Действительно, здесь было попросторнее, чем на пути к отметке 527. Но не настолько, чтобы уж совсем безмятежно лезть вниз, ни за что не цепляясь рюкзаком. Пару раз Таран был очень близок к тому, чтобы капитально застрять, но все-таки кое-как проскальзывал между острыми выступами. Мочило холодной водой и обдувало сквозняком не меньше, а даже посильнее, чем наверху. Воды было намного больше, ибо в эту нижнюю часть «колодца», кроме того, первого, ручейка стекало еще несколько, просачивавшихся через трещины в стенках. Движение воздуха тоже чувствовалось сильнее, поскольку река, протекавшая где-то внизу, играла роль насоса и создавала сильную тягу. В общем, к концу спуска Юркина физиономия солидно занемела, примерно так, как если бы его умыли мокрым снегом и дали с полчаса постоять на холодном ветру. Руки тоже, несмотря на перчатки, промерзли до собачьего состояния.

Чем ниже спускался Юрка, тем отчетливее слышался гул воды. И вот наконец, когда под подошвами хрустнула галька, а сзади Тарана заботливо поддержали лапищи Топорика, этот самый шум достиг максимума. Когда Юрка выпростался из пояса, он, прежде чем снять лампу и надеть инфракрасные очки, все-таки позволил себе пару секунд поглядеть на речку при более или менее нормальном освещении.

Площадочка с отметкой 459 была совсем небольшая — три на четыре метра, наверное. И до потолка туннеля было всего ничего — метра два самое большее. Мимо этой самой площадочки с огромной скоростью неслась черная-пречерная — такой она при свете фары казалась — крутящаяся воронками вода. А где-то далеко ниже или, наоборот, выше этого места слышался не то гул, не то даже грохот водопада. Здесь, рядом, никаких камней-бурунов не просматривалось — возможно, они скрывались где-то под поверхностью воды, но то, что где-то все далеко не так безмятежно, можно было и так догадаться.

Топорик уже почти надул один из поплавков катамарана, похожий на кошмарно увеличенный гороховый стручок. Второй такой же вытащили из Юркиного рюкзака. Пока Топорик накачивал поплавки. Юрка своими задубелыми от холода руками свинчивал дюралевые трубки, которые соединяли между собой оба поплавка катамарана. Как ни странно, это помогло согреться.

Далее прибыла Милка, у которой в рюкзаке были весла и прочная капроновая сетка, которой предстояло сыграть роль палубы и кресел. К тому моменту, когда у речки появился Ляпунов, плавсредство было почти готово, а когда вниз спустился Ольгерд — он и на сей раз не попытался сбежать! — оставалось только спустить катамаран на воду. Впрочем, в этом была немалая загвоздка. Ясно, что, просто столкнув суденышко в воду, ты больше его никогда не увидишь — унесет. Погрузишь всех на берегу — с места не сдвинешься. Но, похоже, Ольгерд уже хорошо знал порядок действий в такой ситуации.

— Слушайте внимательно! — проорал он, перекрывая шум воды. — Сейчас ставим катамаран левым поплавком на воду! После этого мы с капитаном держим второй, а остальные залезают с рюкзаками в таком порядке: Юра — в левый задний угол сетки, Топорик — в левый передний, Мила — в середину, но ближе к левому поплавку. Потом мы с капитаном по команде: «Ап!» отталкиваем катамаран и одновременно запрыгиваем в сетку. Сразу после этого Мила садится в середину сетки. Начали!

Почему-то в момент погрузки Таран больше всего боялся, что сетка его не выдержит. Но она выдержала и его, и Топорика, и Милку. Потом, когда катамаран здорово накренило на левый бок, сердце екнуло при мысли о том, что эта посудина вот-вот перевернется. Однако тут прозвучала зычная команда:

«Ап!»

Ляпунов и Ольгерд оттолкнулись от берега и лихо запрыгнули на сетку. Мощный поток воды мигом подхватил суденышко и с нарастающей скоростью повлек его в темноту, которую прорезали только два луча фар, укрепленных на шлемах Ляпунова и Ольгерда…

Таран, как известно, был не особенно пугливым парнишкой. И жизнь-жестянка его не раз ставила в ситуации очень опасные, где до смерти оставалось не «четыре шага», а гораздо меньше. Конечно, страх он, как всякий нормальный человек, испытывал, но, как правило, быстро справлялся с ним и начинал делать то, что было необходимо для спасения собственной жизни. Было лишь несколько ситуаций, когда лично от него ничего не зависело, и именно тогда Юрка чуял особый, самый ужасный страх — страх от собственного бессилия. Например, тогда, когда Ваня Седой повесил ему на шею заминированный плейер и отправил к Птицыну. Тогда все зависело не от Тарана, а от умной собачки, которая унюхала пластит в корпусе плейера, и от майора Додонова, который сумел разрядить этот «сюрприз». Позже на Тарана напал подобный же страх, когда он увидел, как экстрасенсиха Полина подчиняет своей воле всех окружающих и никто не в силах ей противостоять. Особенно тогда, когда она заставила некоего Алика расстрелять жлобов-телохранителей, а те, словно агнцы божьи, без малейшего протеста смиренно пошли на заклание.

Нечто похожее Юрка испытывал и сейчас, когда катамаран, состоящий из резиновых поплавков, не очень мощной дюралевой рамы и капроновой сетки, с пятью людьми в гидрокостюмах на борту несся вниз по течению подземной речки.

Собственно, несся, конечно, не катамаран, а речка. То есть стихийно созданный природой поток воды, за тысячи или даже за миллионы лет прорывший в толще скальных пород некое подобие туннеля. Ясное дело, эта самая природа никак не рассчитывала, что сюда, в эту преисподнюю, будут забираться люди да еще и использовать речку в качестве средства передвижения. Наверняка весной, во время таяния снегов или осенью, после затяжных дождей, вода заполняла эту извилистую «трубу» доверху, и тогда ни о какой поездке на катамаране и речи не могло быть. Впрочем, никто не гарантировал, что где-нибудь там, наверху, не разразилась мощная гроза с ливнем, в ходе которого выпала месячная норма осадков. И, возможно, эти ливневые воды уже прошли сквозь почву, просочились по трещинам через скальные породы и помаленьку вливаются в эту самую речку. Покамест повышение уровня незаметно, но ведь, если верить Ольгерду, по речке предстоит промчаться два километра. Конечно, скорость шикарная, почти как у автомобиля, так что особо много времени это не займет. Но ведь достаточно, чтобы уровень воды поднялся всего на метр, и весь экипаж катамарана размажет по потолку… Что можно будет сделать? Нырнуть? Фиг потом вынырнешь…

Вот это-то и было самое страшное. Против природы не попрешь, ей нельзя сказать: «Стой, стрелять буду!» Ей плевать на то, что люди, сидящие в катамаране, вооружены до зубов. Даже килограмм пластита, который лежит в рюкзаке у Ляпунова, — самое мощное средство, имеющееся у «мамонтов», — ничем не поможет.

Легкие дюралевые весла по прямому назначению — грести и рулить — почти не использовали. Ими главным образом отталкивались от стен «трубы». Дело в том, что туннель, заполненный рекой, змеился по синусоиде, регулярно меняя направление почти на девяносто градусов. На этих крутых поворотах центробежная сила стремилась притиснуть катамаран то к правой, то к левой стене туннеля. Поэтому то Юрке с Топориком, то Ляпунову с Ольгердом приходилось выставлять весла, чтобы отпихнуть катамаран от стены и не дать ему проехаться поплавком по острым выступам и шероховатостям стены. Те, кто сидел с противоположной стороны, в этот момент опускали весла лопастями поперек течения, сила воды отворачивала переднюю часть катамарана от стены, и его боком выносило на середину речки. Потом делали несколько гребков, чтобы направить нос суденышка вперед, и в этот момент река вновь начинала поворот, при котором весла употребляли как отпорные крюки. На более или менее прямых участках несколько раз приходилось объезжать торчащие из воды валуны, но, слава богу, ни на одном не перевернулись.

— Ничего! — ободряюще орал Ольгерд. — Дальше полегче будет!

Действительно, после пяти или шести поворотов, на которых «сплавщики» чиркали шлемами по потолку, а катамаран едва не распорол поплавки об острые выступы, туннель заметно расширился, уклон уменьшился и скорость перестала быть такой сумасшедшей.