«Заметим, наконец, что, ставя задачей Временного революционного правительства осуществление программы—минимум, резолюция тем самым устраняет нелепые полуанархические мысли о немедленном осуществлении программы—максимум, о завоевании власти для социалистического переворота. Степень экономического развития России (условие объективное) и степень сознательности и организованности широких масс пролетариата (условие субъективное, неразрывно связанное с объективным) делают невозможным немедленное полное освобождение рабочего класса. Только самые невежественные люди могут игнорировать буржуазный характер происходящего демократического переворота; только самые наивные оптимисты могут забывать о том, как еще мало знает масса рабочих о целях социализма и способах его осуществления. А мы все убеждены, что освобождение рабочих может быть делом только самих рабочих; без сознательности и организованности масс, без подготовки и воспитания их открытой классовой борьбой со всей буржуазией о социалистической революции не может быть и речи. И в ответ на анархические возражения, будто мы откладываем социалистический переворот, мы скажем: мы не откладываем его, а делаем первый шаг к нему единственно возможным способом по единственно верной дороге, именно, по дороге демократической республики. Кто хочет идти к социализму по другой дороге, помимо демократизма политического, тот неминуемо приходит к нелепым и реакционным как в экономическом, так и в политическом смысле, выводам. Если те и другие рабочие спросят нас в соответствующий момент: почему бы не осуществить нам программы—максимум, мы ответим им указанием на то, как чужды еще социализму демократические настроенные массы народа, как неразвиты еще классовые противоречия, как неорганизованны еще пролетарии. Организуйте-ка сотни тысяч рабочих по всей России, распространите сочувствие своей программе среди миллионов. Попробуйте сделать это, не ограничиваясь звонками, но пустыми анархическими фразами,— и вы увидите тотчас же, что осуществление этой организации, что распространение этого социалистического просвещения зависит от возможно более полного осуществления демократических преобразований» (Ленин, т. VI, с. 313—314).
Второй вопрос: почему в этой революции союзником является именно крестьянство, а не либеральная буржуазия, как это утверждали меньшевики? Ответ:
Марксизм учит пролетариат не отстранению от буржуазной революции, не безучастию к ней, не предоставлению руководства в ней буржуазии, а, напротив, самому энергичному участию, самой решительной борьбе за последовательный пролетарский демократизм, за доведение революции до конца. Мы не можем выскочить из буржуазно-демократических рамок русской революции, но мы можем в громадных размерах расширить эти рамки, мы можем и должны в пределах этих рамок бороться за интересы пролетариата, за его непосредственные нужды и за условия подготовки его сил к будущей полной победе. Есть буржуазная демократия и буржуазная демократия. И земец-монархист, сторонник верхней палаты[180], «запрашивающий» всеобщее избирательное право, а втайне, под сурдинку, заключающий с царизмом сделку на счет куцей конституции, есть буржуазный демократ. И крестьянин, с оружием в руках идущий против помещиков и чиновников, «наивно-республикански» предлагающий «прогнать царя», есть тоже буржуазный демократ. Буржуазно-демократические порядки бывают такие, как в Германии, и такие, как в Англии; такие, как в Австрии, и такие, как в Америке или Швейцарии. Хорош был бы тот марксист, который в эпоху демократического переворота прозевал бы эту разницу между степенями демократизма и между различным характером той или иной формы его и ограничился бы «умничанием» на счет того, что все же это «буржуазная революция», «плоды буржуазной революции».
Ведь мы, марксисты, никоим образом не должны позволять себе обольщаться словами: «революция» или «великая русская революция», как обольщаются ими теперь многие русские демократы (вроде Гапона[181]). Мы должны дать себе точный отчет в том, какие же реальные общественные силы противостоят «царизму» (это вполне реальная и вполне понятная для всех сила) и способны одержать «решительную победу» над ним. Такой силой не может быть крупная буржуазия, помещики, фабриканты, «общество», идущее за освобожденцами. Мы видим, что они даже и не хотят решительной победы. Мы знаем, что они не способны по своему классовому положению на решительную борьбу с царизмом; слишком тяжелым ядром на ногах является частная собственность, капитал, земля, чтобы идти на решительную борьбу. Слишком нужен им царизм с его полицейско-бюрократическими и военными силами против пролетариата и крестьянства, чтобы могли они стремиться к уничтожению царизма.
Нет, силой, способной одержать «решительную победу над царизмом», может быть только народ, т.е. пролетариат и крестьянство, если брать основные, крупные силы, распределяя сельскую и городскую мелкую буржуазию (тоже «народ») между тем и другим. «Решительная победа революции над царизмом» есть революционно-демократическая диктатура пролетариата и крестьянства (Ленин, т. VI, с. 334—335).
Этой перспективе и этой политической тактике противопоставлены были две другие перспективы и две другие тактики. Меньшевики делали из понятия буржуазной революции вывод, что союзником пролетариата в ней является либеральная буржуазия. Ее власть должна быть результатом революционного процесса. Поэтому пролетариат не может ставить себе задачи участия в Революционном правительстве:
«Пролетариат не может получить ни всей, ни части политической власти в государстве, покуда он не сделает социалистической революции. Это — то неоспоримое положение, которое отделяет нас от оппортунистического жоресизма»182 (Мартынов.— Цит. по Ленину, т. VI, с. 124).
Поэтому пролетариат может только давить на буржуазию:
Борьба за влияние на ход и исход буржуазной революции может выразиться только в том, что пролетариат будет оказывать революционное давление на волю либеральной и радикальной буржуазии, что более демократические «низы» общества заставят его «верхи» согласиться довести буржуазную революцию до ее логического конца. Она выразится в том, что пролетариат будет в каждом случае ставить перед буржуазией дилемму: либо назад в тиски абсолютизма, в которых она задыхается, либо вперед с народом» (Мартынов, «Две диктатуры». Цит. по Ленину, т. VI, с. 126).
Этой меньшевистской концепции нет надобности здесь разбирать: история вскрыла сущность ее полностью.
Диаметрально противоположной была концепция, сформулированная Парвусом немедленно после январских событий, во вступлении к брошюре Троцкого «9 января»:
Революционный переворот в России могут совершить только рабочие. Временное правительство в России будет правительством рабочей демократии. Если социал-демократия будет во главе революционного движения русского пролетариата, то это правительство будет социал-демократическим ... это будет целостное правительство, созданное в революционный момент, когда правительственная власть очень велика. За ним революционная армия рабочих, только совершившая революционный переворот, развившая при этом беспримерную в истории политическую энергию, и перед этим правительством будут вначале политические задачи, объединившие для революционной борьбы весь русский народ...» (Парвус. Россия и революция. Петербург, 1906, с. 141 - 142).
Кто же будет союзником пролетариата в этой борьбе? Демократические элементы останутся при рабочих, но мы уже сказали раньше, что они в России очень слабы. Крестьяне все большими массами будут вовлечены в движение, но они только в состоянии увеличить политическую анархию и, таким образом, ослабить правительство, они не могут составить сомкнутой революционной армии (Парвус, там же, с. 140).»
В результате «Русский пролетариат начал революцию, на нем одном держится ее развитие и успех» (Парвус, там же, с. 143).
В «Новой искре»[183] (от 3 и 17 марта 1905 г.) Троцкий писал: «Ждать, что революционные радикалы посыплются на нас из какого-то решета, совершенно не приходится. Революция надвинулась, наступление стоит на очереди, а мы одни. Где мы сильны, там организационно сильна революция; где мы слабы, там организационно слаба она; где нас нет, там революция лишена организации и руководства. У революции много неожиданностей, но и эти неожиданности подчинены общим законам — у нас нет почвы для самостоятельной якобинской демократии; мы это понимали всегда, сами мы являемся продуктом этого факта, им объясняется наша победоносная борьба с народницами, народниками и социал-революционерами и наше почти полное революционное одиночество («Искра» за два года, т. 2, с. 172-173).