Дора молчала, и я ясно видел, как на ее лице появилось тревожное выражение.

— Я заперла на ключ обе двери, — сказала она. — Очень хорошо помню, что я заперла на ключ обе двери!

— Не знаю, что вы помните, — сказал я. — Когда мы прибыли сюда, входная дверь, ведущая на кухню, та дверь, которая выходит на лестницу, была открыта.

— Наверняка профессор ее открыл! — сказала уверенно Дора. — Только у него есть ключ от этой двери, и, вероятно, он ее отпер!

— Хочу уведомить вас, что мы до сих пор не обнаружили никакого ключа от кухни — ни в одежде профессора, ни где бы то ни было еще.

— Ключ — вещь небольшая, — сказала Дора. — Если он забросил его куда-нибудь, его трудно найти!

— Да, разумеется, ключ — вещь маленькая, — согласился я. — Если профессор швырнул его куда-нибудь, его трудно найти. — И я добавил: — А вы не объяснили бы мне, на кой черт надо было профессору отпирать черный ход: чтобы вынести мусор или внести что-нибудь? — Ах, ах, по фарфоровому личику прошла тень еще более загадочной тревоги. — Скажите, — сказал я, — зачем понадобилось профессору отпирать черный ход? Человек его положения, да еще с таким хрупким здоровьем, не выносит мусор, не таскает сумки с картофелем или луком.

— Не знаю! — Дора пожала плечами, вновь бессмысленно посмотрев поверх моей головы.

Инспектор Манчев закашлялся. Не думал же он, что я не чувствую, что защита свидетельницы лопнула? Меня взорвало, и я крикнул:

— Манчев, если ты болен, сбегай в аптеку и проглоти аспирин!

Он мне не ответил — только ухмыльнулся нагло.

— Будем кончать, — сказал я Доре Басмаджиевой. — Вы утверждаете, что после того, как пришли в квартиру, никуда не выходили до пяти часов вечера. За это время никто не приходил в квартиру и вы с посторонними лицами не разговаривали.

— Кроме как по телефону! — добавила она неуверенным, тихим голосом.

— Хорошо, кроме как по телефону, — согласился я.

Я велел сержанту Науму дать нам протокол, и она его подписала.

Потом я строго сказал ей:

— Пожалуйста, идите и побудьте в комнате напротив, я вас опять вызову. И не делайте, прошу вас, попыток покинуть квартиру без моего ведома. А ты, сержант, приведи привратницу!

— Я буду жаловаться вашему начальнику — на то, что вы со мной напрасно теряете время! — сказала она, грациозно засеменив к двери.

До того как она отвернулась, я посмотрел ей в лицо. И вот на что обратил внимание: когда она вошла в кабинет, глаза ее были небесно-голубыми, а теперь, после допроса, они стали вдруг резкого сизо-стального цвета.

Неисправимый Манчев сказал по ее адресу:

— И самому господу пожалуешься — он тебе не поможет! По моему мнению, — обернулся он ко мне, — эта милая особа увязла, причем обеими своими прекрасными ножками!

— Глупости, — сказал мрачно Данчев.

— Почему глупости? — обиделся Манчев.

— Потому, — ответил Данчев. — Легко предположить, что кто-то попался, но трудно это доказать. А в нашей работе главное — все-таки доказательства, а предположения — это литература.

Хотел я сказать ему пару слов, но сдержался. Посмотрите-ка на него! Мы для того и существуем, чтобы собирать доказательства против преступников, ведь для этого и работаем, за это нам и платят!

Снег перестал. Наступил день, но какой! Он был похож на глаза Доры — такого же грязного сизо-стального цвета.

Сержант Наум ввел тетю Мару. Она смотрела насупленно, но я пригласил ее сесть с нарочитой вежливостью, и ее лицо сразу посветлело. Как мало нужно таким, как она, чтобы завоевать их симпатию.

— В этих делах ты наш первый помощник, — сказал я. — Мы попросим тебя вспомнить кое-что.

— Спрашивайте.

— В котором часу пришла вчера утром экономка?

— В половине девятого.

— До обеда она не выходила куда-нибудь?

— Никуда не выходила, но к ней явился доктор Беровский.

— Ну?

— Ну? — повторил мое восклицание инспектор Манчев.

Данчев вытянул шею, и лицо его впервые оживилось.

— И как это произошло, тетя Мара? — спросил я. — В котором часу явился доктор Беровский к экономке Доре Басмаджиевой?

— Наверное, где-то около десяти часов утра, — сказала тетя Мара.

— И сколько времени он был у нее?

— На этот раз дело обстояло иначе! — покачала головой тетя Мара. — Он вообще не поднимался наверх. Сидел в такси.

— А наверх поднялся шофер? — засмеялся Манчев.

— Она спустилась вниз, в обеих руках несла что-то тяжелое, завернутое в большой платок. Шофер вышел из такси, взял это что-то, положил на сиденье, около него.

— А доктор Беровский? — спросил я.

— Он так и сидел в такси, на заднем сиденье.

Ну вот, интрига запуталась, и у меня опять начала кружиться голова. Поскольку я молчал, к тете Маре обратился инспектор Данчев:

— Скажите, пожалуйста, как вы узнали, что сидящий в такси человек — причем на заднем сиденье! — был именно доктор Беровский? Открывал он дверь такси, обменялся ли какими-нибудь словами с Дорой Басмаджиевой?

— Он не открывал дверь, товарищ, и не сказал ни слова. Он сидел на месте притаившись.

— Ну хорошо, а как же вы узнали, что это доктор Беровский?

— Этого кота я узнаю среди тысячи других котов, — сказала тетя Мара. — С закрытыми глазами! Женщина, которая немного разбирается в мужчинах, сразу чует эту породу котов!

— И все же, — сказал я, немного придя в себя, — нам нужны вещественные доказательства, тетя Мара, а не ощущения.

Тетя Мара, осмотрев меня довольно снисходительно, покачала головой.

— Дам вам и вещественное доказательство, — вздохнула она. — Ну, шарф этого потаскуна! У него такой красный шарф, что и слепому в глаза бросится! Этот тип сидел в такси с красным шарфом на шее и...

— Какая была у него шляпа? — перебил я.

— Серая.

Я сказал:

— Спасибо тебе за сведения, тетя Мара. Иди.

Когда она вышла, инспектор Манчев довольно потер руки.

— Хитрая сорока, правда? — сказал он. — Ведь говорил я вам, что та малышка непременно будет замешана в интриге.

Я послал сержанта Наума за Дорой. Когда она вошла, я сознательно не предложил ей сесть, а приказал Науму прочесть вслух показания тети Мары.

Она засмеялась.

— Что за человек был в такси? — спросил я строго.

— Мой брат! — ответила Дора.

У меня, кажется, снова начала кружиться голова.

— А что вы несли в большом платке?

— Сдвоенную электрическую плитку. Мой брат электротехник, и я дала ему плитку починить.

— А почему вы умолчали об этом случае в ваших показаниях?

— Потому что не считала «случаем» ни своего брата, ни электрическую плитку! — ответила Дора.

— Где работает ваш брат? — спросил Данчев.

Она ответила не сразу.

— Где? — Данчев повысил голос.

— В кооперации по ремонту бытовой техники на углу бульвара Стояна Заимова и улицы Пауна Грозданова, — сказала Дора почти шепотом.

— Отведите ее в комнату! — махнул я рукой.

Когда она вышла, Данчев сказал:

— Я проверю, что за автомашина приезжала вчера на это место, и расспрошу водителя о человеке, которого он возил. Где он его посадил, каков он на вид, был ли у него красный шарф на шее и серая шляпа. После этого заскочу на угол бульвара Заимова и улицы Пауна Грозданова. Расспрошу водителя и об узле, разумеется!

— Да, разумеется, — сказал Манчев. — Именно это хотел предложить и я!

В этот момент прибыли наши специалисты с результатами вскрытия трупа и осмотра места происшествия.