- Ма-ам! - звонко крикнула Чари и ударом ноги распахнула дощатую дверь. Изнутри густо пахнуло дачей - сеном и стряпней. - Ма-ам! Тут к тебе! Ужинать пришли!
Ринальдо осторожно двинулся вслед за девушкой. Она залихватски раскачивала бедрами, стараясь казаться взрослее. Она отдыхала, она развлекалась.
- Не споткнитесь, тут доска из пола оттопырилась, - предупредила Чари, и тут же Ринальдо споткнулся и затопал как слон, стараясь сохранить равновесие. Чари небрежно поддержала его.
- Я же предупреждала! - укоризненно сказала она.
Рука ее была прохладной, тонкой, но крепкой и жилистой. Отцовская рука. Она открыла еще какую-то дверь - на этот раз на себя, изящно потянув мизинцем и безымянным, - и стало светло.
- Я уже изголодалась тут без тебя, - сказала Айрис, поднимая голову. И подняла. И перестала говорить, и провела ладонью по задрожавшим губам.
- Здравствуй, - сказал Ринальдо и поспешно подал ей руку - он очень боялся, что она захочет чмокнуть его в щеку. Раньше она со всеми здоровалась и прощалась так. Она секунду помедлила, а потом ответила на рукопожатие и произнесла:
- Здравствуй, Ринальдо... - глотнула. - Ты давно здесь не был. Садись.
- Давно. Всё, знаешь ли, недосуг...
- Вас можно поздравить? - спросила она. - Чари, девочка, закажи нам что-нибудь на свой вкус...
Она сильно изменилась, подумал Ринальдо, садясь. Нервы расслабились в глуши. Раньше она ни за что не обнаружила бы волнения... Да раньше она и не стала бы волноваться. Подумаешь...
- С чем поздравить? - спросил Ринальдо, жадно рассматривая ее лицо. Она настолько изменилась, что смутилась, отвела взгляд, оправила воротник, подняла его, чтобы не видны были плечи. Чари стояла сзади и наблюдала, не дыша.
- Ну как же, - произнесла Айрис. - Дело запущено. Третий корабль пошел.
- А, - сказал Ринальдо, - ты об этом... - На стене висело стереофото молодого Чанаргвана, времен Школы. Ослепительная улыбка, блестящий комбинезон в обтяжку, в руках - охапка полевых цветов, на заднем плане - небо с кучевыми облачками. - Да, мы не зря потрудились. Теперь можем позволить себе ежедневные старты, а в будущем - до трех-четырех стартов в день.
- Я поздравляю, - сказала Айрис. - Чан тебе здорово мешает?
- Нет, что ты... Я привык.
- Чари, я же просила сделать нам ужин.
- А... А что вы любите? - нерешительно спросила Чари из-за спины Ринальдо. Ринальдо всем корпусом повернулся к ней.
- Я всеядный.
- А больше-больше всего?
- Да как сказать... - он покосился на Айрис. Он забыл, что он любит. Ему некогда было колдовать над меню. Как правило, он что-то доказывал кому-то и во время ужинов, и во время обедов, и во время завтраков тоже...
- Ты не помнишь, что я любил больше-больше всего? - спросил он.
Айрис пожала плечами. Вот эти плечи... Он попытался вспомнить, но не смог-только здоровенные коричневые пальцы Чанаргвана померещились ни с того ни с сего на белой, слегка украшенной веснушками коже.
- В такую жару ты даже на ужин запросил бы окрошку или свекольник, бокал грейпфрутого сока и кусок буженины. Не знаю, как теперь, у тебя всегда были странные вкусы, и они так часто менялись...
- Ты так считаешь? - искренно удивился Ринальдо. - Мне казалось, что у меня вовсе не было вкусов, а уж если бы и нашелся один-два, так на века.
- Тебе только казалось. На самом деле ты был очень привередлив, - она улыбнулась. Ее губы уже перестали дрожать.
Вот эти губы...
- Я поняла, - сказала Чари робко. - Я пошла, да? Так оставите?
- Разумеется, - ответил Ринальдо, снова повернувшись к Айрис. Айрис тщательно изучала платье у себя на коленях. Принялась разглаживать его ладонью. Чари вышла.
- Ты зачем приехал? - спросила Айрис, не поднимая глаз.
- Просто так, - ответил Ринальдо и половинчато улыбнулся. - Захотел увидеться, а теперь есть свободное время...
Это была неправда. Он приехал не просто так. Третий корабль погиб, несмотря на ночную проверку, взорвался, как и первые два, и на нем были убиты еще сто тысяч человек, тщательно отобранных переселенцев. Он приехал сюда, оттого что у него не было больше ни грамма сил. Он приехал вспомнить. Воскресить. И вновь полюбить, и вновь возненавидеть. Он давно уже не любил и не ненавидел, а только спасал. И теперь спасать, не любя, не хватало сил.
Она чувствовала его взгляд, но вскинула глаза, чтобы удостовериться, и опять сразу же опустила. Вот эти глаза...
- Как ты смотришь...
- Как? - спросил он.
- Сама не знаю... Ты ведь так и остался один?
- Это не совсем верно. Просто я даже не помню, как там кого звали. Это было давно, в первые годы после госпиталей.
Она медленно покивала.
- И то слава богу... Детей нет?
- Нет.
- Потому ты и украл у нас Дахра?
- Я никогда ничего не крал, Ай... даже безделушек. Тем более того, что мне было дорого.
-Что?
- Ну... я говорю, украсть то. что любишь, куда труднее, чем то, что безразлично... ты так не считаешь?
Она покачала головой. Волосы ее мягко заколебались, вьясь вокруг головы, ластясь к маленьким тугим ушам - вот эти уши...
- Что за вздор! Я просто не могу понять твоих истин, Ринальдо. Сколько же мы не виделись?
- Двадцать три.
- Двадцать три... С ума сойти. Отослал Дахра черт-те куда и пришел за Чари?
- Разумеется, нет. Она не слышала.
- Как ты мстишь. Сколько злобы, сколько ненависти, боже мой... Неужели можно так - двадцать три года любить и желать зла издалека?
- Не знаю, - честно сказал он. - Про зло - это, разумеется, ерунда, а любить... Просто мне без тебя как-то скудно, понимаешь?
- Скудно, - задумчиво повторила она. - Понимаю...
Она не понимает, подумал Ринальдо. Она знает лишь свое "скудно" - Чан в Совете, Чан в коорцентре, Чан в рейсе, Чан с друзьями, Чан у любовниц... потом налетит вдруг - топот, смех, крик, грай, жестокая ночь; хриплый, нечеловеческий клекот и корчащаяся истома смертельно сладких судорог, а поутру - следы зубов за ушами, на груди, алые пятна его исступленных поцелуев и теряющаяся в голубом сиянии неба точка улетающего орнитоптера. И снова - Чан в Совете... Разве это скудно? Это просто смешно.
- Почему ты тогда отпустил его?
- Не юродствуй. Он и так медлил, сколько мог, боялся меня обидеть. Он же добрый.
- Да, я помню.
Она яростно оскалилась.
- Ты можешь не верить! Ты всегда ненавидел его!
- А почему ты разрешила ему теперь снова прилететь?
- Не твое дело!
Второй курс был критическим для Чанаргвана. Ринальдо помогал ему, как мог, но Чан уже совершенно не в состоянии был заниматься, он был на грани исключения из Школы и только клял судьбу. Ринальдо делал его задания, а Чан сидел рядом и клял судьбу. И тогда Ринальдо отказался что-либо делать и стал говорить: "Бездарь! Ты никогда не оторвешься от Земли, разве что пассажиром! Тебе пасти коров!" Чанаргван возненавидел его, и Айрис возненавидела тоже: "Как ты можешь сейчас! Ему же плохо, неужели ты не видишь? Подлец!!" Только на злобе к Ринальдо Чанаргван выправился, только чтобы доказать ему и всем, и самому себе, что Ринальдо не прав, что Ринальдо не настоящий друг - тогда они еще оперировали подобными формулировками. Через полгода Чанаргван стал первым курсантом Школы, и тогда Ринальдо, донельзя радовавшийся за друга, которого он пусть драконовскими мерами, но все же вытянул, хотел было рассказать и помириться, но попал в аварию на тренажере. Авария была редчайшей и крупной, Ринальдо так и остался полукалекой на всю жизнь, но слава подлеца, бросившего друга в самый тяжелый момент, укоренилась, и Ринальдо не мог ничего объяснить, оттого что почти год валялся по больницам, а потом все уж и забыли, почему Ринальдо подлец, -просто на таких, как он, нельзя положиться.
Почему он так слушал Чанаргвана? Наверно, оттого, что был слаб, был рабом от природы, его тянуло к сильным и уверенным, и даже не к ним, а хотя бы под них... Под идущих с улыбочкой по бревну, перекинутому через пропасть... Быть хоть чуть-чуть нужным тем, кому он всегда так завидовал и кем он никогда не мог стать...