Расцвет ее жизни и творчества совпал с годами революции и Гражданской войны. Их вихри и вынесли Цветаеву из Москвы в эмиграцию. Там начались ее бедствия. Трехлетнее пребывание в Чехии превратилось в затяжную борьбу за устройство сколь-нибудь приемлемого быта. Огромных усилий требовало создание элементарных условий жизни и изыскание времени для творчества. Все это повторилось при переезде в Париж, а позже – при возвращении в голодную и холодную Москву и в эвакуации в Елабуге. Поэтесса постоянно переживала непрекращавшуюся семейную драму. Составляющие душевных мук включали: отсутствие постоянного места жительства, денег, длительную разлуку с любимым мужем – писателем, журналистом и актером Сергеем Эфроном, перипетии его политических метаний. То он офицер белой армии, то перешел на сторону красных, увидев в революции рождение нового мира с широкими возможностями самореализации человека. Повороты в воззрениях мужа вызывали у Цветаевой беспокойство. Она безуспешно пыталась предостеречь его от рискованных шагов.
В 1939 году была арестована ее дочь, а затем и муж, которого обвинили в том, что он – французский шпион. Своего жилья у Марины по-прежнему не было, приходилось довольствоваться временным. Поиски работы также были безуспешными. И Цветаева с возмущением стала спрашивать, почему Москва ее отвергает. Ведь огромное число ее стихотворений посвящено Москве. А ее отец – Иван Владимирович Цветаев – был создателем всемирно известного Музея изящных искусств. Он подарил Румянцевскому музею (впоследствии Библиотеке им. Ленина) три огромные семейные библиотеки.
Главное препятствие заключалось в том, что ее, как жену «врага народа», никто не отваживался печатать. Письма, просьбы и письма-жалобы в Союз писателей, правительство и лично Сталину остались без ответа. Поэтому в те дни в дневниках Марины Цветаевой появились горькие записи: «Меня жизнь за этот год добила», «Исхода не вижу... Взываю о помощи...». И наконец, страшный крик души: «Никто не видит – не знает, что я год уже ищу глазами крюк... Я год примеряю смерть...» А в эвакуации в Елабуге все обстоятельства сложились так, что выхода уже не было никакого. И наступила развязка...
Трагичной, неоправданно жестокой оказалась судьба выдающегося ученого заката советской эпохи – академика Валерия Алексеевича Легасова. В научных и промышленных кругах страны его высоко ценили как блестящего, энциклопедически образованного ученого, энергичного работника, умевшего четко организовать свой личный труд и деятельность одного из ведущих научных учреждений, в числе руководителей которого он плодотворно трудился. У Валерия Легасова была яркая научная карьера. В 1967 году в возрасте 31 года он защитил кандидатскую диссертацию. А через пять лет стал доктором наук. В 45 лет ему было присвоено звание академика, а с 1985 года – он член Президиума Академии наук СССР.
С именем академика связаны наиболее крупные достижения отечественной науки в новейшем ее разделе – химии благородных газов. Он – непосредственный исполнитель и постоянный руководитель всех научных и опытно-конструкторских работ в этой сфере исследований. В результате были получены десятки уникальных, ранее неизвестных, полезных для промышленности веществ.
Труды Валерия Легасова и возглавляемого им коллектива в 1985 году были отмечены высокой государственной наградой – присуждением Ленинской премии СССР. В итоге ученые титулы Валерия Легасова выглядели следующим образом: член Президиума Академии наук СССР, заместитель директора Института атомной энергии им. Курчатова, возглавлявший отделение молекулярной физики, а в МГУ – руководитель объединенной кафедры радиохимии и химической технологии. Для пятидесяти с небольшим лет это была карьера не просто блестящая – небывалая.
Поворотным пунктом в его судьбе стали события на Чернобыльской атомной электростанции. Было это так. 26 апреля 1986 года в актовом зале Института атомной энергии им. Курчатова проходило собрание партийно-хозяйственного актива ученых. Обсуждался доклад «Об успехах советской атомной энергетики». Впоследствии академик Легасов вспоминал: «Воспевая гимн атомной энергетике, большим успехам, которые достигнуты, докладчик скороговоркой сказал, что сейчас, правда, в Чернобыле произошла какая-то авария...» Академик был включен в состав созданной в связи с этим происшествием правительственной комиссии и в 16 часов того же дня вылетел на место события. Масштабы аварии оказались ужасающими.
По его оценке, это было событие планетарного масштаба, которое, видимо, войдет в историю человечества так же, как извержение заметных вулканов, гибель Помпеи или что-нибудь близкое к этому. 27 апреля в хмурое небо над станицей устремляется армейский вертолет. На его борту – председатель правительственной комиссии – заместитель председателя Совета министров СССР Борис Щербина и академик Валерий Легасов. Щербина со стометрового расстояния рассматривает в бинокль взорвавшийся реактор. На его вопрос: «А что это там за малиновое свечение?» – Легасов отвечает: «Это не свет, это смерть».
Реактор в результате взрыва перестал существовать, превратился в пористую груду обломков, из которых шел выброс в воздух опасных для людей радиоактивных загрязнений. Была угроза возникновения самопроизвольной цепной реакции деления атомного топлива. Участник работ по ликвидации последствий аварии генерал-майор Николай Тараканов вспоминает: «Легасов приехал в Чернобыль одним их первых, работал непосредственно у четвертого реактора. Получил приличную дозу излучения... Но вместе со своей командой не уехал, остался! И это была вовсе не бравада: он нужен был тут как талантливый научный руководитель. Он имел право уехать, и никто бы его не упрекнул. Но Валерий Алексеевич остался...»
Прежде всего академик настоял на эвакуации 50 тыс. жителей городка атомщиков Припяти. И предложил меры по предотвращению возобновления цепной реакции деления атомного топлива: сбрасывание с вертолетов на взорвавшийся реактор материалов, затрудняющих вредоносные процессы в обломках реактора и способных дезактивировать радиоактивное излучение. Сам академик поднимался на вертолете над реактором по 5–6 раз в день. Валерий Алексеевич весьма остро оценивал ситуацию в первые месяцы чернобыльских событий. Он говорил: «Такая неготовность, такая безалаберность. Сорок первый год в еще худшем варианте. С тем же Брестом, с тем же мужеством, с теми же отчаянностями и с той же неготовностью...» 5 мая он впервые на несколько часов вернулся в Москву и сказал близким людям об отсутствии необходимых приборов, йода и других препаратов. Жизнь подтвердила обоснованность критики. Число больных среди ликвидаторов последствий аварии впоследствии оценили приблизительно в 600 тыс. человек. Не обошло бедствие и самого академика – он заработал лучевую болезнь. Когда он, заглянув в институт, поделился впечатлениями с дозиметристами, один из них, бросив взгляд на дозиметр, едва не упал в обморок. Воскликнул: «Валерий! Да ты светишься, как деталь из четвертого блока. Немедленно раздевайся, иначе хана».
В августе 1986 года академик В. Легасов в качестве главы советской делегации на совещании в МАГАТЭ в Вене сделал пятичасовой доклад «О причинах аварии на ЧАЭС, мерах по ее ликвидации, долговременных последствиях и принципах безопасности атомной энергетики». Доклад получил высочайшую оценку. 550 участников, представлявших страны мира, встали, нескончаемыми аплодисментами провожая докладчика. Мир, напуганный последствиями аварии, склонил голову перед мужеством этого человека. После этого Валерий Легасов вошел в десятку самых известных ученых мира. Доклад, как впоследствии вспоминал бывший председатель правительства страны Николай Рыжков, был беспрецедентно смелым по своей объективности. Кое-кто требовал авторов этого семисотстраничного доклада привлечь к уголовной ответственности.
Чернобыльские события и их оценка академиком Валерием Легасовым стали поворотным пунктом в жизни ученого. Они повлекли новое направление в его научной деятельности. Он стал создателем направления по научной оценке техногенных проблем, их влияния на развитие человечества, включился в разработку концепции безопасности и выживания нашей цивилизации в новых условиях. Он спрашивал: «Может ли человеческая цивилизация с учетом ее перспектив саморазвития существовать невообразимо долго или есть какой-то предел?» Иначе говоря, сколько еще поколений людей, не меняя своего биологического облика, могут благополучно существовать на Земле с учетом возникающих рисков.