Кончался последний день нашего пребывания на Ирени. Солнце медленно клонилось к западу. Я читал книгу, собаки, набегавшись вволю, лежали около меня. На лугу жители заречной слободы косили траву. Двое косили, а третий сгребал кошенину граблями, набивал ею рогожные кули и сносил их к реке, в лодку.

Внезапно я обнаружил, что Джери нет около меня. Он стоял на краю обрыва и с интересом смотрел вниз. Кромка берега медленно обваливалась под тяжестью собаки, сухие комки глины, шурша, скатывались по откосу, а пес, видя, как оседает земля, перебирал лапами, чуть отступал назад, но не уходил, продолжая с любопытством следить то за падением комьев, то за человеком, возившимся у лодки.

Я окликнул его:

— Джери!

Пес помахал хвостом в знак того, что слышит меня, но остался на прежнем месте.

Тем временем человек нагрузил свое утлое суденышко, примостился сам на корме и осторожно оттолкнулся веслом, направляясь к противоположному берегу. Перегруженная лодка шла тяжело, медленно, быстрое течение тащило ее за собой. Один куль свесился за борт и кренил лодку.

Гребец, балансируя, привстал, чтобы поправить мешок. Верткая душегубка качнулась, человек не сумел сохранить равновесия, взмахнул руками и, вскрикнув, опрокинулся в реку.

На секунду он погрузился с головой, потом всплыл. Беспомощно ворочаясь на одном месте и словно подскакивая, он выбрасывал над собой то одну, то другую руку и истошно, срывающимся от ужаса голосом, кричал:

— Тону-у... Спаси-и-те...

Вода захлестнула широко раскрытый рот. Пустив несколько крупных пузырей, человек пошел ко дну.

Оставив книгу лежать на траве, я опрометью бросился вниз по откосу. Косари, побросав работу, тоже бежали к берегу.

С реки снова донеслось:

— Спаси-и-те...

Голова утопающего вновь появилась на поверхности реки в нескольких метрах от прежнего места. Человек все еще боролся. Опрокинутая вверх дном лодка быстро уплывала по течению. Мешки с травой, постепенно напитываясь водой, медленно погружались.

Я был на половине склона, когда, зацепившись носком ботинка за корень, споткнулся и, не удержавшись на ногах, покатился вниз. Мне удалось сдержать падение, лишь ухватившись за ивовый куст. Немного оглушенный, я поднялся почти у самой воды, плохо соображая, зачем я тут оказался.

В этот миг длинное, растянутое в прыжке, серое тело пронеслось мимо меня по воздуху. Это прыгнул Джери. Он опередил и меня, и косарей. Мелькнул длинный хвост, с шумным всплеском дог обрушился в реку, вода сомкнулась над его головой. На мгновение я забыл о своем падении, во время которого сильно расцарапал лицо и руки, о том, что вообще происходит тут; я впился глазами в то место, где на воде расходились широкие круги.

Но нет, вот Джери вынырнул и, прижав уши и оскалив пасть, загребая лапами, как лопатой, быстро поплыл к утопающему.

Я облегченно вздохнул. Косари, сбежав по откосу, замерли у воды. Только сейчас я заметил у своих ног Снукки. Она тихонько повизгивала от волнения, бестолково суетилась и, не отрываясь, следила за Джери.

Доплыв до утопающего, Джери закружился около него. Тот продолжал судорожно биться на одном месте, то погружаясь, то вновь выскакивая на поверхность, видимо, уже ничего не соображая.

Близость собаки вернула ему проблеск сознания. Схватив толстый, плавающий на воде хвост дога, он повис на нем всей своей тяжестью. Этот груз с силой потянул собаку на дно, заставив и ее хлебнуть несколько глотков воды.

Дог торопливо оглянулся на человека, словно хотел ему что-то сказать, но тут же повернулся в сторону берега и принялся изо всех сил работать лапами.

Как ни быстро все это произошло, но за это время течение успело дотащить собаку и человека до обрыва, с которого еще так недавно Джери сталкивал комья земли. Под обрывом в излучине реки темнел омут. Река здесь притихала, приостанавливала свой веселый, говорливый бег и, как бы насторожившись, тихо входила в коварную тишину омута. Ход воды менялся, и она начинала плавно огибать омут по какой-то невидимой кривой, сначала медленно, потом быстрей и быстрей, пока не достигала середины его, где крутила маленькая, точно выточенная из базальта, воронка, и здесь, бурля, сразу проваливалась куда-то вниз.

Ирень всегда славилась коварством дна. Я помню, как мы, мальчишки, смертельно боялись ее омутов и подводных быстрых течений. Ни один из нас не отваживался купаться вблизи этого места. Стоило только отплыть подальше от берега, как сильная струя подхватывала, увлекала за собой и втягивала в водоворот. Вырваться из него без посторонней помощи было почти немыслимым делом. Щепка, брошенная с обрыва в воду, мгновенно скрывалась в глубине, втянутая почти по вертикальной прямой. Потом она выныривала метрах в десяти ниже по течению, вся облепленная пеной и жирным донным илом.

Человека втянуло в водоворот первым. Руки его внезапно разжались и оказались выброшенными над головой, в то время как головы уже не было видно. Растопыренные пальцы судорожно шевельнулись и скрылись.

В этот момент вблизи от меня послышался новый громкий всплеск. Это Снукки, не выдержав, спешила на помощь своему другу. Выставив кверху черный кончик носа, она плыла, быстро перебирая лапами.

Джери рванулся, до половины туловища выскочив из реки, погрузился (страшная подводная сила тянула его), вынырнул еще раз, опять погрузился с головой, вновь выбросился на поверхность, сделал отчаянное усилие и... вырвался из водоворота.

Несколько ударов лапами, и Джери был уже у берега. Снукки тоже повернула назад. Но коснувшись лапами дна, Джери неожиданно обернулся и, стоя по грудь в воде, стал что-то высматривать в густой тени омута. Он шумно дышал, бока его учащенно вздымались, — борьба с водянок стихией была не легка. Один из косарей, скинув сапоги, тоже всматривался в глубину, приготовившись нырнуть.

Под водой мелькнуло человеческое тело. И снова дог опередил нас. Стремительно вбежав в реку, он всплыл, ткнулся мордой в воду, схватил утопленника за одежду и повлек за собой. Мы помогли собаке вытащить его на берег.

Пострадавший был еще жив, но так нахлебался воды, что потерял сознание. Несколько минут мы откачивали его; наконец, грудь его поднялась, изо рта хлынул поток воды, он открыл глаза и пришел в себя.

Только тогда мы хватились спасителя. Он сидел на берегу, на самом высоком месте откоса, свесив концы лап над обрывом. Он уже успел отряхнуться, и влажная чистая шерсть светилась на солнце; с высунутого языка стекала жидкая слюна. Наклонив голову набок, пес внимательно следил за нами. Рядом стояла Снукки. Суетливая и беспокойная, учащенно дыша, она порывалась лизнуть друга прямо в раскрытую пасть.

— Ах, какая жалость! — сказала мама. — Атильда-то ведь околела! Такая хорошая была собака!..

Витя перестал есть, задержав ложку около рта, и весь обратился во внимание.

— Что с ней было? — спросил отец. Он на минуту оторвался от газеты, которую всегда читал за столом, и, сверкнув стеклышками очков, поднял близорукие глаза на жену.

— Никто точно ничего не знает. Кто говорит, что костью подавилась, а кто — что съела какую-то отраву... Жалко собаку!

Витя очень живо представил себе веселую резвую собаку, часто проходившую у них под окном со своим хозяином. Ух, и собака! Все прохожие заглядывались на нее. Умная. Все команды знала! Скажут ей: «Сидеть!» — и она сядет. Скажут: «Рядом!» — и она идет рядом, как пришитая... А какая большая! Если встанет на задние лапы, то передние свободно положит Вите на голову... Неужели Атильда околела?!

— У нее, кажется, недавно щенки родилась? — снова спросил отец, переворачивая газету.

— Ой, и не говори! — жалостно воскликнула мама. — Третий день пошел... Совсем крошки! Не знают, что с ними делать. Маленькие, есть сами не умеют... пищат... Смотреть на них — одни слезы! — и мать сокрушенно махнула рукой.