Гласность международных договоров, так поучал граф Ланна, - это требование демократии. Ее последнее, завершающее требование. Но какова ее собственная суть?

- Я ценю демократию. Однако кому не ясно, что она бесцеремоннее, жаднее, грубее более или менее ублаготворенных представителей к счастью пока неколебимой императорской власти.

Посол поднялся, обошел вокруг стола и, говоря, разбрасывал правой рукой лежащие на нем предметы; голос его из плавного превратился в крикливый:

- Господа! Вы еще, пожалуй, будете свидетелями того, как придут в губительное столкновение выпущенные на волю инстинкты различных наций. Мы пока обуздываем их. Империя - это мир{77}.

Терра почел уместным сидеть смирно и молчать. Мангольф спросил деловым тоном:

- Документ FH шесть тысяч двести тридцать пять связан с оккупацией пункта..?

- Совершенно верно. Мы посылаем туда войска.

- Империя - это мир, - убежденно повторил Терра.

- Игру ведем мы! - сказал завтрашний руководитель государственной политики и сделал в воздухе жест фокусника, развертывающего веером карты. От удовольствия по поводу собственной ловкости рук у него даже появилась ямочка.

Вдруг он припомнил, что у него назначено свидание. Попросту он осознал, перед какой ничтожной аудиторией расточал образцы своего искусства. Он наспех, холодно попрощался и крикнул уже из коридора:

- Алиса, я тебя жду.

Мангольф поспешил за ним; он понимал: за ним любыми правдами и неправдами, сейчас - или никогда! Терра оглянулся, графиня стояла к нему спиною. Он подошел и стал настойчиво что-то нашептывать ей через плечо. Она не отвечала; он чувствовал, что она дрожит. Но дверь была открыта, он не решился закрыть ее и вышел.

В тот же миг Мангольф показался из двери напротив; недоверчиво оглядел он Терра, который оглядел его насмешливо.

- Карьера начинается, - сказал Терра.

Вечером, выезжая одна, без провожатых, графиня думала: "Чем я особенно рискую? Этого можно держать в руках. Куда опаснее было с..." Она перебрала воспоминания своих восемнадцати лет. "Но этот не похож на других... Он такой, как мне хочется. С ним мне, верно, придется пережить много интересного, - сезон ведь был неудачный, - а беспокойства в сущности никакого". Тут экипаж остановился у входа на ярмарку.

Уверенным, легким шагом проникла графиня в замерший город балаганов. Раз она в темноте наткнулась на спящего или пьяного, спряталась за угол и несколько минут стояла не шевелясь. Непонятные сооружения загораживали небо со всех сторон. Где же американские горки, откуда съезжаешь в две секунды? "Ах, я стою под ними, а там..." Она затаила дыхание, из тени, вероятно скрывавшей карусель, вынырнула фигура.

- Вы пунктуальны, графиня. - Терра поклонился, как в светском салоне. Итак, я буду иметь честь показать вам ярмарку ночью.

- Я уже видела, ничего интересного.

- Что же нам тогда предпринять? Бесплатное катание?

- Старо.

Свисток, какая-то беготня во мраке, - и женщина, медленно поднявшаяся позади них с земли, скользнула голубоватой тенью через световой круг вслед бегущим. Графиня отпрянула назад и натолкнулась на вытянутую мужскую руку.

- Пойдем, детка, - сказал Терра, окутывая ее своим плащом.

Под одним из фонарей они остановились.

- Не надо, - сказала она и все же потянулась к нему, а он к ней. На парусиновой стене балагана рядом с ними стройно выросла их слившаяся тень. Напряженно вглядывались они в разоблаченные светом фонаря лица друг друга. Он отнял руку от ее бедра и заключил между ладонями ее нежные, тонко очерченные щеки. Под мечтательным пламенем его взгляда ее юные, детские черты смягчились, лукавые искры погасли в глазах и губы раскрылись. Он склонялся все ниже над блестящими, еще стиснутыми зубками, склонялся так медленно, что под конец почти остановился.

В этом упоенном и просветленном лице он, содрогаясь, увидел глубочайшее сходство со своей сестрой. Вчера еще, когда она тревожно ждала в подъезде... Тем крепче, тем страстнее приник он к этим губам.

Прерывистое дыхание - не его и не ее. Оно приближалось, превратилось в хрипение, и вот какое-то странное тело покатилось к их ногам. За ним женщина, - она не видала их, она загородила распростертыми руками упавшего. А вот и преследователь, полуголое чудовище, размахивающее толстым железным брусом. Девушка пригнулась; тогда разъяренное чудовище ринулось вперед, железный брус полетел со звоном.

Графиня вскрикнула; девушка подняла голову, протянула руки, словно моля: только не это! Потом подошла, шатаясь. Ей воочию надо было увидеть самое страшное, более страшное, чем то, что люди убивают друг друга. Она оцепенела от ужаса; застыли и те двое вместе со своими слившимися тенями. Тут девушка встрепенулась, закружилась на месте и побежала, как будто преследуемая погоней.

Оба силача ползли по земле, навстречу друг другу. И вдруг они вскочили и стали друг против друга, сжав кулаки.

- Сейчас начнется представление! - радостно шепнула графиня и шмыгнула в башню. Терра поспешил за ней, потерял ее в поворотах спирали, не нашел и на верхней площадке, а внизу, в кровавом свете фонаря, клокотала борьба, клокотанье долетало доверху, перешло в рев.

"Они прикончат друг друга. Скорее вмешаться!" Он сел в санки и спиралью помчался вниз. Во время спуска, быстрого и нескончаемого, как мысли, он думал: "Они убивают друг друга. Таково у нас, людей, начало отношений, завязка, кровавый след". В нем вспыхнула ненависть к Мангольфу. Где сейчас был Мангольф с Леей, чьей смертью он был? Сестра! Ее лицо в лицах других женщин - графини, женщины с той стороны, - и та ночь в порту, когда другая, как ныне эта, лежала у него на груди, а рядом тоже лилась кровь! Значит, все переплетается в том головокружительном ночном спуске, который мы совершаем: одно переходит в другое, подобно кольцам спирали, и ведет в пустоту... Тут он очутился на земле.

Борцы лежали и уже только вздрагивали в собственной крови. Терра в ужасе обошел вокруг них. Более сильный повалился на более слабого, он проломил ему череп железным брусом. Но, в то время как он замахивался, нож поразил его самого.