Она замолчала, как бы что-то обдумывая. Ее желтые глаза округлились, остекленели.

— Ты еще не так испугаешься, — добавила она несколько погодя. С шумом закрыла книжку, встала, и трость ее застучала по комнатам.

Лукия с замиранием сердца прислушивалась к этому стихавшему вдали стуку. В ушах продолжали звенеть последние зловещие слова: «Ты еще не так испугаешься».

Как бы ища защиты, девочка зарылась лицом в тяжелую бархатную портьеру.

 Прошел день или два. Графиня не кричала на Лукию, даже не пригрозила ей тростью. Как будто и не было разбитой вазы. Но ястребиные глаза графини, останавливаясь на девочке, моментально делались стеклянными, жуткими. Под взором этих глаз Лукия вся съеживалась, втягивала голову в плечи и тогда становилась удивительно похожей на маленькую птичку, что одиноко и грустно сидит на перекладине в клетке.

Во время обеда на кухне, (вся прислуга обедала на кухне за длинным общим столом) старушка подала Лукии кашу в черепке. Кровь ударила девочке в лицо. Задрожали губы. А старушка сказала:

— Прости, Лукия. Так распорядилась графиня. Не хотела тебя обидеть, но... сама ведь понимаешь...

Лукия ждала насмешек, издевательств. Но все за столом ели молча, не глядя в ее сторону. Она была очень благодарна людям за то, что они сейчас не обращают на нее внимания. Но было больно до слез. Ей, как собаке, подают еду в черепке!

На улице горькая обида и грустные мысли развеялись. Припекало солнце, цвели старые липы, в воздухе стоял густой медовый запах. С «черного» двора неслось неудержимое ржание белого арабского жеребца, выведенного Петровичем на прогулку. Мяукали павлины, цокали чем-то напуганные цесарки. Страус подошел на своих голых ногах-ходулях к каменной ограде, стараясь заглянуть через нее в сад.

Из желтого флигеля на балкон вышел, задрав белый и пушистый, как вата, хвост, ангорской породы кот. Мурлыча и благодушно жмуря глаза, он начал тереться о столб. Страус еще издали заметил кота, которого неизвестно почему люто ненавидел всем своим африканским сердцем. Он понесся к флигелю, но, вовремя заметив своего врага, кот молниеносно бросился на крышу. Страус разочарованно клюнул столб и медленно побрел обратно, делая вид, что ничего, собственно, не случилось.

Лукии не хочется идти в комнаты, но графиня, наверно, уже готовится к послеобеденному отдыху — надо выгнать мух, опустить шторы в спальне. Убаюкивает жужжание пчел, которые берут липовый мед. Постепенно нарастает радость в груди. «Отчего бы это?» — думает Лукия. Но гут же вспоминает. Теперь ведь не приходится терзаться в ожидании наказания. Наказание пришло в виде черепка с кашей. Обидно, конечно, но это отнюдь не то страшное, чего ждала девочка. К тому все это не так уж и тяжело перенести. Дева Мария опять смилостивилась над ней, не дала ее в обиду...

И Лукия уже весело бежит в двухэтажное здание. За нею гонятся солнечные зайчики, соскакивающие с ослепительной стеклянной крыши оранжереи.

В тот вечер графиня рано легла спать. Перед сном имела какой-то тайный разговор с Петровичем. Лукия очень удивилась, когда поздно вечером Петрович зашел на кухню, где только что поужинали, и позвал ее.

— А куда? — спросила девочка.

— Узнаешь, — буркнул Петрович.

Они вдвоем вышли во двор. Было темно. В синем небе мерцали зеленоватые звезды, но луна еще не взошла. На далеком поле кричали перепела; откуда-то, должно быть из степной балки, долетал скрипучий голос дергача; в конюшне бил копытом о деревянный помост жеребец, в пруду, за парниками, на все лады квакали жабы.

Эти вечерние звуки только подчеркивали настороженную тишину. Такая тишина бывает перед ночной грозой. Казалось, что вот-вот замолчат перепела, умолкнут жабы и где-то на горизонте сверкнет огненной змейкой первая молния.

— Дядюшка Петрович, — снова обратилась Лукия, — куда же вы меня ведете?

В ее голосе зазвучала тревога. То, что Петрович не ответил, а молча продолжал идти дальше, еще больше испугало девочку. Но она не посмела отставать. С дрожью увидела, что Петрович держит путь к желтому флигелю... С каждым шагом возрастала ее тревога. Она почувствовала что-то недоброе. Когда конюх поднялся на балкон и открыл настежь дверь, пропуская девочку вперед, она вдруг остановилась:

— Куда это? Я не пойду, дядя...

Лукия не успела договорить. Петрович молча схватил ее сильными руками и, прикрыв широкой ладонью рот, поволок во флигель. Лукия рванулась, забилась, но почувствовала, что руки держат ее, как железные клещи. Открылась боковая дверца, и Петрович толкнул девочку в какую-то каморку. Лукия упала от толчка на пол и услышала, как загремел засов в дверях. Она осталась одна в непроницаемой тьме.

Острый запах ударил девочке в нос. В каморке воняло не то мышиным пометом, не то псиной. Лукия встала, протянула руки вперед. Она боялась наткнуться на что-нибудь в темноте. Ступила несколько шагов, нащупала стену. Нет, каморка была пустая. Девочка присела в углу, пытаясь собраться с мыслями, понять, что, собственно, произошло. Вспомнила, что сегодня графиня вызвала Петровича, о чем-то с ним разговаривала. Вспомнилось странное выражение глаз конюха, когда, выходя из комнаты, он посмотрел на Лукию. Наверное, он тогда получил приказ запереть ее сюда, в каморку. Эго, должно быть, наказание за разбитую голубую вазу. Графиня, выходит, не ограничилась только тем, что распорядилась подавать ей еду в черепке.

Вдруг вспомнила о таинственном узнике Жаке. Он тоже сидит запертый в этом флигеле. Где он? Может, вот здесь, рядом, за этой стеной?

Странный звук, похожий на хрюканье, послышался в каморке. У Лукии мурашки побежали по телу. Она не одна. В нескольких шагах от нее в темноте притаилось какое-то неведомое существо...

Звук повторился. Он очень походил на хрюканье свиньи, но Лукия была убеждена, что это не свинья. Существо начало чесаться. Потом оно громко вздохнуло, и девочке показалось, что в темноте тихо щелкнули зубы.

У Лукии, должно быть, невольно вырвался крик, потому что неведомое существо насторожилось, глухо зарычало. Затем оно, наверно, поднялось на ноги и несколько раз хрюкнуло, как и в первый раз. Лукии показалось, что в каморке еще больше запахло тем незнакомым запахом, который так похож на псину. Но девочка была убеждена, что это не пес.

Таинственное существо прошлось по каморке. Оно было так близко, что Лукия заслышала его дыхание и вся сжалась в своем углу. Потом что-то засопело, зачавкало — существо начало есть. Может быть, яблоко?..

Яблоко. Точно молния, снова промелькнула мысль о неведомом Жаке. Постепенно глаза свыклись с темнотой. Лукия разглядела посреди каморки темную подвижную массу. Высоко в стене виднелся четырехугольник окна. Это то самое окошко, до которого она не могла дотянуться, когда хотела узнать о таинственном Жаке. Сомнений не было, ее заперли в одной каморке с Жаком.

Тут же пришли на память рассказы о разных чудовищах, о людях с собачьими головами, о ведьмах, которые превращаются в черных кошек. Вспомнились рассказы о косматых домовых, которые живут на чердаках, в пустых чуланах. Но то были одни лишь разговоры, страшные сказки. А тут и в самом деле какое-то неведомое существо.

Лукии показалось, что в темноте сверкнули и погасли два зеленых огонька глаз. Стало совсем тихо. Ни один звук не долетал сюда со двора. Девочка никак не могла себе представить, сколько времени прошло с тех пор, как Петрович запер ее в эту каморку. Неведомое существо тоже стихло. Но от этой тишины стало еще страшнее. Лукии представлялось, что в двух шагах от нее притаилось страшное чудовище — человек с волчьей головой. Девочка напрягала зрение, но в темноте едва обозначились неясные очертания какого-то темного тела на полу...

Страшно болели усталые ноги. Должно быть, уже не один час просидела в углу притихшая Лукия. Едва она шевельнулась — в тот же миг опять послышалось глухое, злобное рычание неведомого существа. Звякнула цепь, темное тело поднялось с пола. Лукия успела разглядеть, что страшное существо вытянулось во весь рост. Какое-то мгновение чудовище как бы раздумывало, что ему делать, а затем просто пошло на Лукию. Длинные лохматые руки протянулись в темноте к девочке, схватили ее за кофточку. Лукия ощутила совсем рядом горячее дыхание чудовища и дико закричала. Черный мрак погасил ее сознание.