- Так дяденька умер, в самом деле умер! У меня тысяча восемьсот душ и сто…

Сколько? - он посмотрел в письмо: - сто семьдесят пять тысяч: денег!..

В ближней комнате послышались голоса шорника, портного, золотых дел мастера и сапожника.

Онагр пришел наконец в себя, значительно прищелкнул языком и с чувством собственного величия, хотя еще с мыслями не совсем ясными и с растрепанной головой, вышел к своим кредиторам.

- Вон все, сейчас же все! - сказал он повелительно, - деньги вам будут заплачены моим управляющим. Я получил тысячу восемьсот душ и сто… шесть… семьдесят пять тысяч денег…

Кредиторы сомнительно посмотрели друг на друга. Шорник шепнул немцу- сапожнику:

- Известно, хвастает! Немец-сапожник возразил:

- Йа! Квастун, квастун!

Петр Александрыч, услышав это обидное слово, в ужасном негодовании затопал ногами и закричал громовым голосом:

- Вон, все вон!

Шорник прошептал:

- Ах, батюшки, помешался, помешался! - растолкал кулаком немцев, толпившихся у двери, и первый выбежал на улицу.

Испуганные немцы последовали его примеру.

Обаятельная сила денег. - Отрывок из петербургской философии. - Маскарад в

Большом театре

Бог знает почему многие из нас пренебрегают словом человек. Это слово прекрасное и глубоко знаменательное, а оно, не имея никакого смысла отдельно, только с тремя прибавлениями, - получает в нашем обществе важный смысл: человек с именем, человек с чином, человеке деньгами.

Имя, чин и деньги - великие три слова! Перед ними открыты все двери, им везде поклон с улыбкой, почет и привет, им - крепкое рукопожатие, для них незваная пламенная любовь и непрошеная искренняя дружба!

Укажите же, читатель мой, место среди нас просто человеку?

- Человек! - закричал Онагр, лежа в неописанной неге на вычурном и резном диване.

Гришка - тот самый Гришка, который ходил в засаленном и оборванном сюртуке, теперь завитой, как баран, во фраке тонкого сукна и с аксельбантом, очень беспокоившим его, - явился пред Петром Александрычем…

- Что, еще не приносили вазы от Мадерни?

- Нет, сударь.

- Хорошо, пошел!

"Гостиная у меня, кажется, недурна, - подумал Петр Александрыч, - диван от Гамбса, бронзовые часы из английского магазина, обои от Шефера… Ваза будет здесь очень кстати…

Все любуются моей гостиной, - это очень приятно! А какой фрак сшил мне Руч, - у! какой, фрак!.."

Онагр поднялся с дивана. На нем был красный шелковый халат, малиновая бархатная шапочка с золотою огромною кистью, болтавшеюся по глазам, и азиатские туфли, беспрестанно сваливавшиеся с ног.

Онагр подошел к окну… Снег падал на улице хлопьями, вода с шумом стекала на тротуар из железных желобов. Барыня, приподняв салоп, отважно переходила через улицу, утопая в грязи и в снеге; коллежский регистратор в светло-серой шинели с кошачьим воротником тащился, отряхиваясь и протирая глаза, залепленные снегом; горничная с платком на голове и в кацавейке бежала в мелочную лавку; мастеровой, завернувшись в свою синюю сибирку, исполински шагал чрез грязь и лужи…

"Бедные! и не боятся простуды! им ничего - грубый народ! Я так выеду сегодня в карете, иначе невозможно! А сильно тает; впрочем, скоро весна: уж февраль на исходе".

Онагр опять лег на диван.

"Какие Гамбс славные пружины делает. Мастер на это, нечего сказать. На других мебелях мне что-то и сидеть неловко… За кем бы приволокнуться? Знаю я одну премиленькую девочку… впрочем, и Катерину Ивановну не оставлю, ни за что не оставлю…

Теперь она не уйдет от меня".

Такие мечты толпились в голове Онагра, и, убаюканный ими, он не слыхал, как очутился перед ним Дмитрий Васильич Бобынин.

Онагр немножко удивился этому неожиданному посещению. Он видел у себя в первый раз Дмитрия Васильича.

- Я давно к вам сбирался, милый мой Петр Александрыч, - сказал Дмитрий Васильич, пожав руку его с особенным чувством, - да мои дела, хлопоты… Служба отнимает у меня все время, так что я не могу посвятить его немногим искренним приятелям…

- Как в своем здоровье Катерина Ивановна?

- Покорно вас благодарю. Она здорова: маленькая у нас что-то было прихворнула, теперь, однако, поправилась… Вы как поживаете?.. Кончены все ваши хлопоты? вы уж введены во владение?

- Введен…

- Ну, слава богу… Maman-то вашей бедной сколько было дела! Прекрасное именьице вам досталось, прекрасное… Виктор Яковлич был хозяин, - ведь я его коротко знал. Село

Долговка лучшее село в губернии: в нем восемьсот душ, да земли - позвольте - земли… да… верно, около девяти тысяч десятин. Кажется, так?

- Право, не знаю.

- Вам надо иметь хорошего управляющего… у меня есть в виду человек… мы об этом когда-нибудь поговорим с вами посерьезнее… отличный, надежный человек. Послушайте-ка,

Петр Александрыч…

Бобынин взял Онагра за руку и начал прохаживаться с ним по комнате.

- Я душевно люблю и вас и вашу маменьку и от всего сердца желаю вам добра…

Позвольте мне дать вам небольшой совет.

- Что такое-с?

- Видите ли: теперь вы человек с большим состоянием, все невольно обращают на вас внимание… третьего дня спрашивал о вас один директор - мой знакомый… вам бы хлопотать о хорошеньком местечке по службе; теперь для вас это легко, - а то вы служите без жалованья, нештатное место…

- Помилуйте, - перебил Онагр, наморщась, - ездить всякий день в департамент - это смертная тоска.

- Кто ж вам об этом говорит? Сохрани бог! с какой вам стати мучить себя!.. Вы теперь должны служить собственно только для блеска, где-нибудь по особым поручениям; честолюбие будет удовлетворено - и прекрасно.

- Это недурно, Дмитрий Васильич! - сказал Онагр. - Как же бы это устроить?

- Ничего нет легче, и это нам не бог знает чего будет стоить; я переговорю с директором, мы это дельце и обработаем. Тогда я вас уведомлю о подробностях. Вам теперь можно устроить превосходно свою карьеру: о бедном хлопотать не станут; бедный сам пробивается.

- Разумеется, для бедных есть чернорабочие должности… Покорно вас благодарю,

Дмитрий Васильич; мне без вас это не пришло бы в голову.

- Я всегда рад вам служить, и маменька ваша будет этим довольна.

- Уж конечно!

Дмитрий Васильич посмотрел на часы.

- Ай-ай! Как я у вас засиделся: четверть второго. От вас мне еще нужно заехать на аукцион.

Дмитрий Васильич взялся за шляпу.

- Да… как вы думаете устроить ваш капитал?

- Я как-нибудь… я и сам не знаю.

- В ломбард отдавать не стоит… что четыре процента?.. Позвольте… ах! я и эту статью могу вам выгодно обработать. Без меня только не предпринимайте ничего решительного, а то обманут. Прощайте, мой милый Петр Александрыч, не забывайте нас - до свидания. Да без церемонии являйтесь к нам, мы всегда вам рады, как родному. Не беспокойтесь: в передней у вас немного холодно, простудиться можно.

"Чудесный человек этот Бобынин! - подумал Онагр, - отчего же он мне прежде не совсем нравился?"

Лишь только вышел Дмитрий Васильич, как дверь из передней с шумом отворилась, и в залу Онагра вбежали офицер с золотыми эполетами и офицер с серебряными эполетами.

- А, друзья! откуда?

- Я объявлю тебе новость, братец, - сказал офицер с золотыми эполетами, бросаясь на стул, - я с Машей совсем покончил, решительно поссорились; надоела, все ревнует. Знаешь фигурантку Лизу? такая быстроглазенькая, с левой стороны во второй паре третья с края; я начал волочиться за нею - вчера получил от нее записочку. Хочешь, покажу?

Офицер с серебряными эполетами ходил по комнате и рассматривал новые мебели и вещи в гостиной Онагра.

- Славные часы! что ты, мон-шер, заплатил за часы?

- Не знаю, недорого; кажется, рублей тысячу.

- Гм! И диван прелестный, а что за диван заплатил?

- Четыреста.