Кто и когда прилетит, им неизвестно, знали лишь, что по условному радиосигналу самолет приземлится и возьмет их на борт.

Вскоре из Москвы поступила радиограмма, что Кальтенбруннер утвердил район приземления и дату. Незваных гостей следовало ожидать со дня на день.

Гладко дело шло, как по маслу, однако в самый последний момент случай поломал всё и вся. Десантный самолет проскочил подготовленную для него поляну и сел значительно дальше. А там — ямы, кусты. Чудом не перевернулся и не взорвался.

Авария оказалась серьезной, нечего было и думать подняться в воздух.

Экипаж самолета выловили, тогда-то мне и довелось познакомиться с Кюммером. Но те, главные, ради кого гитлеровцы проводили всю эту рискованную операцию, успели ускользнуть.

Кублашвили досадливо вздохнул.

— Почему-то негодяям обычно везет!

— Не всегда. Их поймали. И было это вот как. Дождливым осенним утром к одному цз КПП на дальних подступах к Москве подъехал «виллис» с брезентовым верхом. Рядом с водителем — моложавый широкоплечий майор в матерчатой фуражке, какие шили в войсковых частях доморощенные умельцы.

«Виллис» застыл перед опущенным шлагбаумом. Мотор рокотал на малых оборотах. Водитель, скуластый хмурый ефрейтор, не снимая рук с баранки, невозмутимо откинулся на спинку сиденья.

Майор порылся в видавшей виды кожаной полевой сумке и достал командировочное предписание. Затем из левого кармана гимнастерки — удостоверение личности. При этом плащ-палатка соскользнула с плеч, и дежурившие на КПП увидели, что на левой стороне груди у него три ордена Красного Знамени, а на правой — ордена Александра Невского, Красной Звезды и Отечественной войны второй степени. Над ними желтели ленточки тяжелых ранений.

Вояка этот майор, по всему видать, был отчаянный. Полный, как говорится, иконостас.

Старшим на том контрольно-пропускном был мой товарищ, капитан Зуев из контрразведки «Смерш» (от него я потом и узнал все подробности).

Внешность у Володи Зуева, должен вам сказать, самая обыкновенная. Лицо добродушное, нос кирпатый, фигура медвежья. О таких говорят: неладно скроен, да крепко сшит. Свою форму он, разумеется, заменил на старенький бушлат со старшинскими погонами и выцветшую пилотку.

Проверил Зуев командировку, путевой лист и говорит: «Ошибочка вышла… Индекс на путевке не тот. Начальству обязан доложить», — и кивнул в сторону избы, стоявшей чуть поодаль.

Майор вскипел. «Старшина, мне некогда слушать ваши басни! Я — офицер связи штаба фронта. Следую в Москву в генштаб. — Тут он, верно, для убедительности достал из сумки засургучованный, прошитый на углах пакет с четким штемпелем «Сов. секретно». — У меня документы особой срочности на имя… а вы мне всякую чепуху городите!»

Но Зуева на испуг не возьмешь. Выслушал все это и развел руками.

«Я, — говорит, — человек маленький. Начальство надо мной поставлено, с ним и разговаривайте».

Майор просто рассвирепел. Ругаясь так заковыристо, что, пожалуй, и одесские биндюжники позавидовали бы, он вышел из машины.

«Идемте! — кричит. — Окопались в глубоком тылу и мудрят. За такую самодеятельность вам не поздоровится! Я этого безобразия так не оставлю!»

Зуев молча шагнул в сторону и, уступив майору дорогу, шел за ним по тропинке. «Мое дело маленькое, — бормочет, — делаю, что приказано…»

Идет Зуев в нескольких шагах за тем майором и лихорадочно вспоминает текст поступившей из центра ориентировки. Все мы тогда ее получили. Дословно, разумеется, сейчас не помню, но примерно было так: «Разыскивается агент абвера, высокий рыжеватый блондин, лет тридцати. Снабжен фальшивым удостоверением личности офицера связи. В общевойсковой форме майора с несколькими орденами и знаками ранений. Глаза чуть навыкате, уши квадратные… При задержании опасен…»

Видит Зуев, что приметы сходятся. Совпадает и словесный портрет водителя. Теперь уже он был уверен, просто на все сто процентов убежден, что на «виллисе» прикатили Мешков и Чмиль, о которых, как мы, участники той операции, догадывались, по соответствующим каналам информировал весьма осведомленный человек из Берлина. Неоценима твоя помощь, неведомый друг и товарищ!

И тут Зуев, больше не колеблясь и не сомневаясь, перевесил автомат с правого плеча на левое — условный сигнал для тех, кто в избе незаметно наблюдал за всем происходящим у шлагбаума.

Мешков (а это был он) сердито рванул на себя дверь и вошел в полутемные сени. Вошел и, глухо вскрикнув, попятился. Но Зуев с силой толкнул его в спину, а четыре дюжих руки втянули в избу.

Возня в сенях не прошла мимо внимания водителя Чмиля. Заподозрив неладное, он, ясное дело, встревожился и вроде бы небрежно попросил оставшегося у шлагбаума солдата: «Подыми-ка, браток, свою палку. Туда вон переберусь, чтоб никому не мешать. Машина вроде бы идет…»

«Потерпи чуток, — ответил солдат. — Сейчас старшина вернется».

Но Чмиль не мог ждать ни единой минуты. Видимо, он с ужасом представил себе, что будет, если Мешкова разоблачили. Да черт с ним, с тем Мешковым! Сейчас надо думать о собственном спасении. В конца концов, документик об увольнении по чистой у него имеется да плюс к тому десяток разных бланков. Вписывай любую фамилию. Денег в кузове полный вещмешок, на сто лет хватит…

Колебаниям и раздумьям положило конец появление Зуева. В расстегнутом бушлате и сбитой набекрень пилотке он, стоя на пороге избы, крикнул: «Товарищ водитель, майор зовет!»

Можно лишь предположить, что подумал в ту минуту Чмиль, но только он достал из-под сиденья парабеллум, и тут же мотор взревел, как разъяренный зверь, заглушив звук выстрела. «Виллис» сбил шлагбаум и устремился вперед.

Солдат был тяжело ранен, но все же нашел в себе силы оттянуть назад затвор ППШ и дать прицельную очередь.

«Виллис» завалился в кювет, мотор у него заглох, А Чмиль, изменник и каратель, террорист абвера, покончил все счеты с жизнью, так и не выполнив вместе с Мешковым своего подлого задания.

Кублашвили вопросительно посмотрел на Егорычева и, набравшись смелости, спросил:

— Анатолий Степаныч, какое же у них было задание? Скажите, если, конечно, можно.

— Сейчас это уже не тайна. Летом сорок четвертого в «Унтернемен Цеппелине» [7] готовили акцию против видного руководителя партии и правительства. Считали, что это «убийство века» внесет замешательство и растерянность в нашей стране. Немецкие же армии, терпящие поражение за поражением, тем временем перейдут в наступление.

Стали искать исполнителей. Тут не годилась обычная продажная шушера, выдававшая лагерному начальству своих соотечественников за миску баланды либо за лишнюю пайку вязкого, как глина, хлеба, не имеющего ни вкуса, ни запаха. Свой выбор остановили на некоем Мешкове. В начале войны он добровольно сдался в плен и все эти годы помогал гестапо выявлять подпольные организации. Лучшей характеристикой для него служило то, что Советскую власть он ненавидит всеми фибрами души, знает и понимает, что встреча с чекистами равнозначна смерти.

Под стать Мешкову подобрали и второго исполнителя — Чмиля. Тот успел отличиться в карательных экспедициях против партизан и при массовых расстрелах мирных жителей.

Планировалось, что террористы осядут в Москве, поживут, осмотрятся и затем свяжутся с резидентом. Тот же через свою агентуру уже сделал многое. Наблюдение за интересующим их лицом велось давно.

Лазутчиков снабдили отпускными билетами, продаттестатами, справками о снятии с воинского учета по ранению. Для этого использовали чистые бланки и печати советских госпиталей, захваченные под Харьковом в сорок втором году.

Должен вам сказать, Варлам Михайлович, что хлопоты были не только с документами. Засылаемый к нам агент должен, что называется, вжиться в образ, говоря языком актеров, забыть, кто он есть на самом деле, вести себя просто, естественно, не вызывая подозрений.

Мешкова и Чмиля натаскивали правилами ношения обмундирования, отдания чести, всем неисчислимым воинским мелочам; инсценировали посещение ими военной комендатуры, продпункта, проверку документов патрулями; обучали стрельбе из пистолетов ТТ и парабеллума по движущимся мишеням.