Бобами и масличными помоями,

Все лучше, чем таких девиц прокармливать!

РАБ-РЕЗОНЕР

9. - Будь слезы людям от беды спасением,

Будь плач концом заботы, породившей плач,

Мы слезы покупали бы на золото.

Но наша жизнь с слезами не считается:

Плачь иль не плач, а все идет своим путем.

Так что ж, хозяин, понапрасну слезы лить?

- Я не нарочно: слезы в горе сами ведь

Являются, как яблоки на яблоне.

10. Поверь, хозяин, люди сами делают

Свои несчастья хуже против сущего.

Допустим, сын твой умер или мать твоя

Или еще кто из ближайших родичей,

Скажи: "Он умер, ибо все мы смертные",

И это будет горю мера точная.

А кто затянет: "Жизнь не в жизнь и свет не мил,

Пришел конец мой", и хоронит сам себя,

Тот мнимым горем множит настоящее.

10 Взгляни лишь на себя глазами разума

И зло отступит, а добро останется.

ВОИН

11. - Скажи, а долго были вы

На Кипре?

- Да пока война не кончилась.

- В каком же месте вы стояли?

- В Пафосе.

Такое там житье, скажу, привольное,

Что не поверишь.

- Право?

- За столом царя

Голубки-птички овевают крыльями,

Как опахалом.

- Как же это может быть?

Скажи, я не отстану.

- Умащался царь

Сирийским маслом, жатым из таких плодов,

10 К которым, говорят, голубки лакомы.

И вот они слетались, привлеченные,

На запах, и старались сесть на голову

Душистую царя, а с двух сторон рабы

Их отгоняли прочь. Они подпархивали

Ни так, ни сяк, ни высоко, ни низенько,

И так его обвеивали крыльями,

Что ветерок был легким и умеренным.

12. . . . Ты не представляешь ведь,

Какие предстоят тебе противники:

Мы острые ножи глотаем запросто,

Огнем их запиваем смольным факельным,

В закуску нам приносят стрелы критские,

Горох наш - острия от копий ломаных,

А в головах у нас - щиты и панцири,

В ногах - пращи и луки, а за выпивкой

Мы лбы себе венчаем катапультами.

13. - А вон того ты примечаешь воина?

- На что он мне? Вернулся он домой ни с чем,

Разжившись на войне лишь шитым ковриком

С какими-то там грифами и персами.

Ну ты, пошел отсюда!

- Отчего же так?

Есть ледничок, есть чашечка, есть кондион. . .

14. . . .Еще жаровню, и постель с подстилкою,

Горшок, мешок, бочонок, сковородочку,

Как будто ты не воин, а базарный ряд,

Вот сколько хлама при себе таскаешь ты!

15. Ты, воин, как священное животное:

Откормишься, а после на убой идешь. . .

ПАРАСИТ

16. Я говорю: кто в доле человеческой

Добро свое считает в безопасности,

Тот сильно просчитается! Как хищники,

Придут налоги, судные взыскания,

Стратегия введет в долги, хорегия

Оденет хор в багрец, хорега - в рубище,

В удавку вгонят траты триерархии,

К пиратам попадешь или к разбойникам,

Или рабы тебя пристукнут сонного,

Ничто не прочно, только то, что в этот день

10 Ты сам себе добудешь в удовольствие.

И то будь зорок: вдруг опередят тебя

Да все съедят? А вот когда урвал кусок

И уж его зубами держишь стиснувши,

То в этом лишь и можно быть уверенным.

17. . . . Ты знаешь ведь, каков я есть:

Я не спесив, я для друзей на все готов!

Ударь - я сталь! ударю - гром и молния!

Увлечь - я буря! удушить - петля петлей!

Дверь распахнуть - само землетрясение!

К столу - блохою! у стола я - мухою!

А от стола - трудней, чем из колодезя!

Душить, крошить, божиться в лжесвидетельствах,

Все с полуслова исполнять, не думая,

10 Вот я каков! недаром молодежь меня

За эти дарованья прозывает: "вихрь"!

Пусть прозывает: что мне до насмешников!

Своим я свой: и словом друг, и делом друг.

18. Кто ввел обычай угощать безденежно,

Тот, видимо, народным был заботником;

А тех, кто кликнет ближнего иль дальнего,

Покормит, а потом взимает складчину,

Пусть поразит изгнанье безвозвратное!

19. . . . Я докажу, что ремесло мое

Священно и завещано заветами

Самих богов, тогда как остальные все

Не от богов, а от людей придуманы.

Не сам ли тот, кто выше всех богов слывет,

Зевс-Дружелюбец, первым стал нахлебничать?

Всегда без приглашений он является

Во все дома, богатые ли, бедные ль,

Где только ложе выстелено мягкое

10 И стол стоит, а с ним и все, что надобно.

Вот так-то он, возлегши, угощается,

Закусывает, ест и пьет и снова ест,

И прочь идет, не заплативши складчины.

Таков и я: едва в глаза мне бросятся

И устланное ложе, и накрытый стол,

И нараспашку дверь, меня зовущая,

Как я уж тут, как я уже тишком подсел,

Чтоб не задеть кого из сотрапезников,

Как я уж от всего успел попробовать

20 И прочь гряду, как оный Дружелюбец-Зевс.

А вот пример еще того нагляднее,

Красу и славу нашу величающий:

Когда Гераклу в честь справляют празднества,

И всюду - пир над жертвоприношеньями,

То к тем пирам в Геракловы застольники

Не жеребьевкой, не по воле случая,

А всякий раз заботливо, обдуманно

Двенадцать граждан назначались городом,

Потомственные граждане, почтенные

30 И жертвенного мяса заслужившие.

По этому-то образцу Гераклову

Иные из богатых завели себе

Нахлебников - но ах, не нас, достойнейших,

А лишь таких, что ловко подольщаются

И все хвалить готовы: как подставят им

Подгнившего сома с вонючей редькою,

Они кричат, что завтрак пахнет розами;

А грянут рядом ветрами из задницы

Они уже туда носами тянутся:

40 "Откуда ты, благоуханье дивное?"

Вот от таких-то недостойных ерников

Краса и честь былая обратилась в срам.

20. Могу ли я позволить о нахлебнике

При мне злословить? Никогда! Воистину

На свете нет породы их полезнее!

Любовь к друзьям - одна из добродетелей,

А в ней - весь смысл его существования.

В любви - он твой наперсник беззаветнейший,

В делах - пособник всюду, где придет нужда;

Что ты, кормилец, хвалишь - то и он готов,

А самого тебя хвалить - тем более.

10 Он любит даровое угощение?

Но кто его не любит? ни герой, ни бог

От этакого блага не откажутся.

Чтоб речь мою напрасно не затягивать,

Вот самое бесспорное свидетельство