ГЛЯДЯ на его лицо, худое и темное, точно вылепленное из глины и обожженное в печи, я невольно с досадой думал: «сам ты кирпич»…

Бондаренко держал в руке красный прямоугольный камень и щелкал по нему ногтем, словно продавец горшков на ярмарке:

— Звенит-то как, — восхищался он — Музыка! Ты послушай…

Я знал Бондаренко, как человека увлекающегося, даже страстного, что мало вязалось с его сухой внешностью. Обычно сдержанный, редко повышающий голос, на первый взгляд — даже бесцветный, он словно прокаливался все время изнутри каким-то жаром и иногда неожиданно вспыхивал, — становился упрямым, резким и нетерпимым.

Так было и сейчас.

«Дался ему этот кирпич!» — недовольно подумал я.

Впрочем не в самом камне, что держал в руках Бондаренко, заключалась суть спора. Сам по себе кирпич был великолепен. Лучшей продукции кирпичных заводов мне действительно не приходилось видеть, Бондаренко был прав, восхищаясь ею.

Однако восторг Бондаренко напоминал мне энтузиазм приверженцев парусного флота. Когда смотришь, как шхуна под всеми парусами входит в бухту, — это действительно красиво, спору нет! Не современно ли? Мне казалось, что кирпич отживал свое, и будущее принадлежало не ему.

— Что такое кирпич? — рассуждал между тем Бондаренко — Это — целый образ, сколько в нем поэзии! «И мой кирпич положен в эту стройку», — говорим мы. И в то же время это отличный строительный материал. Сколько домов построено из красного добротного кирпича, сколько рекордов установлено на его укладке. Кирпич, если хочешь знать, — это романтика труда!

— Конечно, — соглашался я. — Но этот романтический кирпич до сих пор кладут руками. Простыми руками. Как тысячу лет назад.

— Вовсе не так, — возражал Бондаренко — Ты неправ.

Он стал рассказывать мне то, что я отлично знал и без него. Что кирпич не втаскивают на верхний этаж на спине, как было раньше, а подают краном. Что каменщики работают бригадами, с разделением труда, как на заводе. Что «шагающие» домкраты автоматически поднимают каменщиков вместе с подмостями так, чтобы им удобно было работать.

— Но кладут-то кирпич в стену вручную?

— А ты как хотел?

— Да уж какой-нибудь машиной!

— Какой же это?

— По крайней мере краном.

— Краном?!

— Конечно, не такой кирпич как этот, — я пренебрежительно кивнул на звонкий прокаленный камень, который Бондаренко осторожно поставил на стол — Кирпич вот в эту стену, — я указал на наружную стену комнаты с большим окном с поднятой шторой — Вот из таких кирпичей кран соберет тебе дом очень быстро.

— Ах, ты имеешь в виду крупнопанельное строительство? Но что же здесь нового?

— Новое в том, как строить, — заговорил оживленно я. Мы затронули вопрос, который меня очень волновал. Сборка домов из огромных «кубиков» — готовых деталей весом по несколько тонн — обещала, по моему твердому убеждению, большие перспективы.

— Конечно, способ этот у нас широко распространен, — продолжал я. — Но здесь еще далеко не сказано последнего слова. Я убежден, что, если хорошо организовать сборку, шесть человек смогут складывать десятиэтажный дом в два месяца. Попробуй, угонись со своими кирпичами.

— Конечно, за крупноблочным строительством большое будущее. Но я не понимаю, почему нужно отвергать кирпич? — Бондаренко с грустью, как мне показалось, посмотрел на рыжий камень, стоящий торчком на зеленом сукне стола. — Зачем от него отказываться?

— По той же причине, по которой мы отказались от парусных судов, сказал я, пустив в ход вертевшееся у меня в уме сравнение.

Довод этот не произвел, однако, на моего друга никакого впечатления.

— Парусные суда, к твоему сведению, используются до сих пор, — возразил он. — От них вовсе не отказываются. В некоторых отношениях они даже непревзойденны, ветер ведь дует бесплатно. И вообще, если уж ты затронул проблему использования ветра, у нее — большое будущее. Недаром у нас в стране все больше строят ветроэнергетических установок. Так что твой пример неудачен.

Я пожал плечами. Переговорить Бондаренко, когда он на своем упрямом коньке, дело безнадежное.

— Чем ты собираешься заниматься? — спросил я, чтобы переменить разговор.

— Да, вот, — Бондаренко впервые за все время нашего разговора усмехнулся, — проблемой укладки кирпича. Ты прав: тут есть над чем поломать голову.

— Ну, а я — разработкой системы сверхскоростного панельного строительства, — в моем тоне невольно про звучал как бы оттенок угрозы кирпичу. — Всю тяжелую работу у меня будут делать машины. Не хочу хвастать, но физической работы людей ты у меня на стройке уже почти не найдешь. Вот такую я поставил перед собой задачу.

— В час добрый!

Бондаренко пожал мне руку.

Над своим проектом я работал уже давно. Вначале у меня ничего не получалось. Проектировщики и строители-стахановцы еще раньше так «обсосали» принятую систему сборки зданий из крупных блоков, что резервов на мою долю почти не оставалось. Усовершенствованием отдельных приемов укладки «кубиков» мне удалось наскрести часы, которые и составили весь полученный выигрыш во времени. Мне же нужны были недели и месяцы. Я ведь намеревался строить дома по крайней мере вдвое быстрее, чем до сих пор.

По опыту я знал, что если какая-нибудь система перестает давать заметные количественные выигрыши, значит в ней нужно произвести какие-то качественные изменения. Но какие?

Долго бился я над этой задачей, то часами расхаживая из угла в угол по своему рабочему кабинету, то ведя хронометраж на стройке.

Счастливое решение пришло мне в голову, когда я наблюдал работу башенного крана. Все видели, вероятно, много раз, как кран несет на крюке своей стрелы огромную бетонную плиту, а рабочий, стоящий на верхнем этаже здания, машет флажком, а то и просто рукавицей, сигнализируя крановщику, чтобы он точно поставил плиту на место. Крановщик обычно не видит, куда он подает деталь. Он сосредоточивает свое внимание на рукавице и, не сводя с нее глаз, нажимает рычаги, управляющие моторами.

На больших стройках, например, при сооружении высотных зданий, крановщик, находящийся на 25-м этаже, получает команды по радио — из динамика, установленного в кабине.

И вот у меня возникла идея. Человек, подсказывающий крановщику, что нужно делать, должен сам управлять краном. Для этого в будке крановщика нужно поместить автомат, который будет нажимать рычаги, получая приказания с земли.

Человек внизу, крановщик, он же сборщик, пусть отдает команды голосом. Для современной техники сконструировать такой прибор, который отзывался бы на десяток-другой словесных команд, ничего не стоит. И подавать команды лучше всего не в микрофон, а в ларингофон, которым пользуются летчики. Ларингофон удобно помещается на шее говорящего и, кроме того, он не воспринимает посторонних шумов, а это тоже очень важно. Настройке ведь, как и в самолете, бывает шумно.

Таким образом, человек, не повышая голоса и имея обе руки свободными, будет распоряжаться работой крана. Кран будет слушаться только того человека, у которого находится ларингофон. Этот прибор, как известно, воспринимает звуки прямо от голосовых связок человека, и посторонние могут кричать и шуметь сколько угодно, ларингофон их не услышит.

Таким путем я убивал сразу двух зайцев. Во-первых, управляемые по радио краны позволят сократить число людей на стройке. Во-вторых, они намного ускорят работу. Ведь на переговоры сигнальщика с крановщиком затрачивается много драгоценного времени.

— Левей, еще левей! — кричит в микрофон или показывает рукой сигнальщик. — Еще чуть-чуть! Тише! Так! Нет — много. Давай назад: вправо. Еще немного. Хорош! Ниже теперь! Еще ниже! Легче. Стоп! Опусти кран, чтобы можно было отцепить плиту. Обожди минуту! Отцепили забирай крюк!

Куда быстрее и без лишних слов была бы поставлена плита на место, если бы крановщик стоял внизу и своими глазами видел, как плывет плита по воздуху и куда ее нужно положить. Отпадет уйма лишних перемещений то вправо, то влево, то вверх, то вниз, — вся эта напрасная суета.