— Это несложно. — Клон (почему-то) из-под очков устремляет взгляд на вопросительный знак памятника Достоевскому так, как будто именно он собирается дать ему ответы на все вопросы, вывести на монитор или запустить бегущей строкой, лазерными буковками по сгорбленной бронзе. — Все упирается в шарообразную форму. Если допустить, что шар способен равномерно крутиться под воздействием твоих шагов, то пространство внутри него станет действительно неограниченным. А ты будешь кем-то вроде белки в колесе, только в 3D-формате.
— X… там, Клон. Чтобы сам шар при этом не перемещался, его надо к чему-нибудь крепить. Так же, как в случае с белкой — у ее колеса есть ось. А если есть ось, то шар сможет вращаться не во все стороны, а только вокруг нее. Да, если я начну ходить вперед-назад, он будет крутиться под действием моих ног, но стоит мне начать перемещаться под девяносто градусов направо или налево — никакого движения не произойдет, и я просто пойду в гору. А когда подъем начнет зашкаливать — скачусь вниз.
— Не обязательно. Помнишь, мы с тобой давно еще ходили на ВДНХ на выставку вечных двигателей? Помнишь прикол — теннисные шарики, которые клали в бьющий снизу вверх поток теплого газа. Из-за этого казалось, что они просто висят в воздухе. Если бы внутри какого-нибудь из них ползал таракан, под действием его лапок шарик крутился бы в разные стороны.
Действительно. Я мог бы и сам додуматься. Осетия и контрабандный спирт вышибли из меня мозги, в самом деле.
— Но есть еще и второй вопрос…
— А вот это уже хрен знает. — Клон ставит пустую пивную бутылку на парапет подземного (очередного) перехода. — Могу сказать одно: когда ты первый раз услышал об обонятельных интернет-письмах?
— В две тысячи четвертом году по ящику сказали, что буржуи теперь могут покупать для своих компов приставки с вонялками, которые можно активизировать при помощи команды из Интернета…
— Ну и теперь скажи: до две тысячи четвертого года ты хоть что-нибудь слышал об этом?
— Вроде нет.
— Ну, значит, и об этом ты мог просто не слышать. До сегодняшнего дня.
У меня возникает впечатление, что Клон пишет не про футбольных хулиганов, а научную фантастику. Как будто всю жизнь он занимался только тем, что прикидывал в голове все эти фишки — шарики на газовых горелках, осязательные галлюцинации и молекулы-пиксели в формате 3D.
Я не могу удержаться:
— Тебе надо переквалифицироваться в научные фантасты, Клон.
— Это подъё…ка?
— Нет. Если бы это была подъё…ка, я бы сказал, что фантастам больше платят.
— Смотря каким, — заводится Клон.
Даже не смотря в его сторону, я вижу, как вспыхивают глаза под очками. Излишне серьезное отношение к своей персоне: вещь, распространяющаяся на две прямо противоположные категории людей — на самовлюбленных и ненавидящих себя. Клону повезло меньше всех: в нем два оных качества сочетаются. Никогда не мог понять, каким именно образом.
Очень вовремя — очередная smsKa, как нельзя кстати позволившая Клону переключиться с неприятной темы на неприятную, но не настолько. Текст: «О gospodi, как уа tebya nenaviju. Tvoyi gryaznye knijki zastavlayut menya masturbirovat' po no4am:)». Ответ: «Ya tebya toje nenaviju. A scratch u4inyat' mojno I dnem, baby». Далее: «OK», «Send now».
Подземный (очередной) переход: Достоевский, вперивший взгляд во что-то очень важное спраза по борту, скрывается поэтапно (снизу вверх) синхронно преодолеваемым нами ступенькам. Внизу — стандартно-переходный набор впечатлений. Пара скрученных в клубок собак, бомж, озадаченно гундосящий под сливовый нос алкоголическую абракадабру, запах булочек, билетная касса. Спектакль Юрия Грымова «Нирвана» (Найк Борзов в роли Курта Ко-бейна, остальное — не важно), диджей Грув в Кремлевском дворце съездов, вернисаж Никаса Сафроно-ва в ЦДХ (фото: голый Никас Сафронов, обмотанный ниже пояса мокрой простыней, в центре расплывчатого сгустка черной волосни явственно угадывается розовый член). Ни строчки о новом слове в индустрии развлечений, ни намека.
Ни строчки о сегодняшнем грандиозном шоу Ролана Факинберга на Манежной площади. Ни намека на грандиозное шоу.
Практически сразу после первой — очередная smsKa,zum Клона: «Kakdela, Klon? 4to novogo?»
Мы поплавками вынырнули из подземного перехода (сразу после ступенек — налево) и средней вялости окурками потекли вниз по автомобильно-человеческому водовороту под названием Моховая улица. По правую руку унылой желтой гирляндой тянулся остов Манежа, сгоревшего в 2004 году (всего через пару месяцев после того, как по ящику объявили о создании обонятельной интернет-почты) и так до сих пор не отстроенного. Время от времени его обносят зеленой сеткой (сейчас — сняли).
А прямо по курсу маячил факультет журналистики МГУ — первая остановка на сегодняшнем пути нашего следования. Честно говоря, понятия не имею, что нам здесь ловить, но надо же с чего-нибудь начинать. Тем более что так сказал Игорь Петров. Слово работодателя — закон, ха-ха.
Когда-то мы оба — и я, и Клон — провели здесь немало приятных минут, потягивая марихуану (чаще — заливая в себя декалитры омерзительного алко с улицы Герцена) на ступеньках возле памятника Ломоносову. Памятник Ломоносову как тогда, так и сегодня грязно-серым шампиньоном выколупывался из-под земли напротив главного входа собственно на журфак. На журfuck. Просто на FUCK.
С самого начала эпохи тотального освоения английского студенты всевозможных заведений, название которых скомкано в аббревиатуру на «-фак», предпочитали писать именно так: журfuck, эконом-fuck, психfuck. Отчасти ради придания прозаичному заведению ауру вымышленной (в некоторых случаях) сексуальности.
Журfuck: как принято считать, программная и обязательная для посещения цитадель студенческого вольнодумства, на самом деле — притон на открытом воздухе и гнездо подросткового алкоголизма-наркомании. Милое такое гнездышко open air. Птенцы иногда срываются с орбит, но чаще устаканиваются и занимают забронированные родителями ячейки на центральных телеканалах, в медиаимпе-риях и пресс-службах серьезных компаний.
Для меня сие место связано и еще кое с чем. Здесь (отчасти здесь) проходил мой личный движ. Так уж получилось, что он прошел среди вполне себе перспективных мажоров с присущими возрасту и социальному положению потугами на оригинальность мышления, львиная доля которых приходилась на местных студентов. Никогда не был принципиально настроенным радикалом-внесистемщиком вроде арбатских недоумков (что? твой папа банкир, а сам ты студент вуза для будущих респектов? Фу-у-у-у-у!!!), я всегда относился к жизни проще. В отличие от самых идейных (которые, как известно, всегда деградируют со временем) я с самого начала знал, что молодежный движ — явление временное. Не строил никаких присущих настроению планов а-ля Кобейны-Моррисоны: сторчаться или сдохнуть в двадцать семь лет, захлебнувшись рвотными массами и став временным героем для кучки полоумных, замороченных и плохо пахнущих говнорок-тинейджеров. А раз так, то зачем брезговать и перебирать харчами. Зачем тратить время и искать какой-то внесистемный человеческий эксклюзив, когда можно просто покурить-напиться в веселой компании. Еще со времен общаги студенты нравились мне как класс. Здесь всегда можно было найти хорошую компанию, а потому я приходил сюда часто.
Нотабене: еще я барыжил здесь ганджей. Только ганджей, принципиально и неумолимо. Даже в период пика местечковой популярности героина в рамках отдельно взятой Москвы — вы помните: ажиотаж у 1-й аптеки, мода на опиаты-заменители и разгром негроидных лумумбарийцев.
Пора рассказать про движение. Постараюсь не грузить.
У каждого нормально мыслящего человека есть свои мини-шестидесятые. Время, когда мир сходит с ума. Не объективный, а твой собственный. Личный. Набитый твоими частно-собственными тараканами.
В двигателях внутреннего сгорания (особенно старых, с подходящим к выработке ресурсом) иногда происходит такая вещь, как разбалансировка коленвала. Эта чугунная штука вращается вокруг своей оси, наматывает на себя сотни тысяч километров, исправно работает в течение какого-то времени, а потом вдруг слетает с катушек. Сходит с наезженного маршрута, меняет траекторию вращения. А после этого начинают случаться всякие зловредные казусы. Я к тому, что: то же самое происходит и с твоим личным миром.