А ведь «переход государственной власти из рук одного класса в руки другого класса есть первый, главный, основной признак революции как в строго научном, так и в практически-политическом значении этого понятия. Постольку буржуазная или буржуазно-демократическая революция... закончена» (Ленин, т. XX, с. 100).
Разве не ясно также, во-первых, что эта революция 1025 — 27 гг. привела к превращению мелкой буржуазии, а не только буржуазии крупной, в силу контрреволюционную, ибо «интересы и политика наемного рабочего и хозяйчика на деле уже разошлись, притом по такому важнейшему вопросу, как... отношение к империализму» (у Ленина: империалистической войне — см. т. XX, с. 107). Разве в период уханского правительства «хозяйчик»—кулак не громил с такою же беспощадностью, как и крупный буржуа чанкайшистского «оттенка» движение рабочих и деревенской бедноты? Разве бесславный конец уханского правительства не тождественен по своим социальным последствиям с периодом добровольной сдачи русской мелкой буржуазией (меньшевиками и эсерами) власти буржуазии? Сходство дополняется поведением коммунистической партии: дряблость, растерянность, капитуляция перед мелкой буржуазией характеризует как поведение Питерского бюро ЦК до приезда Ленина, так и поведение руководства китайской компартией. В Китае пока не оказалось Ленина, который мог бы вовремя выправить линию компартии, и поэтому, только поэтому судьба революции 1925—1927 гг. в Китае имела другие результаты, чем русская революция 1917 г. Кит айская] компартия помогала китайской мелкой буржуазии дурачить рабочих и революционных крестьян, пока эта мелкая буржуазия укрепляла свой союз с крупной буржуазией, а потом, когда обе части буржуазии вместе расправились с пролетариатом, они распространили свою расправу, конечно, и на компартию.
Разве не та же судьба ожидала русскую революцию 1917г. при продолжении тактики, проводившейся большевистским руководством до приезда Ленина?
А если это верно (а это, несомненно, верно), то не вытекает ли из этого, что отстаивание для следующего этапа китайской революции лозунга «рев[олюционно]-дем[ократической] диктатуры пролетариата и крестьянства» означает, по существу, перенесение в Китай каменевско-рыковской тактики, которую они отстаивали в 1917 г., уже после приезда Ленина, вплоть до после Октября. Ведь ни для кого не подлежит сомнению тот факт, что эта каменевско-рыковская концепция после приезда Ленина логически вытекала из позиции, занятой ими до его приезда. Не является ли поэтому ныне рекомендуемая противниками точки зрения Л.Д.[Троцкого] тактика в Китае логическим следствием сталинско-бухаринской тактики в Китае в продолжение 1925—[19]27 гг. Если лозунг «рев[олюционно]-дем[ократической] диктатуры пролетариата и крестьянства» отстаивается теперь Сталиным и Бухариным, то это еще понятно, но когда этот же лозунг отстаивают товарищи Преображенский и Радек — это уж очень даже непонятно.
Но,— могут нам возразить,— в русской революции 1917 г. мелкая буржуазия повернула к шовинизму, оборончеству, т. к. дело происходило во время войны и т. к. она была, как говорил Ленин, традициями царизма развращена палачеством над другими народами и до известной степени заинтересована в аннексиях и банковых прибылях. Разве это применимо к мелкой буржуазии полуколониального Китая? Все это возражение столь же основательно, как и вся аргументация руководителей Коминтерна в 1925—[19]27 гг. о том, что буржуазия колониальных и полуколониальных стран неизбежно должна быть антиимпериалистичной. Действительность уже обнаружила, что как в отношении буржуазии, так и в отношении мелкой буржуазии Китая это оказалось неверным. Теперь уже и некоторые наиболее добросовестные из наших противников в Коминтерне начинают кое-что понимать, и Беннет нашел даже соответствующее место у Ленина, которое до сих пор почему-то забывалось. Вот эта цитата: «Между буржуазией эксплуатирующих и колониальных стран произошло известное сближение, так что очень часто, пожалуй даже в большинстве случаев, буржуазия угнетенных стран, хотя она и поддерживает национальное движение, в то же время в согласии с империалистической буржуазией, т. е. вместе с ней борется против всех революционных движений и революционных классов». Но это же должно быть отнесено и ко всей буржуазной демократии и ее политическим представителям. Революция 1925—[19]27 гг. показала, что и мелкая буржуазия (не без содействия компартии, точь-точь как и у нас в марте 1917 г.) «качнулась» к буржуазии, и в основе этого факта лежит опять-таки именно отношение к империализму. В нынешнюю эпоху во всех революциях этот вопрос является тем «оселком», на котором испытывается революционность классов.
«Борьба» китайской мелкой буржуазии в лице уханского «левого Гоминьдана» против империализма была того же порядка, что и «борьба» наших меньшевиков и эсеров против империализма. «А северный поход?!»[344] — воскликнут сторонники тов. Радека. Северный поход,— отвечу я,— по своим результатам оказался войной агентов империализма американского против агентов империализма англо-японского. Т[аким] о[бразом], он оказался по своему объективному значению явлением того же порядка, что и июньское 1917 г. наступление Керенского...[345]
После опыта русской и китайской революций совершенно непонятным остается, как может тов. Преображенский выдвигать в качестве аргумента в пользу лозунга «рев[олюционно]-дем[ократическая] диктатура пролетариата и крестьянства» то соображение, что «в Китае предстоит еще огромная, ожесточенная, длительная борьба за такие элементарные вещи, как национальное объединение Китая, не говоря уже о колоссальной проблеме аграрного буржуазно]-демократического] переворота». Но ведь именно потому, что национальное объединение Китая невозможно без ожесточенной и т. д. борьбы с империализмом, нельзя ориентировать пролетариат и беднейшее крестьянство на возможность блока с мелкой буржуазией и ее политическими представителями, ибо они уже оказались предателями народных масс Китая в этой борьбе с империализмом. А из этой неспособности к последовательной борьбе с империализмом вытекает у мелкой буржуазии, как показал Ленин еще в 1915 г., и непоследовательность даже в смысле демократической революции. Ведь надо же учесть то новое, что вносит в эту проблему отношение к империализму различных классов современного общества.
«Буржуазная республика решить вопроса о войне не может, ибо он может быть разрешен лишь в международном масштабе»,— говорил Ленин в 1917 г. (т. XX, с. 80). В полном согласии с ним пишет и Л.Д.[Троцкий]: «Объединение Китая есть сейчас интернациональная задача... Разрешить эту задачу можно только путем «огромной, ожесточенной, кровавой, длительной борьбы» с мировым империализмом и его экономической и политической агентурой в Китае, буржуазией, в том числе и «национальной».
Ведь это только такой политический пошляк, как Пеппер, может так переворачивать вещи вверх ногами и заявлять: «когда теперь кит[айской] компартии преподносят теорию перманентной революции, когда ей говорят, что бурж[уазно]-дем[ократическая] революция в Китае больше не существует, что нужно бороться не против империализма, а непосредственно (!) за коммунизм, то очевидно, что китайским товарищам дают плохой совет[346].
Ведь в том-то и дело, что для успешной борьбы против империализма оказывается необходимой борьба за коммунизм. В этом-то вся соль и заключается.
Когда тов. Преображенский начинает противопоставлять характеристику революции по субъекту действия и по объективному социальному содержанию процесса, то он упускает из виду, что и в субъектах действия, и в объективном социальном содержании процесса в Китае (как было и в России в 1917 г.) будут элементы и из бурж[уазно]-дем[ократической] революции, и из социалистической революции. Пролетарская партия, возглавив следующий этап китайской революции, неизбежно очутится перед необходимостью предпринять ряд шагов, которые будут «с безусловной неизбежностью предписываться теми условиями, которые создала» борьба с империализмом (у Ленина: «война» — в отношении России)... и которые «в своей сумме и в своем развитии были бы переходом к социализму, который непосредственно, сразу, без переходных мер, в Китае (у Ленина: в России) неосуществим, но вполне осуществим и насущно необходим в результате такого рода переходных мер» (Ленин, т. XX, с. 46—47).