Прошло часа два. В лесу уже окончательно стемнело. Кто-то из дежуривших у костра (мы развели его побольше, чтобы наши товарищи, когда будут возвращаться, увидели пламя издали) заметил:
— Что это там? Вон вдали…
Между стволов деревьев мелькало светящееся пятно. Оранжевое пятнышко катилось по дну пади, как сказочный колобок.
Фосфоресцирующий в ночном мраке зверь, нагоняя, вероятно, ужас на обитателей тайги, скакал прямо на костер.
Через минуту заяц остановился у лопаты, которую Николай Степанович, уходя, воткнул в землю около костра. Машинка светилась, как дорожный знак, освещаемый автомобильной фарой.
«Нашел Иннокентия Ивановича, — писал Николай Степанович, — пришлите сапог побольше. Он вывихнул ногу».
Как выяснилось, геодезист подранил козла, и это показалось нам самым удивительным, так как попадание с такого расстояния было на пределе возможностей ружья. Но козел ушел, а преследовавший его охотник оступился и растянул сухожилье.
Сапог не лез Иннокентию Ивановичу на распухшую ногу (он его снял, а надеть уже не смог).
Мы послали с зайцем самый большой сапог, какой только нашелся у нас, а заодно бинт и полфляжки водки. Заяц послушно умчался. Издали он был похож на катящийся по полю абажур, подгоняемый ветром. Не понадеявшись на этот непривычный вид связи, мы отправили на помощь пострадавшему товарищу еще двоих людей. Мы напрасно сомневались в исполнительности зайца: посланные нами встретили Иннокентия Ивановича. Он с трудом шагал в разнокалиберных сапогах, держа под руку Николая Степановича…
Утром наш товарищ по охоте мог уже надеть собственный сапог и передвигаться, опираясь на палку.
От треволнений той памятной ночи мы так проголодались, что, присев в последний раз перед обратной дорогой, прикончили не только оставшихся рябчиков, но и глухаря, которым так гордился самый удачливый из нас.
Домой все шли с пустыми руками. Только Николай Степанович тащил в рюкзаке героя событий — оранжевого зайца.
Я, как уже говорил, не охотник, но это была самая интересная охота из всех, в которых я когда-либо принимал участие.
Пари
— Ну вот, — сказал Карамышев, — я предостерегал! — Он нервно тряхнул головой. Седые волосы удали на лоб. — Вы представляете по крайней мере, где он?
— Контрольные пункты опознавали машину каждые двести километров, спокойно ответил Павленко. — Исчез он где-то на последних двух сотнях. Он почти выиграл пари. Хотя вы и отказались с ним спорить! Вертолеты его не нашли. Самое главное: он не взял свой блок-универсал.
— Легкомыслие! Как на это пошли?
Инженер пожал плечами.
— Вы психолог и должны его понять. Иначе вся затея ничего не стоила бы: пропадало бы ощущение подлинности.
— Как психолог я и возражал! — Карамышев возбужденно шагнул вперед, но низкий парапет вовремя напомнил ему, что не следует подходить ближе к краю круглой площадки, если не хочешь стукнуться лбом о стенку прозрачного купола…
Вокруг лежала бескрайняя тундра. Широкая бледно-оранжевая полоса удивительной прямизны прочерчивала ее словно след фантастического снаряда. Машины выплывали из-за горизонта и убегали за горизонт. Казалось, бесконечные ленты конвейера несли все эти цистерны, длинные и толстые, словно дирижабли, на колесах и на воздушных подушках, фургоны, огромные как дома, горы тюков на платформах, укрытые прозрачной пленкой, яхты, поставленные на трайлеры, тысячи, нет, миллионы самодвижущихся экипажей, обслуживающих человечество.
Собеседники спустились к подножию придорожной башни, с верхней площадки которой разглядывали Заполярную Кольцевую. Она все так же неутолимо несла через тундру бесчисленные экипажи, не отклоняясь ни вправо, ни влево. Река, поглотившая Реброва.
Они уселись в открытый кабриолет. Тот, описав короткую дугу, вышел на шоссе, но не окунулся в поток машин, а покатил вдоль самой кромки.
— Дорожка для туристов, — пояснил инженер. — Разрешается плестись до шестидесяти; там, где пейзаж особенно живописный, даже до сорока. Вполне старомодное «трюх-трюх», не правда ли?
Уже в соседнем ряду машины шли со скоростью не меньше ста пятидесяти. Следующий ряд продергивался, словно нитка в ткани. Дальше — мелькание длинных и коротких пятен, полосы, цветные чертики в глазах. В последнем ряду машины-пули летели бесконечной трассирующей очередью.
Карамышев вытер лоб. У него закружилась голова.
— Я первый раз здесь, — признался он.
— Не только вы, — засмеялся Павленко. — Сюда приезжают, — на его румяном лице появилось такое выражение, будто он все это создал, экскурсии инженеров со всего света. Если кружится голова, смотрите направо.
Но Карамышев не мог отвести взгляд от лавины, мчавшейся и обгонявшей их, как если бы они стояли на месте. Лавина неслась бесшумно, как Ниагарский водопад в старинных немых фильмах. Лишь воздух, сминаемый массой устремившегося вперед металла, со свистом разлетался в стороны.
— Абсолютная прямая, — Павленко не терпелось сообщить пусть самые элементарные сведения. — И заметьте: почти все время по суше. Из Евразии в Америку по дамбе и мостам. На судах-паромах только через Атлантический океан и на коротком сравнительно участке. Сверхскоростная магистраль.
Карамышев сидел нахмурившись. Казалось, он не слушал.
— Простите, но меня интересуют некоторые, совсем не технические детали, — остановил он инженера. — Что произойдет, если на дорогу, допустим, забредет олень?
Он испытующе взглянул на молодого спутника.
— Смотрите, заяц! — сказал тот.
Между мелкими кочками, смешно подбрасывая зад, неторопливо пробирался пушистый зверек.
Тундра жила своей жизнью. Лемминги, удивительно похожие на увеличенные ожившие вербные «барашки», возились у своих норок. Парили ястребы, для которых кольцевая дорога, вероятно, казалась чем-то вроде бурной реки. Около водопадов тоже ведь живут звери. Животные привыкают к любой обстановке, если их не трогать.
— Заяц… — раздумчиво произнес Карамышев. — Да, но Ребров мог полезть в самую гущу. В этот бурлящий котел металлических струй. Его должно было туда потянуть.
— Возможно, и полез, — охотно согласился Павленко. Он оскалил белые зубы. — А вам разве не хочется?
— Гм… — Карамышев отодвинулся от борта. Инженер усмехнулся.
— Оленя не пропустит электрический забор, — спокойно заметил Павленко. — За оленя можете не беспокоиться.
— Вы не ответили на главное, — в голосе Карамышева послышалась настойчивость. — «Психология» оленя и меры для его безопасности мне понятны. Но Реброву не нужно пересекать электрический забор. Изобретатели этой дороги не предусматривали Реброва. Представьте: Ребров не сдержался, что тогда?
— Да ничего! Вы можете пешком пересечь шоссе, и с вами ничего не случится. Этот поток как змея: все звенья тормозятся одновременно. Я не хочу повторять избитых вещей, — в конце концов вы, неинженер, тоже отлично понимаете, что, если бы люди продолжали управлять своими бегающими, плавающими и летающими созданиями, как в старину, скоро людей на Земле едва хватило бы для одной только профессии — водителя. Решалась огромной важности принципиальная проблема. И вот перед вами самый современный вариант комплексного решения: здесь все так слито, что образует единый, автоматически и безотказно действующий механизм. Недаром же по такому принципу сейчас проектируется целая сеть глобальных дорог… Так вот, инженер показал на тугую струю металла и пластмассы, бьющую словно под огромным давлением прямо к горизонту, — уверяю вас: эта дорога не знает столкновений. Поэтому я и рекомендовал ее Реброву. Он задумал проехать по самой современной магистрали в автомобиле с рулевым управлением, хотел нагляднее ощутить дистанцию времени. Отлично придумано для писателя.
Карамышев внезапно перебил инженера:
— Остановите машину!
— Пожалуйста. Стоп! — скомандовал Павленко.
Кабриолет выехал на обочину и остановился.