Итак, первое очко за сварливой коровой. Наш герой отлетает к канатам, но сохраняет самообладание, продолжает нырять и уклоняться.

Я чувствую все колючие пружины старого кресла. Не мешало бы заменить старушке мебель. Впрочем, она этим креслом никогда не пользуется; здесь сиживал мой старикан. Такая кругом тоска, а он знай себе мурлыкает «Хорошую жизнь» Тони Беннета. Вот уж любил эту песню. Жизнь-то у него была не очень хорошая – как и у меня, между прочим, с моей-то злобной кобылой.

– Брось, Трез, не выеживайся…

– А я круглую неделю вкалываю в чертовой лаборатории и еще пытаюсь воспитывать нашу дочь…

Вижу, она вся напряглась. Небось затянуться хочет. А вот выкуси! Кишка тонка курить в доме моей мамули. И мне не жаль людей, которые страдают по собственной слабости.

Тереза Хардвик нарезает круги, выжидая момент для нанесения удара, но Майкл Бейкер крепко держится на ногах…

Я начинаю потихоньку выпускать из себя воздух, словно попукивая губами, потом вспоминаю, как она от этого звереет. У нас у всех есть привычки, которые сводят других с ума. У Терезы таких было полно, всех и не упомнишь. К примеру, как сейчас, когда она губки поджимает, и получается кошачья задница.

– Конечно, тебе нелегко, – дипломатично начинаю я, – но сюда я возвращаться не собираюсь, а благодаря бару все же свожу концы с концами. Даже кое-каких деньжат могу прислать.

Хлесткий удар Бейкера!.. Да, чувствительно для Хардвик! Тут она, конечно, заводится, как фанаты Миллуола.

– Ах ты бедненький, несчастненький!.. Сплошные жертвы, да, Микки?

Хардвик жалит встречным джебом и пытается провести второй, но Бейкер надежно сидит в седле.

– Послушай, чего мы собачимся? Ты ведь знаешь, сейчас начнем повышать голос, и ничего хорошего не будет ни тебе, ни мне, ни тем более Эм. Давай уважать дом моей матери, в конце концов.

– Ах, мы уважаем дом… – шипит Трез как последняя ведьма.

Ниже пояса, Хардвик!

Она просто смотрит на меня в тишине, будто оценивает. Все как раньше. У некоторых людей не хватает пороха порвать с прошлым. Слабость характера. Я встаю и потягиваюсь, с трудом сдерживаю зевок. Трез прям на стенку лезет, если я зеваю, когда она нудит. Могла бы и привыкнуть. На каминной полке – старая фотография папаши. Только сейчас заметил, что с этими усиками вид у него самый что ни на есть заебенистый.

– Завтра я улетаю, – говорю. – Держи меня в курсе.

Бейкер явно устал, но хорошая техника позволяет ему уйти от удара.

Трез намек понимает и встает. Опа, кое-что новенькое – появился второй подбородок. Вот она где сказывается – любовь к жареной картошке. Трез никогда не могла перед чипсами устоять, с самых первых дней нашего знакомства. Вообще, та еще семейка, жрут всякое дерьмо. Для мамаши Хардвик верх кулинарного искусства – накидать рыбных палочек не на сковородку, а на гриль. «Обожаю готовить на гриле», – вечно твердила старая карга. Трез, учитывая наследственность, еще легко отделалась. Мой старикан сразу их раскусил. «Гнилые людишки» – сказал он, когда я впервые привел ее домой. Печально, что Эм у них. Выражаясь дипломатическим языком, ничему хорошему там не научишься, разве что воровать и попрошайничать.

И разумеется, хардвикские гены – а у Трез они в полном наборе – тут как тут.

– Ясное дело! Чуть начнет припекать, как ты даешь деру, – пускай другие расхлебывают!

Она эдак горделиво выпрямляется, словно ей кол в жопу сунули, и идет за Эм.

Опять слишком плотная работа по нижнему этажу… и рефери дисквалифицирует Хардвик! В бою победил неоспоримый чемпион Ма-а-айк Бейкер!..

Хочется на нее заорать: «Подруга, ты сама виновата, ведь все проблемы начались, когда дочь осталась с тобой!..» Но я прикусываю язык и думаю только о завтрашнем рейсе. Вот вам Трез: угодила в болото и норовит других в трясину утянуть. Нет уж, на меня не рассчитывай, я пас, спасибо большое, мне еще пожить хочется! Как говорил старина Уинстон: «Я, конечно, готов стать мучеником, но все же предпочел бы это на некоторое время отложить».

Все, приплыли! Пиздец!

Ну и погодка! Говорят, у нас на Канарах круглый год – солнечный рай. Кого они хотят наклепать?! Проклятый шторм взял да и смыл все записи с доски перед пабом, – а я битый час разукрашивал ее мелом. Уордингтонский кубок, «Челси» против «Манчестер Юнайтед»; с меня семь потов сошло, пока эмблему «Челси» нарисовал. А тут еще Маргарита, наша уборщица, заявляется хрен знает когда. Я по часам стучу: ты что, мол, издеваешься, а она мне начинает заливать что-то про мужа, про сына, дескать, кто-то там машину разбил, и про этот шторм хренов, ясное дело. Ну как тут не посочувствуешь. Вывожу ее наружу, к доске в потеках, – вот, не рассказывай, сам знаю.

«Герефордский бык» – моя база в солнечном Корралехо. Точнее, моя и моего партнера Роджера. Без всяких выебонов, самый обычный паб, каких полным-полно на доброй старой родине. Два зала, общий и салон, в каждом – здоровенный плазменный телевизор. В салоне еще музыкальный автомат, а в общем зале – мишень для дартса. По ту сторону стойки – бравые экспаты, тоскующие по родине. Достались нам вместе с заведением пять лет назад, когда бывший владелец ушел на пенсию. Одним словом, уютное гнездышко порока. По правде говоря, не так уж плохо здесь живется. Приятно сознавать, что мы, англичане – по крайней мере некоторые из нас, – принесли на этот островок толику спокойствия и порядка.

Сегодня вечером мои первые посетители – пара япошек. Их не часто встретишь в Корралехо, хотя за углом имеется симпатичный бордельчик с южноамериканскими красотками, который успел приобрести немалую известность. Дороговато, правда, да и вообще не вижу смысла платить за то, что легко можно получить бесплатно – если, конечно, особых претензий не предъявлять. Один из япошек идет к музыкальному ящику и ставит Джона Леннона. Я с улыбкой киваю, асам тем временем подбираюсь поближе к Синти, которая моет бокалы. Незаметно шлепаю ее по заднице и напеваю: «Сыграем в игры разума все вме-е-сте… кто говорит «магия», кто – поиски Грааля…»

Обожаю жирок Синти.

В ответ она подмигивает, награждая мой зад легким щипком. Эх, сейчас бы… Увы, к Граалю пока не подберешься.

Народу сегодня маловато. Казалось бы, команды не самые последние – а болельщиков почти не видно. Парочка манчестерских фанов начинает выдавать что-то про «мягкотелых южан», но меня так просто не заведешь. Паршивые северяне, много о себе воображают. Главное, что Синти здесь, можно любоваться мощным задом и пышным бюстом. Сексуальность из бабы так и прет, как тесто из квашни. Грудь и задница практически повсюду, однако черты лица все еще четкие, не расползаются, и кожа вовсе не дряблая. Каждая кружка пива, каждый ломтик пиццы идут лишь в живот, грудь и зад. Вот почему мне нравится смотреть, как Синти пихает в себя еду – я даже поощряю это, черт возьми!

– Налей себе еще пивка, малышка.

– Только не на работе, Майкл. Хочешь меня споить? – хихикает она.

Синти всегда веселая, что в бабе очень ценно. Конечно, есть такие, кто улыбки дарит, пока не добьется так называемых серьезных отношений, а потом тут же превращается в сварливую старую корову. Мужик для них вроде боксерской груши – чтоб мстить за жизненные обиды. Когда стоишь за стойкой, становишься специалистом на всю голову. Уолтон, Гилфорд, Ромфорд, Стретэм… где я только ни работал.

– Тогда возьми еще кусочек пиццы, – предлагаю я, кивая на лоток.

– Нет-нет, разве можно, – протестует Синти, – я и так скоро лопну.

– Ничего подобного. Анорексия – вот твоя проблема. Читал, знаю. Сначала налопаться до отвала, потом проблеваться.

– Это булимия, – возражает она, потирая живот.

– Да черт с ним, какая разница. Главное, не парься, – улыбаюсь я.

Люблю, когда бабу есть за что ухватить. Одно удовольствие смотреть, как Синти вся колышется, особенно когда тянется через стойку и наливает бокал. Бывало, я специально заходил с другой стороны и заказывал стаканчик виски, чтобы только еще разок взглянуть. Люблю наблюдать, как телка раздается вширь от еженедельного обжорства, понукаемая вашим покорным слугой.