— Вы тоже расследуете, но вы ведь не журналисты. Дюамель был настырным, назойливым эгоистом, который усердно собирал данные обо всех, с помощью шантажа, обмана и денег заполучал информацию, а потом продавал ее, словно она была важной. — Леметр поднял огромную руку. — Как бы не так, расследовал! Всегда вращался в одном и том же кругу. Вы знаете, сколько у нас известных спортсменов, за которыми стоит следить? Сто, двести.

...

— Не знаю, — быстро ответил лысый. — Личным составом занимается мадемуазель Турнуа в четвертой комнате. Еще что-нибудь?

— Да-а — ответил Альбер. — Есть и еще кое-что. До своей смерти здесь работал человек по имени Гастон Параж. Каков был круг его обязанностей?

Директор развел руками.

— Четвертая комната. Право же, не стоит продолжать. Я полностью доверяю своим людям. — Он описал руками большой круг, будто хотел заключить в объятия всю комнату. — Сами видите, ко мне в любое время может войти каждый. Моя дверь открыта, ее не охраняют секретарши. Все это знают и не злоупотребляют моим доверием. Приходят лишь тогда, когда действительно затрудняются сами решить тот или иной вопрос. Зачем мне знать, кто работает у какого-то аппарата и каковы его обязанности? Вы хоть представляете, сколько людей трудится на этом маленьком предприятии?

— Нет, — ответил Альбер. — Но меня это интересует.

— Более восьмисот.

— Та-ак. И сколько из них умерло в последнее время?

Он был разочарован. На лице лысого не появилось оскорбленного выражения, отразилась только безнадежная усталость.

— Четвертая комната.

— Тогда, может быть, скажете, занимаются ли на вашем заводе производством допинговых средств?

— Мы не занимаемся. У нас есть лекарства с побочным возбуждающим действием. Например, аэдаксин — наши таблетки для похудения. Они занесены в список допингов, и в справочнике покупателей предупреждают об этом. Но спортсмены мало чего добьются, принимая его. Самый элементарный анализ мочи показывает его наличие.

— Он содержит амфетамин?

— Да. Есть у вас еще вопросы?

— Есть. Работают ли у вас над такими допингами, которые нельзя обнаружить с помощью анализов?

— Не думаю, чтобы существовало средство, которое нельзя обнаружить. По крайней мере, проводимые до сих пор анализы все обнаруживали… — Лысый задумался. — Еще что-нибудь?

Альбер встал, простился, вышел и в коридоре, прислонившись к двери, выругался, Почувствовав облегчение; направился к четвертой комнате.

Мадемуазель Турнуа была худой, костлявой старухой с носом картошкой. Она сидела перед высокой довоенной пишущей машинкой «Ундервуд» и быстро, решительно стучала на ней. Оглядев со всех сторон удостоверение Альбера, а потом его самого, она не предложила ему сесть.

— Что вам угодно?

Из ее информации он ничего нового не почерпнул. Гастон Параж был подсобным рабочим, человек по имени Антуан Риве на заводе не работает, и, к сожалению, она не может сказать, какое количество их сотрудников уже покинули этот мир. Но слава богу не много.

Альбер поблагодарил, снова вышел в коридор и несколькими тирадами дополнил сказанное им у двери директора. Интересно, куда звонил вахтер? Кого предупредил? Лелак направился к экспериментальной лаборатории. Она была на втором этаже. Стеклянная стена с проволочными вложениями отделяла ее от коридора, в ней была маленькая дверь, рядом кнопка звонка. Он позвонил, услышав гудение открывающегося электромагнитного замка. Никто не поспешил ему навстречу. Он продефилировал по коридору, заглядывая в комнаты. Его не спрашивали, чего он хочет. Он видел стеллажи с химикатами и пробирки, лабораторные центрифуги и какие-то приборы, о назначении которых понятия не имел.

В одной из комнат он заметил велосипед на стойке и рядом компактное оборудование для электрокардиографии. Зашел внутрь. Увидел еще медицинский стол для обследований, шкаф с лекарствами, столик, заставленный пробирками с образцами крови. И девушку в коротком халатике. Худое лицо, тонкие губы, сонные карие глаза, крашеные светлые волосы. Длинные, худые, но все же красивой формы ноги отвлекали внимание от не столь хорошо удавшихся деталей. Она разгадывала кроссворд, но отложила газету, когда Альбер вошел в комнату.

— Вам господина доктора? Он сейчас придет. Сердце у вас в порядке? Лучше признайтесь, мы ведь все равно вас обследуем.

— В порядке. По-моему, никаких отклонений нет.

— Садитесь, пока придет господин доктор, я возьму у, вас кровь.

— Это лишнее, Сильви. Мосье — полицейский.

В дверях стоял молодой мужчина. Он улыбался. Если бы не белый, расстегнутый сверху халат, можно было подумать, что он сошел прямо с рекламного проспекта средиземноморской конторы путешествий. У него были замечательные зубы, улыбка, завораживающая дам среднего возраста. Он вошел легкими шагами и уже издали протянул руку Альберу.

— Я вас спас от взятия крови. Сильви славная девушка, но у нее есть один недостаток — стоит ей увидеть мужчину, у нее руки чешутся ткнуть его иглой. — Они долго, тепло трясли друг другу руки. — Значит, вы все же в конце концов причалили у нас? Прошу сесть. Кофе? Сильви, дорогая, будьте пай-девочкой и принесите нам кофе!

Они уселись на неудобные пластмассовые стулья изогнутой формы. Альбер откинулся назад, пытаясь покачаться на своем, врач наклонился вперед, словно сидел в седле на верховой лошади. На его груди, покрытой густыми, черными волосами, блеснула золотая цепочка. Вблизи он не казался таким молодым, ему было по меньшей мере столько же, сколько Альберу, но выглядел он блестяще, держался прекрасно.

«Нет, — мысленно поправил себя Альбер, — нельзя сказать, что он блестяще выглядит. Не могу даже сказать, что он сохранил юношеское очарование. Скорее, пожалуй, в нем есть какая-то подростковая заносчивость».

— Почему вахтер потревожил вас?

— Я его об этом просил. — Дружеский сообщнический смех. — Не люблю, когда меня неожиданно отрывают от работы. С тех пор, как появилась статья в «Таймсе», ежедневно кто-нибудь обрушивается на мою голову. Здесь перебывали по меньшей мере дюжина журналистов и фотографов, два полицейских из отдела по борьбе с наркотиками и целая стая спортсменов, тренер, менеджер, некий господин из налогового управления, всех и не упомнишь. А вы откуда?

— Отдел расследования убийств. — Альбер посмотрел прямо в глаза доктору и не заметил в них удивления. Вынул блокнот и в тишине пролистал. Для каждого дела он заводил новый блокнот, который быстро заполнялся путаными замечаниями, понятными только ему сокращениями, зафиксированными с помощью доморощенной стенографии беседами.

Пролистал записи, относящиеся к драчливым бразильским танцорам, ревнивому Лафронду, его маленькой хищнице-жене, гарему Дюамеля и витающему между жизнью и смертью в больнице Сен-Мелани Риве. Открыл новую страницу, и перо его остановилось вверху пустого листа.

— Не сердитесь, я не совсем ясно расслышал ваше имя.

— Пике. Бернар Пике. Я вас правильно понял? Отдел расследования убийств?

— Правильно. Вы руководитель этой лаборатории, мосье Пике?

— Да. Но называйте меня просто Бернаром. — Он замолчал и, словно мыл голову, запустил в волосы все десять пальцев и принялся массировать кожу. — Вы тоже пришли из-за статьи?

— Отчасти, — ответил Альбер и уцепился мысками за нижнюю часть стола, чтобы не опрокинуться. Что-то едва коснулось его затылка, и, когда он наклонился вперед, худая девушка уже прошла за его спиной. В руке она сжимала обмотанную изоляционной лентой ручку от странной держалки, на конце которой находился старомодный лабораторный стакан, полный темного, дымящегося кофе.

— Мосье доктор, будьте любезны ваш стакан…

Пике, не глядя, выдвинул ящик, достал оттуда лабораторный стеклянный стаканчик поменьше. Дно его было покрыто толстым слоем засохших остатков кофе. Сильви, не пролив ни единой капли, плеснула в стакан половину, а то, что осталось, поставила перед Альбером.

— Осторожнее берите, он горячий…