С каждым днем мы с Гошкой все больше привязывались друг к другу. Частенько домашние ворчали, что Гошка занимает слишком много места, что от него постоянно беспорядок в комнате и что его вообще неплохо бы отнести в чулан. Особенно недолюбливала Гошку бабушка.

— Ох, уж этот бегемот! — все время кряхтела она. — Растет не по дням, а по часам: В квартире совсем не осталось свободного места. Хоть мебель выноси! В зоопарк его надо!

В такие моменты я всегда заступался за своего друга и чуть что сразу прятал его под свою кровать. Когда же за что-нибудь распекали меня, вперед, как танкетка, спешил Гошка. Он надувался и топал от негодования, и всем своим видом давал понять, что не даст меня в обиду. За всю нашу с Гошкой дружбу мы только один раз повздорили, да и то по пустяку: как-то я залез на него, а он взял и выбил свою пробку и сразу же, охнув, присел, а я шлепнулся на пол. Отчитал я его тогда как следует, и он больше не устраивал глупых шуточек, а если и был чем-то недоволен, то просто стоял и скрипел. Он был такой тихоня, что даже ссорился со мной шепотом.

Однажды отец сказал:

— Скоро переезжаем на дачу.

— А Гошку возьмем? — поспешил выяснить я.

— Нет. В машине и так мало места. Не знаю, куда вещи погрузить. Гошку отнеси в чулан… До осени.

Расстроился я. Шутка сказать! Нас разлучали на целое лето.

Накануне отъезда мы с Гошкой весь день провели вместе: гоняли во дворе мяч, плескались в фонтане. Но вдруг ко мне подошла бабушка и предложила сходить в зоопарк.

— И Гоше будет интересно, — сказала она. — Покажем ему разных животных, познакомим с родственниками.

— Ой, бабуля! — закричал я. — Здорово ты придумала. Пойдем!

В тот день в зоопарке народу было мало, и мы спокойно осмотрели обезьянник, клетки со львами и площадку молодняка. Потом обогнули озеро с плавающими лебедями и утками и остановились около вольера с надписью: «Гиппопотам Маша». За изгородью около зацементированного бассейна стояла огромная бегемотиха. Она медленно водила головой в разные стороны — посматривала на редких зрителей сонным, безразличным взглядом. Я пододвинул Гошку поближе к сетке, но бегемотиха совсем закрыла глаза и стала жевать жвачку.

— Ого! — услышал я за спиной. — Сынка нашей Машке принес?

Я обернулся и увидел около нас дяденьку с усами и в фартуке.

— Да, да, сынка! — обрадовалась бабушка и улыбнулась.

— Мы просто смотрим, — тихо произнес я.

— А-а! Ну, смотрите… А то оставил бы.

— Конечно! — закивала бабушка. — Вместе им будет просто замечательно!

Я подумал, что вообще-то, пока я буду на даче, здесь Гошке было бы не так уж плохо. С бегемотихой они подружились бы. Вот только не проткнул бы его кто.

— Оставляй! — снова сказал дяденька. — Я здесь смотрителем работаю. Уж как-нибудь за твоим дружком присмотрю.

— И не раздумывай! — подтолкнула меня бабушка.

— А кормить его будут? — спросил я.

— А как же? — развел руками дяденька-смотритель. — Три раза в день. Как Машку.

После этих слов я совсем успокоился, но все еще обнимал Гошку.

— Большое вам спасибо! — сказала бабушка и вдруг выхватила у меня Гошку и протянула дяденьке.

— Пожалуйста, поставьте его в тенек, под кусты. На солнце он может лопнуть.

— Не волнуйтесь! Все сделаем, как надо!

Дяденька-смотритель обхватил Гошку и вошел с ним в вольер.

Как только мы вернулись с дачи, я сразу побежал в зоопарк. Еще издали в вольере гиппопотамов я заметил бегемотиху, но Гошки рядом с ней не было. У самого вольера я столкнулся с дяденькой-смотрителем и только собрался спросить у него про Гошку, как вдруг в бассейне что-то плеснуло и на поверхности воды показалась вначале голова, а потом и вся серо-зеленая туша еще одного бегемота.

— Видал, как твой Гошка подрос? — спросил меня дяденька-смотритель и кивнул на животное. — Все говорят, его недавно к нам доставили, но мы-то с тобой знаем, кто это, правда?

Он улыбнулся и обнял меня за плечи. Я посмотрел на вылезшего из воды бегемота и вдруг заметил, что его пасть дрожит от улыбки, а в глазах мелькают знакомые озорные смешинки. Бегемот посмотрел в мою сторону, закивал головой и пошевелил ушами, и я сразу узнал в нем прежнего Гошку. И Гошка узнал меня тоже. Он подмигнул мне, подбежал к изгороди, и его пасть растянулась в радостном приветствии.

В семь лет я играл только с девчонками. У меня было три родных сестры и шесть двоюродных. И жили мы во дворе, где были одни девчонки и, как назло, ни одного мальчишки. С утра до вечера сестры играли в куклы. Кукол у них было много: тряпичные в платьях и кофтах, матрешки в сарафанах и кружевах и совсем голые из целлулоида. Были куклы с бантами, с цветами, зонтиками. Толстые и тонкие. Большие и маленькие. Были куклы, которые сидели на чайниках, и куклы с огромными глазами — они опускали ресницы и пищали. Вся наша квартира была завалена куклами. Куда ни посмотришь, везде сидели эти уродины. Я засовывал их под диван, прятал в чулане — ничего не помогало. Кукол не уменьшалось. Даже наоборот, их становилось все больше. Сестры были без ума от своих кукол. Они называли их балеринами и принцессами. Они все время одевали и раздевали их, кормили и укладывали спать. Каждый раз, когда я предлагал сестрам играть в футбол или сражаться на шпагах, они начинали меня стыдить.

— Ты невоспитанный мальчик, — говорила одна сестра.

— Все твои игры шумные и неинтересные, — говорила другая.

А третья подсовывала мне куклу и тащила играть в дочки-матери. Я ужасно злился, но ничего не мог поделать. Ведь сестер было много, а я один. Вот и приходилось мне играть с ними в куклы. Вместе с сестрами я вышивал и вязал, готовил обеды для кукол и пел им колыбельные. Постепенно сестры стали принимать меня за свою подругу. Иногда кто-нибудь из них забывался и говорил мне:

— Ты не так постелила балерине Тане.

— Ты мало качала принцессу Зину.

Обидно было до слез. Но это еще что! Сестры в день моего рождения подарили мне… куклу.

Но вот однажды вечером в наш дом приехали новые жильцы. И в той семье был мальчишка. Правда, там были еще две девчонки, его сестры, но главное — был мальчишка! В ту ночь я долго не мог уснуть. Я все представлял, как буду играть с новым соседом. Я достал из-под дивана кожаный мяч, заточил деревянную шпагу, подкрасил пробочный пистолет. «Теперь-то начнется новая жизнь», — думал я.

Наутро я выбежал со своими вещами во двор и стал гонять мяч перед окнами новых соседей. Вначале из дома вышла одна сестра мальчишки. Она тащила две куклы. За ней вышла вторая сестра. С тремя куклами. А потом показался и мальчишка. В руках он тоже держал… куклу.

Однажды мой дядя, разбирая пыльный чердак, нашел старый женский велосипед, настолько ржавый, что невозможно было узнать, какой он марки. Вначале дядя хотел выбросить велосипед, но потом отдал его мне и сказал:

— Делай с ним, что хочешь, только чтобы дома эту колымагу я не видел.

К тому времени я уже хорошо катался на велосипеде. Своего у меня, правда, не было, я катался на чужих, но ездил по-настоящему здорово. Я мог, например, ехать «без рук» и «без ног», мог лежать на сиденье и крутить педали руками, мог вообще не ехать, балансируя на одном месте. Ребята говорили, что я вполне мог бы выступать в цирке.

Когда я вышел с дядиным велосипедом во двор, ребята чуть не умерли от смеха:

— Вот это да! Драндулет! Ну и керосинка!

Не обращая на них внимания, я отнес велосипед в сарай и стал приводить его в порядок. Разобрал и промыл в керосине все части, очистил от ржавчины и смазал машинным маслом. Заклеил камеры и выгнул погнутые спицы. Потом собрал велосипед и попробовал на нем прокатиться. В общем-то ехать было можно. Правда, все время лопались шины и велосипед сносило в сторону из-за кривой передней вилки. И оттого, что не хватало спиц, колеса восьмерили и подпрыгивали. И все время соскакивала цепь. Но это еще не все. Главное, велосипед страшно трещал. В задней втулке не хватало нескольких шариков, и она так сильно тарахтела, что прохожие останавливались, смотрели мне вслед и искали на велосипеде моторчик.