Сначала Женька не понял смысла и, только глянув на говорившего - это был Голощекин, - понял и как бы захлебнулся.

- Наш невод не выдержит, - говорил Голощекин.

Юрий закричал вдруг, как заскулил:

- А-а! Не могу я больше терпеть, когда другие, бакланы и лентяи, больше нас рыбы берут!

Бригадир молчал. Сопел тяжело. Рядом с ним стоял капитан Малыгин. Он и скомандовал:

- Капустин, передай в колхоз. Стоим на косяке. Взять не можем. Пришлите сейнер с крепким кошельком.

Радист неотрывно смотрел на эхолот. А он в тишине щелкал, щелкал, словно считал рыбу поштучно. Рыбаки дышали на низких тонах.

- Радист! - крикнул капитан Малыгин. - Выполняйте приказание! Бегом!

* * *

Вода в канале тихая. Дома на берегу тоже тихие. Двигатель словно синее шелковое шитье рвет, и оно шуршит, оглаживая усталые руки.

Игорь Николаевич думал, подремывая: "Женька спит, наверно, десятый сон досматривает. Какие у него сны, какие страхи во снах, какие радости?" К Жене Игорь Николаевич стал присматриваться вдруг, когда сын отказался от щенка-боксера. Чьи суровые глаза не заузятся в улыбке, глядючи на двухмесячного щенка-боксера? Каким рукам не захочется этакое существо потискать?

Женька тоже заулыбался, пощекотал щенка за ухом, дал ему палец погрызть, потом сказал:

- Кто же с ним гулять станет? Насколько я понимаю, маме некогда. Тебе, - он посмотрел на отца с участием, - тоже ведь некогда, у тебя работа. - И ушел к себе в комнату готовить уроки.

Игорь Николаевич принес марки; его ассистент - коллекционер предложил для затравки кое-какие дубликаты и прочую пеструю мелочь.

Женька даже каталог приобрел. Бабушка с дедом подхватили идею, наволокли Женьке марок на десять альбомов. Мать присоединилась, принялась каждый день приносить марки с работы - их лаборатория получала много иностранной корреспонденции.

Игорь Николаевич иногда заставал жену за разборкой коллекции. Она раскладывала марки и что-то шептала, углубившись в себя, о чем-то грезила. Она закрывала альбом и с обычной иронической интонацией говорила:

- Ну?

Женька к маркам больше не прикасался.

- Чего бы такого придумать? - сказал ему как-то Игорь Николаевич бодрым голосом.

- Можно собирать самоварные трубы, - ответил Женька серьезно и равнодушно.

Тогда отец взял его с собой на Мурман, в Песчанку...

* * *

Баркас ткнулся носом в причал. Двигатель заглох не сразу, еще почихал немного. Рыбаки подтянули баркас к причалу руками, он был тяжел, рыбы лежало в нем центнера два - крупная и еще живая. Рыбаки поднесли пустые ящики к краю причала. Один из них пошел будить кладовщицу.

Когда рыба была уложена и дожидалась весов, ушедший рыбак вернулся с заспанной кладовщицей и сутулым мужчиной.

- Председатель, - сказал бригадир тихо, - чего это по ночам ходить? Или случилось что?

- Вот, - сказал председатель, - такие дела. В море пойдем. Устали, факт. Но ничего не поделаешь, "Двадцатка" на косяке стоит, взять не может, у них дель слабая. Старая дель, давно уже сменить пора. Все пойдут?

- Я не пойду, - угрюмо ответил рыбак, ходивший за кладовщицей. - Я к морскому лову не пригоден, грыжа у меня.

- А чего нас-то, старых хрычей, или красивых нет? - спросил бригадир.

- Нету красивых. Сейчас здесь только один сейнер. "Тройка" из ремонта. Команда есть - бригада не укомплектована.

- Я же бригадиром-то не смогу, - сказал бригадир. - Там же тралмастер нужен.

Председатель крепко потер щеки, словно отморозил их.

- Я тоже пойду, а тралмастер на "Двадцатке" хороший. Имейте в виду, паи придется делить с "Двадцаткой".

Рыбаки закивали:

- Ясное дело. Они рыбу нашли. Они же без дела стоять не будут - к нам перескочат.

- А это кто? - спросил председатель, кивнув на Игоря Николаевича.

- Ленинградский человек. Попросился с нами в залив. Помог...

- Любитель, что ли? - спросил председатель недружелюбно.

- Отчасти. - Игорь Николаевич усмехнулся. - В некотором роде.

Председатель пошел, сказав:

- Сдавайте рыбу - и на пирс. "Тройка" к пирсу подвалит. - Отойдя несколько шагов, он обернулся: - Слушайте, любитель, может, пойдете с нами? Лишняя пара рук вот как нужна будет...

Через час "Тройка" мягко отваляла от пирса. Пограничник, проверявший выход, сосчитал команду, сверился по судовой роли и сейчас стоял со стариком сторожем, разминал в руках сигарету.

- Что, у вас новый человек, что ли? - спросил он старика сторожа.

- У нас рыба, - ответил старик. - Одни к ней бегут, другие от нее... Слышь, воин, ты испанок видел?

- А зачем тебе, дед, испанки, ты уже в землю смотришь, - сурово ответил молодой пограничник, посчитав стариков вопрос за насмешку.

Эхолот щелкал и щелкал, следя за медленным передвижением косяка. Механик Коля подрабатывал машиной помалу, чтобы не потерять рыбу.

Рыбаки сидели на баке, прислонясь спинами к широкому люку.

Женьке казалось, что он слышит, как рыба под днищем трется боками, то заглубляется, то всплывает, бесконечно перемешиваясь и перемещаясь. Ему слышалось, будто косяк издает слитный шум, похожий на шелест дождя, - это миллионы рыбьих ртов открываются и закрываются, заглатывая планктон. От этого Женька чувствовал озноб по спине, затылок ломило, и хотя рыбаки сидели, свободно развалясь, они дышали ритмично, словно шагали в строю.

- Куница, спляши, - сказал вдруг Захар, разрушив сдержанный и напряженный ритм молчания.

- Пусть Капустин музыку заведет, - сказал Куница беспечальным голосом. Он, наверно, рыбу не чувствовал, он, наверно, дремал или думал о своем брате Пафнутии, который спит сейчас, разметав руки, и пыхтит, досматривая какой-нибудь вкусный сон.

- Какую? - крикнул Капустин сверху.

- Твист.

Капустин поймал музыку, она грубо заколотилась над посиневшим с востока морем. Словно выхваченное из воды чудовище, она извивалась, ударяла щупальцами по палубе и по бортам.

- Потише! Потише! - крикнул с мостика капитан Малыгин.

Куница вышел к надстройке, в пятно, освещенное окнами рубки.

- Представление, как Коля-механик приглашает Анюту Семенову твист плясать! - объявил он.

Куница задрал голову, придал лицу безразличное и неотразимое выражение и пошел, ставя ноги так, что они прогибались в коленях в обратную сторону дугой. Он поворачивал голову, словно глаза его упирались в надоевшую пустоту. И вдруг взор его наткнулся на что-то такое, что пробудило в нем то ли досаду, то ли интерес к жизни; он отступил на шаг и некоторое время вглядывался. Лицо Куницы засветилось вдруг радостью вновь обретенного счастья. Куница воскликнул едва слышным криком: "Анюта!" - но затем овладел собой и сказал с братской грубоватостью: "Пойдем, потопчем эту занюханную палубу". И, не дожидаясь ответа, а может, и не ожидая его, принялся выделывать ногами вензеля и притопы; он колыхал локтями, взмахивал, хлопал в ладоши, головой дергал - лицо при этом содержал постным, будто читал проповедь безнадежным балбесам и все ему надоело.

Рыбаки закатились смехом. Куница остановил их, подняв руку.

- Представление, как Анюта Семенова выходит танцевать твист с механиком Колей.

Глаза Куницы быстро забегали, то вспыхивая, то угасая, он то отталкивал кого-то холодом глаз, то насмехался, то брезгливо и надменно кривил губы. И вдруг его глаза озарились сполохом ярким, как взрыв, и тут же заледенели в надменности. Куницын нос полез кверху, плечо и левая нога непобедимо выставились вперед. Правая рука лениво помахивала в такт музыке, пальцы прищелкивали. Затем Куница опустил глаза, постоял некоторое время в этакой гипсовой неподвижности. Вдруг тело его, словно ударенное электричеством, задергалось, ноги и руки пустились пинать, хватать, сталкивать. Бедра описывали круги, голова пробивала затылком что-то твердое и отскакивала, но на лице не дрогнули даже ресницы.

Рыбаки ревели и охали.

Бригадир простонал, рыдая: