Снега вопрошают: Россия, ответь,
Почему так легко за тебя умереть?
Дозорный в траншею вернулся. -- Друзья -
Сказал он спокойно, -- подсчитывал я:
Штук двадцать их перевалило кювет.
На каждого танк... Да и этого нет,
Ведь нас двадцать восемь! Ни шагу назад!
И бой принимает гвардейский отряд.
4
Над древним Кремлем небеса, как шелом.
Столица в морозном тумане седом,
По ней из конца протянулись в конец
Сплетенья ершей; как терновый венец,
Вонзается копьями башенный строй
В рассвет, разлитой над Москвою-рекой.
Москва на походе. На марше Москва.
Звездой осияна ее голова,
Как шлем запыленный гвардейца-бойца,
Простерлись окопы в четыре конца.
Но мечется даль в огневом колесе:
"Угроза над Волоколамским шоссе".
Там танки ползут, за отрядом отряд,
То охнет земля, то леса завопят.
Качаются черно-стальные горбы,
И танки, шалея, встают на дыбы,
Грозятся бока их крестовым тавром,
И смерть, как погонщик, за вражьим гуртом.
"Москва! Где Москва? Где кварталы Тверской?"
Но залп ударяет -- один и другой.
"Где Кремль? Где тут площади Красной гранит?"
Стальная броня, расседаясь, трещит,
И башня зияет разрубленным лбом,-
К соломе гвардейцы припали ничком.
В ней свежесть степная младенческих дней,
Но каплями кровь пробивается к ней.
И боль сквозь шинель ударяет волной,
То холод обнимет, то взвихрится зной,-
К земле припадает гвардеец, томясь,
И боль утихает, смиряясь тотчас.
По капелькам кровь свою в сердце страны
Вливают ее исполины сыны.
Губами к земле припадает один:
"Россия... Она велика, погляди,
Да, некуда нам отступить и уйти,
Во мгле и метелях -- Москва позади".
Она, как в дозоре, лежит без огней,
Но дали ночные открыты пред ней.
В столице не спят. Над столицею гул...
Быть может, стервятник в тумане мелькнул,
Быть может, ее осыпает свинцом,
Быть может, ее поливает огнем...
И каждый разбитый кирпич в этот миг
В гвардейское сердце сквозь грохот проник,-
Они кирпичи обжигали, они
Дворцы воздвигали в счастливые дни,
И мрамор метро шлифовали они,
И в звездах Кремля зажигали огни.
В сердцах у гвардейцев родная Москва,
Она тут, в зигзагах окопного рва,
С ней не расстаются роса и трава,
И каждая песня Москвою жива.
В ней птиц перезвоны, в ней ветер полей,
И смерть, как над миром, не властна над ней.
И ветер к траншее гвардейцев прильнул:
"О ветер, пробейся сквозь пламя и гул.
Посланцем ступай и Кремлю доложи:
Мы телом своим отстоим рубежи
В неравном бою, в огневом колесе -
На вздыбленном Волоколамском шоссе".
5
Россия, созревшая в гневе боев,
От края до края раздался твой зов,
Дружины ветров на врага обрати,
Встречай его бурей на каждом пути.
В отвагу и мощь, как в доспех броневой,
Сынов облачи для страды боевой.
Буди в поднебесье вершины хребтов,
Огнем заколдуй беспределье снегов,
Прикличь сребробронные стужи зимы,
Кровавое выжги отродье чумы.
Винтовки -- на взводе, надежна рука,
И -- свист молодецкий летит с большака.
Гвардейцы! Гранатами крой по врагу.
Удар громовой. Ослепительный гул.
И -- дыбом просторы, и даль -- ходуном,
И танк -- исступленным захлестнут огнем.
В смятенье ноздрями поводит другой,
С распоротой и обожженной броней.
И словно над бездной, в испуге, слепой,
Сожженные лапы подняв пред собой,
Со скрежетом третий, минуя откос,
Бокастое тулово тяжко занес.
С налета в затылок четвертому лбом
И замер, застыл в онеменье тупом.
Снега голубые в кровавой росе
На вздыбленном Волоколамском шоссе,
Над люком стрелок запрокинулся, нем,
Слетает подшибленным вороном шлем,
Рука протянулась в простор пустырей:
В Москву! На парад! Ну ступай, поскорей!
О русских санях бредил ты наяву.
И по первопутку собрался в Москву.
Чего ты закутался в бабий платок?
Что ежишься ты? Иль на стуже продрог?
Раздумье взяло? Не по вкусу свинец?
Иль русской зимой зачарован, мертвец?
Крылатая ненависть, пламенный гнев:
"Без спросу пришел ты сюда, обнаглев".
Израненных танков неистовый гуд...
Они потрохами стальными блюют...
Вот втянут четвертый в огня коловерть,
Вот пятого к счету прибавила смерть.
"Попотчевать пойлом собачьих сынов!" -
Чеканит приказ, непреклонно суров.
Бутылку с горючим -- по танкам взахлест,
Метнулись они, как жар-птицы из гнезд.
И, стиснут объятием огненных крыл,
Десяток чудовищ в тоске завопил.
Обвитые дымной волной огневой,
Они громоздятся под грохот и вой,
Как буйволы черные в лаве огня,
Сплетаются, корчась, надрывно стеня,
И прочно к себе их большак пригвоздил:
Колдобины -- спереди, ров -- позади.
Свинцовый летит над гвардейцами град.
Их руки от ран и натуги горят,
Шинели напитаны кровью густой,
Лежат уже трое, обнявшись с землей, -
Но в сердце по-прежнему бодрость крепка:
Оружие верно, надежна рука.
6
Москва -- в изголовье, Москва -- под ружьем,
И край, что не дремлет ни ночью, ни днем,
Что рядом, в траншее, под градом свинца,
Отвагу и силу вселяет в сердца...
Багрово от крови снегов полотно,-
Еще два гвардейца насмерть сражено.
В равнине, где бурных ветров перебег,
С оружьем в руках повалились на снег,
Легли, прислонясь голова к голове,
Телами заставив дорогу к Москве.
И грозен гвардейцев редеющий строй
Под градом свинцовым, под хлесткой
Не дрогнуть, не сдать в исступленном бою.
Уже восемнадцать осталось в строю.
У каждого кровью набухла шинель,
Не слышат, как шалая свищет шрапнель;
Пред ними четырнадцать мертвых громад -
Четырнадцать танков в обломках лежат.
На смену подбитым лавиной идут
Четыре десятка под скрежет и гуд,
Гранаты уже на исходе -- и вот
Товарищ товарищу передает:
"Гвардейцы! Ударил решительный час:
Три танка принять должен каждый из нас!"
Траншею покинув, навстречу врагу
Выходят они, залегают в снегу.