Не то чтобы я ему по вкусу пришелся или ему характер мой понравился. Ему понравилось, что я сильный. А силы у меня тогда много было. И главное — капитану Сайму нужен был хоть один чукча в команде. Чтобы он Чукотский берег знал и чтобы в случае нужды переводчиком мог служить.

Кроме того, он любил, чтобы в команде никто друг другу не верил. Всех друг на друга натравливал. С таким расчетом и подбирал людей, чтобы трудно было им между собой сговориться. Двое было ирландцев, двое эскимосов, один индеец, один мексиканец, один украинец из Канады, один чукча. Остальные семеро — американцы. Разный, словом, народ. Это уж я потом понял, зачем капитан Сайм так делает. Тогда я не понимал этого.

Тогда я ещё многого не понимал.

Вот, например, у Сайма во рту один зуб золотой блестел. Так я думал, что это от рождения бывает. Мне какой-то шутник сказал, что у американцев золотые зубы сами растут. Я и поверил. Что я тогда знал? Ничего не знал. Кто хотел, тот меня и обманывал.

Когда человек мало знает, его всякий негодяй может обмануть. И не только насчет зубов. Не так-то легко настоящую правду от фальшивой отличить. Это теперь мы немного разбираться стали, а раньше в темноте жили. Часто друга за врага принимали, врага — за друга.

Сайма-то я за друга не принимал, однако не сразу раскусил, какая это скотина. А если бы и раскусил, так, правду сказать, всё равно пошел бы к нему на шхуну. Для меня тогда самое главное было — домой вернуться, на Чукотку. Он сразу догадался, чем меня можно взять. Пообещал отпустить, как только торговлю закончим. «Ты мне, — говорит, — на обратном пути не нужен. Перед тем как возвращаться, высажу тебя на Чукотке, и отправляйся с богом домой. А если, — говорит, — хорошо служить будешь, так перед самым стойбищем тебя высажу да ещё и подарками награжу. Не с пустыми руками домой вернешься». После этого я взял расчет в ресторане, связал свои вещи в узелок и пошел на шхуну.

Шхуна у Сайма была двухмачтовая, порядочная. Правда, не новая уже. Ну, пересекли мы Берингово море, пришли на Чукотку. Что там долго рассказывать — сами знаете, как тогда скупщики на Чукотке торговали.

В трюме у нас стояли бочки с дурной водой — американцы её называют «виски». Только это было самое дешевое виски, самое паршивое. Такая отрава, что в Ситхе даже пьяные матросы её не покупали. Это поганое виски — главный был товар у капитана Сайма.

Останавливались мы перед каким-нибудь поселком, капитан Сайм приказывал спустить шлюпку, погрузить на нее бочонок виски. Сначала торговал, как другие: всего раза в два брал дороже, чем сам за эту отраву платил. И волчьими шкурами соглашался брать и оленьими. Совсем как будто добрый был. Если у кого шкур не хватало, так он и за мясо немного виски давал. Вот как спаивал! А байдарного хозяина и шамана к себе на шхуну приглашал. Сам с ними пил, табаком угощал.

Морда у него нехорошая была, злая. На правой щеке — шрам. Большой шрам, даже верхнюю губу оттягивал. Во рту золотой зуб блестит, на поясе висит револьвер. Глаза маленькие, бесцветные какие-то.

В море мы никогда не видели, чтобы он улыбался. А когда начинал на берегу свою торговлю, так можно было подумать, что на свете нет человека добрее и веселее, чем капитан Сайм.

Только ненадолго хватало этой доброты. На час, не больше. Когда первый бочонок кончался, когда охотники уже не в себе были, капитан Сайм говорил: «Всё. Нет у меня больше виски. Есть ещё бочонок рома, только ром втрое дороже».

Тогда грузили на шлюпку второй бочонок. В нём была такая же дрянь, то же самое третьесортное виски, только подкрашенное. Это у капитана Сайма называлось «ромом». Тут уже и всякие другие товары грузили: винчестеры, дробовики, всякий охотничий припас, муку, сахар.

У охотников глаза разгорались. Но теперь Сайм несговорчивый становился. Дешевых шкур не брал, мяса не брал. Только на китовый ус менял, на моржовую кость. Из шкур — только на песца да на медведя. За кружку такого «рома» песцовую шкуру требовал, за подержанный винчестер — десять связок китового уса. Одним словом, обманывал охотников. От шхуны к берегу шлюпка последнюю дрянь везла, а с берега на шхуну возвращалась с дорогим товаром, с таким товаром, который в Америке на вес золота ценился.

Однако не очень удачная была всё-таки для Сайма эта поездка. Только в двух или трех поселках удалось ему подпоить людей, обмануть, набрать полную шлюпку ценного товара. Во всех других поселках ничего у него не шло, никакая хитрость не помогала. Во-первых, народ уже немного разбирался в ценах, кое-кто из охотников на Сухом Анюе бывал на русской ярмарке. Во-вторых, незадолго до «Мэри Сайм» другие шхуны побывали в этих местах. Пообчистили охотников, обобрали. Видно, капитан Сайм слишком долго на Алашке канителился, слишком долго команду себе подбирал. Вот и упустил время.

Ну, правду сказать, я, когда мог, тоже мешал ему людей обманывать. Он, например, говорит: «Скажи этой обезьяне, что лучшего винчестера и в Америке не найти. Скажи, что этот винчестер самым великим американским шаманам заколдован: по любому зверю без промаха бьет, надо только заклинание знать. Пусть несет десять связок, я ему и винчестер дам и заклинанию научу». А я так переводил. «Гляди, охотник, ружьишко больше пяти связок никак не стоит. Больше пяти связок никак не давай. Он тебе в придачу заклинание сулит, пустыми словами хочет тебя одурачить. Ты не поддавайся, гляди, требуй в придачу не пустые слова, а сотню патронов».

Не всегда мне, конечно, удавалось это. В команде несколько матросов немножко понимали по-чукотски. Так что действовать приходилось осторожно. А то и кто-нибудь из чукчей мог выдать — шаман или байдарный хозяин, или просто какой-нибудь злой человек. Но всё-таки я иногда рисковал. Немножко всё-таки подпортил Сайму его торговлю.

Сайм и раньше матроса не жалел, а тут совсем бешеный стал. С тех пор как увидел, что не везде удается народ одурачить, совсем на человека не стал похож. Команде от него житья не было. К каждой мелочи придирался. А если не к чему было придраться, так просто, бывало, подойдет и ударит. Просто чтобы злость свою сорвать. Свалит матроса с ног, подождет, пока тот встанет, и опять ударит.

И такой подлый народ был в команде — одного бьют, а другие смеются. Радуются, что на этот раз не им достается, а другому. А то и сами дрались. Втроем, вчетвером на одного нападали — это на «Мэри Сайм» обычное было дело. Только раз, помню, заступились за товарища. Это ещё в самом начале плавания.

Капитан Сайм придрался за что-то к мексиканцу. Бить его стал. Тот уже подняться не может, кровью обливается, а капитан всё бьет. Ногами. Один матрос — Томом его авали — говорит: «Хватит, хозяин» И я тоже сказал: «Хватит, хозяин». И шагнул вперед, заслонил мексиканца. Тогда Сайм начал нас бить — меня и Тома. У капитана два помощника было, вот они втроем и взялись за нас. И не то чтобы просто кулаками били, а револьверами, рукоятками револьверов. Сильно избили. А хуже всего мне было то, что матрос этот ещё смеялся над нами. Тот самый, за которого заступились. Такой подлый человечишко оказался.

Во всей команде я только с одним человеком подружился. С этим самым Томом, который мексиканца пожалел. Хороший был парень; нужда его к Сайму на шхуну загнала.

Доставалось Тому от Сайма больше, чем всем. До того парня довели, что он бежать хотел со шхуны, хотел со мной на Чукотке остаться. «Не боишься? — спрашиваю. — Обижаться не будешь? Ты ведь разговаривать по-нашему не можешь, в яранге жить не привык. Чукотская жизнь тяжелая, а тебе с непривычки совсем невмоготу будет». — «Ничего, — говорит, — выдержу. Лучше в яранге жить, чем у Сайма на шхуне».

Мы с Томом так сговорились: как только подойдем к нашему поселку, как только Сайм начнет свою торговлю — мы незаметно в горы уйдем. Оттуда, с гор, будем за шхуной следить, будем ждать, пока она в море скроется. Только тогда в поселок спустимся.

Но ничего из этого плана не вышло. Совсем уж недалеко от нашего поселка были, я уж и узелок свой связал. Смотрю, шхуна всё дальше от берега забирает, всё дальше. Подбежал к рулевому. «В чём, — спрашиваю, — дело?» — «Так, — говорит, — капитан приказал. Решил на Алашку возвращаться. Поздно уже, боится, что шхуну льдами затрет».