— Я подумал было, что мы угодили в логово Джека Потрошителя, — таинственно прошептал Станда и опять прыснул со смеху. — В жизни не слушал радио с таким напряжением, — икнув, прибавил он.

Мне очень хотелось узнать про Джека Потрошителя, потому что в братниных тетрадях персонаж с таким именем не встречался. Но Станда сказал:

— Пойдем осмотрим… ик… все двери, чтобы знать… ик… чем мы располагаем…

Мы неслышно, как духи, перебирались от одной комнаты к другой.

Наши бесшумные перемещения нарушила внезапно напавшая на Станду икота и его приглушенные чертыхания.

Свет фонарика разоблачал клабанский способ вести хозяйство. В покоях с узорными паркетными полами мы обнаружили груду наколотых дров и целых чурбаков, корыто, картошку, насыпанную в ящик и мимо ящика, десятки консервных банок. Одна из комнат была вся опутана веревками для сушки белья, а дальше просто нельзя было шагу ступить из-за груды ящиков из-под фруктов. Все это мы увидели через незакрытые двери. Но последняя комната справа, та, что находилась как раз над моей спальней, была заперта на два замка — во-первых, на ключ, а во-вторых, на блестящий висячий замок, похожий на маленькую счетную машинку.

— Это… ик… любопытный замок, — пояснил Станда шепотом, — он открывается набором определенного числа и… ик… чтобы его открыть, нужно иметь не ключ, а хорошую память. Здорово?

— На нем написано: «Made in Germany», — прочитал я, — сделано в Германии.

— Хм, — хмыкнул Станда, переведя луч фонарика на пол, чтобы осветить порог и подход к дверям. — Ик, — снова вырвалось у него изнутри, и в звуке послышалось удовлетворение.

На полу отчетливо отпечатались следы незнакомца, исчезавшие за дверью.

— Здесь, очевидно, кто-то был, — сообщил я о своем открытии Станде на ухо.

— Ик, — прозвучало вместо ответа.

Молча взяв меня за руку, Станда прошел в другой конец коридора, и мы снова очутились перед дверями квартиры Клабанов. Передав мне фонарик, Станда сунул руку в карман и тихо сказал:

— Свети!

Я светил лучом, следя за его движениями. Миллиметр за миллиметром Станда свел петли, прикрепленные с нашей стороны двери, вставил в них маленький висячий замок. Щелк — и вход на второй этаж со стороны Клабана оказался запертым.

На этом наша вечерняя разведка закончилась. Вернувшись, мы обнаружили, что все члены личного состава уже свернулись клубочком в графских постелях. Станда проверил, не горит ли где свет, повернул огромный ключ во входной двери и оставил его торчать в замке. Наступила ночь, первая ночь после нашего вынужденного ухода из Градиште.

— Спокойной ночи, — шепотом пожелал мне Станда, закрывая дверь.

Мне не спалось. Я попытался было прокрутить в памяти кадры прошедшего дня, но уже на нашем шествии мимо градиштьской купальни все расплылось, растаяло, и сон погасил последние проблески сознания. Помню только, что за окном сияли звезды, а Тонда разговаривал во сне и иногда причмокивал.

Как выяснилось позднее, мой безмятежный сон был неожиданно прерван около полуночи. Сначала мне почудилось, что меня кто-то зовет, но оказалось, что это мне не мерещится, а так и есть на самом деле. Не успел я сообразить, откуда доносится зов, как получил кулаком по плечу.

— Лойза! Лойза, дай-ка мне эту палку, — хрипел мой сосед Мишка, молотя руками по моей кровати, будто копьем.

Но, скатившись во сне на край, он оказался очень близко от моей постели, так что я стал одновременно и жертвой его кулаков, и защитником, которого он призывал. При этом Мишка поднял такой гвалт, что прервал Тондины сновидения (тому снились колбаски).

— Да вы что, сдурели? Спите и не валяйте дурака, — с досадой пробурчал он. — А мне такой вкусный сон снился. — Тонда горестно вздохнул. — Такой вкусный. Да что тут происходит?

— Мишка вышел на тропу войны, — сказал я и подергал беспокойного засоню за руку.

Тот все еще где-то витал, потому что посчитал это очередным нападением, и трахнул меня по лбу. Я защемил ему нос пальцами.

— Лойза… Лойза, — застонал он и проснулся. — Уф, значит, это было во сне, — с облегчением выдохнул Мишка, когда в наводящих ужас покоях замка распознал мирно настроенное окружение. — Они хотели утопить меня в бассейне.

— Кто?

— Те двое, с птичника. Держали за ноги и через бортик кунали в воду. А ты стоял рядом и смотрел. Пальцем не двинул, чтобы вступиться за меня, — с укоризной сказал он.

— Зато ты дрался как сумасшедший. У меня и сейчас еще голова трещит.

— А вода была какая, чистая или грязная? — поинтересовался Тонда.

— Не знаю. По-моему, чистая, — сказал Миша, — а что?

— Моя бабушка говорит, что когда во сне видишь чистую воду, тебя, значит, ожидает радость…

— А если кто-то уплетает во сне свиную колбасу, это как твоя бабушка толкует?

— Никак.

— Жаль, а то мы могли бы узнать, что ожидает тебя.

— Мне совсем не свиная колбаса снилась, а кровяные колбаски, — возразил Тонда.

— Ай-яй-яй, — прыснул Мишка. — Ну, после этих колбасок от ожирения лопаются примерно на год раньше. Это уж точно, можешь спросить у бабушки, так и в соннике написано.

— Дурачки вы оба, не понимаете, какая это вкуснятина, — сказал Тонда, натягивая одеяло по самую шею. — И оставьте меня в покое, я спать хочу.

— Спокойной ночи, — пожелал я, — а как только тебе опять кровяная колбаска приснится, буди нас, мы ее хоть понюхаем.

— Ты у меня прямо сейчас можешь кой-что понюхать, доиграешься, — пробурчал Тонда и повернулся на другой бок.

Лунный свет проникал через окно, освещая обстановку спальни. Силуэт деревянных зубчиков на спинке моей постели напоминал теперь очертания сказочного города, а вдали за ним виднелся залитый лунным светом сосновый лес. Ветви ближайших деревьев образовывали фантастические переплетения, и для полноты впечатления где-то поблизости ухала сова. Мишка прошептал:

— Кыш, урод!

И вдруг за окном раздались глухие металлические удары, как будто по улице катили пустую жестянку. Продолжалось это недолго, одну минутку, но сон, смеживший нам веки, мигом улетучился. Мишка тоже, должно быть, что-то расслышал, потому что, приподнявшись на локте, прошептал:

— Слыхал? Что это?

— Ш-ш-ш, — зашипел я.

Мы пододвинулись к краю постели, так что весь прямоугольник окна стал хорошо виден. От нашего внимания не ускользнуло бы ничего. Но тут Тонда начал громко вздыхать, и его вздохи напоминали конский храп.

— Тс-с-с, — цыкнул я, и Тонда взял на два тона выше.

Вскоре я забыл про него, потому что с правой стороны окна появилась тень: голова, за ней плечо, и неизвестный лазутчик замер. Тонда как раз перестроился на паровую пилу и теперь храпел заливисто, с присвистом, так что уши закладывало. Пронзительные звуки наверняка были слышны за окном, потому что тень, отбросив осторожность, стала расти, и вот уже за стеклом виднелась половина мужской фигуры. Я следил за ночным пришельцем, полузакрыв глаза, и уголками губ помогал Тонде «пилить дрова». Таинственный посетитель был, по-видимому, успокоен картиной сонного царства. Он исчез так же внезапно, как и возник, и за окном осталось только ночное небо, усеянное звездами.

— Может, Станду разбудить? — шепотом осведомился Миша.

Я слез на пол и на четвереньках пополз к дверям. Еще один быстрый взгляд на окно — убедившись, что ничего необычного за ним нет, я одним прыжком вскочил и надавил на ручку.

Комната Станды была пуста. Одеяло сбито в ногах кровати, дверь в коридор открыта настежь. Я сообразил, что с чердака вся округа видна как на ладони.

Лестница тоже была залита лунным светом, так что наверх я взлетел легко и проворно, как ласка. Полуоткрытая дверь второй комнаты справа подсказала мне все остальное. Мне хватило двух секунд, чтобы убедиться, что в комнате кто-то есть. К оконному простенку прижался Станда, да так ловко, что почти слился с ним.

— Тс-с-с, — прошипел он, — иди сюда.