однако и у нас произошло в это время кое-что интересное. Как раз когда мы спустили из слухового окна последнюю партию бумаги и, страшно довольные собой, осматривали опустевший чердак, во дворе замка затарахтел трактор.

Мишка съехал по лестнице быстрее и раньше меня, чтоб хоть в чем-то быть первым. Тонда размечтался:

— А вдруг это приехали из Градиште и привезли нам что-нибудь из дома?

Я живо представил себе это Тондино «что-нибудь» — батон охотничьей колбаски, кусище копченого сала, штук шестьдесят яиц.

Однако Мишка пальмы первенства так и не удостоился — снаружи под окном уже стояла Алена, принимавшая от нас связки бумаг. Среди тех, кто приехал на двух тракторах с платформой, Алена узнала какого-то своего родственника из Винтиц и тут же его окликнула:

— Привет, дядя! Что ты здесь делаешь?

— А, привет, маленькая разбойница! Ну как тебе тут живется, милая? Да, но какая же ты чумазая, что бы сказала твоя мамочка! — не умолкал Аленин дядя.

— Я-то здесь живу, как герцогиня, — парировала Алена, вытирая пыльный нос рукой.

— Оно и заметно, — хохотнул родственник и, соскочив с трактора, обратился к нам: — А вы, ребята, чьи будете?

Алена представила нас по порядку, и мы, стараясь блеснуть воспитанием, хором поздоровались:

— Добрый день!

— Здорово, графья! — приветствовал нас мужчина. — Можно подумать, что замок захватили трубочисты. Что это у вас за проказы?

Мишка коротко и ясно доказал ему, что он принадлежит к молодежи, занятой тяжелым физическим трудом, и взамен захотел узнать, с какой целью в замок приехали тракторы.

— Мы приехали переселять пана Клабана, — объявил Аленин родственник и поплевал себе на ладони. — Ну, смотрите, вот мы вам сейчас покажем, что значит заниматься тяжелым физическим трудом!

Вместе с остальными мужчинами он исчез в прихожей, которая вела в квартиру старого кастеляна. Сразу после этого нас вызвала на допрос Ивана, но, когда мы ей доложили, что чердак пуст, что животы у нас свело от голода и что пан Клабан переселяется в Винтице, она сформулировала свое решение в трех словах: