Онагр поймал ее в комнате за гостиной, где Дмитрий Васильевич Бобынин играл в вист с прекрасным человеком и с двумя генералами.

- Же-ву-салю, мадам, - сказал Онагр, натягивая на руку желтую перчатку.

- Отчего так поздно, Петр Александрыч? Мы вас давно ждем.

- Я прямо к вам из французского спектакля; впрочем, я долго ждал своей кареты: эти разъезды, знаете, пренеприятные.

- Vous avez raison! Как вы еще поспеваете везде? я удивляюсь вам: вы можете служить образцом светского человека: право, это врожденное, я вас всегда ставлю в пример моему мужу: он у меня такой бирюк…

Онагр самодовольно пожимался.

- Надеюсь, Петр Александрыч, что вы не станете отказываться от танцев. Пожалуйста, одушевите всех кавалеров своим примером. Распоряжайтесь всем; я вам даю право; ангажируйте поскорей даму на следующий кадриль.

Онагр кивнул головой и хотел отправиться в залу к Катерине Ивановне, но Дмитрий

Васильич остановил его.

- Как вы поживаете, мой любезный Петр Александрыч? - сказал он, протягивая ему руку, - наклонитесь-ка на два слова. Директор, о котором я говорил вам, здесь, и я сегодня же представлю вас ему… Ваше превосходительство, ваш ход…

Онагр отошел от карточного стола и попал прямо на хозяина дома - человека лет двадцати восьми, у которого глаза цвета вареного крахмала.

- Шарме де ву вуар! - сказал хозяин дома. - Вы сейчас только приехали? Ну, очень рад.

Дансе, же ву при. Сегодня у нас собралось много, и столько генералов, что я не ожидал даже.

Жаль только, что княгиня Елена Васильевна не будет: занемогла, а то бы она непременно была; ей очень весело у нас - она мне сама говорила это.

"Оно и лучше, что не будет, - подумал Онагр, - а то за нею вечно кавалергарды и эти львы; а при них что-то не совсем свободно".

- Так княгини не будет? Ах, как досадно! - закричал он, - вообразите, последний раз здесь она дала мне слово танцевать со мною кадриль… Может быть, она еще приедет?

- Нет, я уж два раза ездил сегодня просить князя… Князь мне сказал, что у нее флюс и что при всем желании она никак не может быть.

В эту минуту музыка умолкла, третий кадриль кончился.

Онагр пустился отыскивать Катерину Ивановну.

Катерина Ивановна, вся в брильянтах, вся в цветах и блондах, сияющая и великолепная, сидела в зале, обмахивая себя веером и разговаривая с тем самым адъютантом, о котором она спрашивала в маскараде. Она обращала на себя всеобщее внимание: толстые маменьки, не игравшие в карты и разместившиеся около стен залы, отирая пот с лица, искоса на нее поглядывали и рассуждали о том, сколько тысяч стоит ее фермуар и собственный ли он ее или взятый у кого-нибудь для бала; тоненькие дочки, ослепленные ее туалетом, находили, что она одета вовсе не к лицу; а фраки и мундиры, как нарочно, в опровержение этого толпились около нее и ей посвящали свои отборные фразы и свое остроумие.

Онагр подошел к ней, взглянул на нее и подумал: "Она царица бала. Меня здесь многие называют счастливцем, глядя на нее, потому что я уверил… Впрочем, сегодня должно решиться все… Какая ручка пухленькая, беленькая, так бы и поцеловал ее!"

- Четвертый кадриль сейчас начинается, - сказал он ей, кланяясь и закладывая палец за жилет. Эту львиную привычку он не так давно перенял.

Она подняла на него свои глазки и опустила их, потом опять подняла и опять опустила, поправила свой фермуар и произнесла немного нараспев:

- А я думала, что вас нет.

- Меня не было: я приехал к четвертому кадрилю.

- Д-а-а?

Она приподнялась со стула и уронила веер. Адъютант и Онагр бросились поднимать его, но он достался в руки адъютанта, и адъютант; подавая его Катерине Ивановне, был награжден за свою ловкость многозначительной улыбкой.

Онагр покраснел и занялся поправлением своего галстука. Между тем они стали в ряды танцующих.

- С каким нетерпением ожидал я этой минуты, - оказал Онагр, - сегодня целый день для меня тянется так долго… я вас видел во сне.

- Какой скучный сон!

Она то складывала, то развертывала свой веер.

- Напротив…

- Вы долго оставались вчера в маскараде?

- Нет… а вы исполните вчерашнее обещание?

- Какое? разве я что-нибудь обещала вам?

- Вы хотели говорить со мною.

- О чем?

- Вы сказали мне, что вам надобно объясниться со мной о многом.

Катерина Ивановна начала бить такт веером по своей ручке и как будто задумалась.

"Женщине нелегко открывать свои чувства, - подумал Онагр, - это натурально… она не знает, как приступить к такому щекотливому разговору".

- О чем же вы задумались?

- Какая у меня слабая память! Что бишь такое я хотела сказать вам?

"Притворяется, будто не помнит".

- Вспомнила! вспомнила! Она подняла глаза к потолку.

Онагр сделал три шассе вперед, три шассе назад, взял ее за руки, повернулся с нею и бросил на нее один из тех взглядов, для которых нет выражения.

- Вспомнили? Скажите поскорей, не мучьте меня.

- Нет, я раздумала, я не хочу говорить.

…

- Ах, мои батюшки! да что это такое? - закричала сзади танцующих генеральша

Питковская, отскакивая от лампы, - да на что это похоже, масло с ламп каплет!.. посмотрите, бога ради, матушка Анна Ильинишна, что мантилья-то моя, я думаю, совсем испорчена? Да сюда нельзя, я вам скажу, хороших вещей надевать.

Анна Ильинишна смотрела на мантилью и покачивала головой:

- Жаль, вещица-то прекрасная! Большие два пятна, Пелагея Ивановна!

Генеральша Питковская побагровела, сдернула с себя мантилью и с ужасом увидела пятна. Около нее собрались пожилые и толстые дамы… Они все закивали и замотали головами.

Вдова Калпинская, vis-a-vis Катерины Ивановны во время соло, иронически улыбаясь, сказала ей:

- Какая забавная сцена! Не-спа?

Катерина Ивановна смеялась и закрывала себя веером.

- Что же? вы не сдержите своего слова, вы не скажете мне… - шептал Онагр, наклонясь к плечу Катерины Ивановны.

- Не скажу, не скажу и не скажу.

- К чему же такое упрямство?

- О, я очень упряма! вы меня не знаете…

Она прищурилась и вздохнула. Грудь ее роскошно поднялась, как волна, и опустилась.

Боже, какая грудь! Мурашки пробежали во внутренности Онагра.

- О чем вы вздохнули?

- Так. Хотите, чтоб я была с вами откровенна?

- Я об этом только и прошу вас.

- Мое упрямство теперь происходит оттого, что мне нечего сказать вам. В маскараде всегда мистифируют, и мне вчера захотелось вас помистифировать. Вот и все.

Кадриль кончился.

Мечты Онагра вдруг развеялись, он упал с неба на землю, он был ужасно недоволен такой прозаической развязкой.

- А шестую кадриль вы танцуете со мною? - спросил он у Катерины Ивановны, не глядя на нее.

- Шестую? Нет, я дала слово.

- Как! это тоже была маскарадная мистификация?

- Разве я обещала танцевать с вами шестую кадриль?

- Обещали.

- Неужели? Ах, простите меня, пожалуйста! Теперь нечего делать: я скорей решусь быть виноватой перед вами, чем перед человеком, которого я не так знаю.

Онагр холодно поклонился Катерине Ивановне и хотел идти.

- Вы не сердитесь на меня?

- Нет, помилуйте.

"Она заважничала, - думал он, - оттого, что я за ней слишком ухаживаю. Хорошо же!

Я стану волочиться за всеми, кроме ее; надобно показать, что я не дорожу ею, что для меня все равно, она или другая. Посмотрим, кому она дала слово на шестую кадриль!.."

Проходя мимо стульев, где сидели маменьки, Онагр должен был беспрестанно останавливаться, потому что маменьки наперерыв одна перед другою старались очаровать его своею приветливостию.

Особенно нежно смотрела на него одна действительная статская советница лет пятидесяти четырех, которая сидела, вытянутая как струнка, моргала веками, повертывалась будто на пружинах и необыкновенно мило и искусно шевелила своими губками. У этой действительной статской советницы была рыжая дочка лет двадцати шести…