— Вова, — сказала ласковым голосом мама, — пойди-ка сюда, милый!

В этот момент Вовка, устроившись на сундуке, рассматривал карту, изображавшую путь из Перу в Полинезию, который проделали на плоту «Кон-Тики» пятеро норвежцев и один швед. Сундук стоял у окна, а за окном виднелась Москва-река. Вовка размышлял о том, удастся ли им с Саханычем и Лешкой раздобыть на стройке достаточно бревен, чтобы соорудить плот и отправиться на нем вниз по реке. При слове «милый» он насторожился. По горькому опыту Вовка знал, что такое обращение не предвещает ничего хорошего: наверняка его заставят сейчас что-нибудь сделать. Не отрываясь от карты, он все же отозвался:

— Что там еще? Я здесь.

— Вова, мой мальчик, сходи, пожалуйста, в магазин, купи хлеба.

Все Вовкино существо восстало против. Дом полон людей, а в магазин, выходит, кроме него, идти некому. Вот сидит за столом отец и что-то подчеркивает в журнале красным карандашом. Попробуй, скажи ему, что надо сходить за хлебом, он немедленно ответит:

— Я занят.

Или бабушка, что ей только сейчас и приспичило штопать чулок, могла бы выбрать другое время!

Наконец, Наташа совсем без дела, копается со своими куклами. Что стоит ей сбегать за хлебом, только завернуть за угол, тут и булочная. Но, конечно, мама скажет, что Наташке еще рано ходить в булочную. Однако на всякий случай Вовка говорит:

— Пусть Наташка сходит.

— Что ты, сынок, — отзывается мама. — Разве можно Наташу посылать в булочную, она еще маленькая.

Выходит, сдобу есть она большая, а вот покупать ее — маленькая… Впрочем, стоит ли рассуждать, только расстроишься. Остается последнее — применить военную хитрость.

— У меня палец распух, — неуверенно произносит Вовка и тут же спохватывается, поняв, что допустил непоправимую глупость. Мать будет допытываться, что да как, и, чего доброго, станет мазать палец зеленкой или йодом. — Ну, ничего, я иду.

— Какой у тебя палец распух, покажи, — требует мама.

Но Вовка старательно прячет под рубашкой палец, который ему действительно прищемило недавно, когда они с Саханычем пытались сдвинуть с места бревно.

— Давно все прошло, — как можно равнодушнее говорит он. — Давай сумку. Какого хлеба взять?

Мать растолковывает ему, что надо купить: килограмм черного и две городские булки. Но Вовка все это явно пропускает мимо ушей, занятый злополучными бревнами. «Неужели нам не осилить бревно, если навалимся на него втроем? Можно в конце концов применить рычаги, употребив на них крепкие палки». Обуреваемый этими мыслями, Вовка спускается по лестнице и идет в булочную. И только оказавшись у прилавка, он обнаруживает, что забыл, какой ему нужен хлеб. На свой страх и риск он покупает килограмм белого и халу. А дома беззастенчиво врет, что черного хлеба не было, а городские булки оказались черствыми.

— Совсем отбивается парень от рук, — сокрушается мама. — Хоть не посылай никуда, все перепутает.

Если верить папе, то Вовка был начинен пережитками, как слоеный пирог. Вернувшись из школы, он всячески оттягивал момент, когда надо было садиться за стол и делать уроки. Перед этим следовало снять школьную форму и одеться в домашний костюм, вымыть руки и покушать. Если подходить ко всему с умом, то на всех этих процедурах можно было немало выгадать. И Вовка выгадывал.

Расстегнув ботинки и спустив наполовину штаны, Вовка обычно с головой углублялся в «Огонек». Навалившись на стол, он листал журнал с начала и с конца, наслаждаясь обилием самых различных картинок.

— Вова, переодевайся! — слышался с кухни голос мамы.

— А я что делаю? — обиженно спрашивал Вовка и энергично тряс штанами, так что пряжка ремня, ударяясь о стол и стул, создавала необходимый шумовой эффект.

Но долго на этом продержаться было нельзя. После второго или третьего напоминания Вовка сбрасывал ботинки и форму, облачался в домашний костюм и принимался искать тапочки. Мама терпеть не могла, когда в квартире ходили в ботинках, и потому завела для всех войлочные туфли. По идее туфли всегда должны были находиться в прихожей, у вешалки. Вовкиных тапочек тут никогда не было, они исчезали самым непостижимым образом. Слоняясь из угла в угол в поисках запропавших туфель, Вовка ухитрялся находить массу поводов для развлечений. В одном месте ему попадал обрывок газеты с фельетоном, и Вовка тут же, на ходу, его прочитывал, в другом — сломанная и давно позабытая игрушка, в третьем — истрепанная и прочитанная еще в прошлом году книжка. Многих бесплодные поиски затерявшейся вещи раздражают, Вовку они забавляли.

Финал всегда был один и тот же: выведенная из терпения мама находила Вовкины тапочки, тащила его за руку к умывальнику, и вот он уже сидел на кухне и давился котлетой.

Но самое страшное начиналось, когда Вовка приступал к урокам. Едва он раскрывал учебник, выяснялось, что у него болит живот. Из туалета его выдворяли силой, так как он ухитрялся проскальзывать туда с книгой. Выведя в тетради первую строчку — «Домашняя работа», Вовка вдруг обнаруживал, что, собственно говоря, домашнего задания он не знает. Начинались мучительные поиски записей в дневнике которые ни к чему не приводили, так как Вовка, несмотря на строгий наказ мамы, задания на дом никогда не записывал. Приходилось идти к соседям, звонить Лешке.

Наконец Вовка опять садился за стол и углублялся в занятия. Смотреть на него в это время было мучительно: он ерзал на стуле, кряхтел, пыхтел, кашлял, сморкался — всем своим видом напоминая окончательно изношенную, расползающуюся по всем швам машину, пригодную только на слом.

Папа неоднократно делал попытки выработать у Вовки систематические трудовые навыки. Однажды он купил ему аквариум и золотых рыбок, надеясь, что уход за ними надолго увлечет сына.

Тщетно! Уже через неделю аквариум был забыт, и папе пришлось взять на себя заботу о золотых рыбках.

Другой раз он принес Вовке лобзик, фанеру и альбом для выпиливания. Как всегда, Вовка принялся за дело горячо, но его энтузиазм очень быстро иссяк. Обезображенный кусок фанеры, напоминавший своими контурами одновременно кролика и льва, пылится теперь за сундуком рядом с лобзиком.

Убедившись в собственной педагогической несостоятельности, папа махнул на сына рукой.

— Эх, ты, лень разнесчастная, — часто дразнила Наташка брата, и Вовка не обижался. Он давно уже смирился с мыслью, что лень — это вовсе не лесной зверек и не золотистая рыбка, а он сам, Владимир Синев, ученик четвертого класса «В» тридцать второй школы.

Может быть, столь нелестная характеристика так и осталась бы за Вовкой, если б не один случай.

Дом, в котором жили Синевы, принадлежал Гипромезу. Эта организация, кроме своего дома, имела еще и подсобное хозяйство. Каждый вечер из подсобного хозяйства привозили молоко и тут же во дворе продавали. Разумеется, в первую очередь молоко выдавали гипромезовцам, а то, что оставалось, — другим жильцам.

Мама часто стояла по вечерам во дворе в очереди за молоком. Иногда ей удавалось купить, иногда она уходила с пустым бидоном. И вот однажды Вовка явился свидетелем такой сцены.

Раздатчица молока, румяная полная женщина, ловко орудуя посудой, зорко следила за очередью, чтобы не допустить нарушения интересов Гипромеза. Заметив в очереди маму, она громко крикнула:

— Гражданка, не стойте здесь, вам молока не будет. Каждый раз вы здесь стоите, а мне своим вряд ли хватит.

Мама растерянно огляделась вокруг и ничего не сказала в ответ.

А Вовке почему-то стало ее очень жалко. Он подошел к ней, взял из ее рук бидон и тихо промолвил:

— Иди домой, мам, я сам.

Вечером, разливая густое молоко по стаканам, мама сказала папе:

— Ты знаешь, Сеня, сегодня молоко получил Вова. Вот молодец какой!

На следующий день Вовка молча взял бидон, достал из ящика комода деньги и ушел во двор. Не прошло и получаса, как он вернулся с молоком.

Так повторялось каждый вечер. Забота о том, чтобы в семье всегда имелось хорошее молоко, с плеч мамы была снята целиком.