— Видел? — с легким торжеством в голосе произнес дядя Саня. — Вот, все готово на четверых. Даже полотенца и мыло, если на то пошло. Вон холодильник. А тут плитка газовая походная с двумя конфорками. Там дальше — баллоны маленькие. Чайник, кастрюля, сковорода. Тарелки, кружки, ложки, вилки. Все чистое. Ну, туалет, конечно, на дворе, в углу сада. Умывалка там же.

— А чего вы все это не внизу сделали, а на чердаке? — удивился Агафон. Ему уже не казалось, будто дядя Саня — такой уж беспробудный алкаш. Нет, он посложнее. С таким, кстати, вдвойне востро надо ухо держать. Похоже, больше косит под алкаша, чем на самом деле пьет.

— Это потому, что ко мне сюда иной раз по ночам друзья заходят. Им вас не надо видеть, а вам — их. Такие вот друзья.

— Менты, что ли? — предположил Агафон.

— Всякие бывают… — уклончиво произнес дядя Саня. — Опять же, я иногда уезжаю, а гости остаются. Надо придумать, как вам тут хоть на первую ночь разместиться. Если бы вас хотя бы восемь было — куда ни шло. На койки и по двое можно улечься, правда, одеяло и подушка тоже одни на двоих будут. Ну, если с бабами спать будете — не заметите. Однако у вас еще увечный есть. Третьим его никуда не положишь, верно? Да и вообще, как его на чердак затаскивать и обратно спускать? То-то я и говорю, что ни хрена ты не подумал, когда его с собой брал.

— Я же не знал, что нам у тебя на чердаке придется жить.

— А ты бы сначала подумал, как ему по всяким надобностям ходить, без рук и без ног. У меня в сортире унитаза нет, на корточки садиться надо, над дыркой. Вон там сортир, поди глянь.

Агафон припомнил, как во время двух остановок на пути сюда девчонки забирали Олега с собой.

— Ничего, — отмахнулся он. — У нас для него сестры милосердия найдутся. А переночует он в машине. В «Волге» сиденья откинем, положим туда с ним его подругу. Заодно машину посторожат.

— Тебе виднее. Эту ночь переночуете, а завтра придумаем. Они вернулись на задний двор, и Агафон сказал спутникам:

— Значит, так. Наверху четыре койки. У нас в наличии девять человек. Олег будет ночевать в Элькиной «Волге».

— Я там же, — мгновенно отреагировала Эля.

— А мы с Ксюшкой в «девятке», — Гребешок демонстративно обнял негритянку, чтоб все поняли: это — его.

— Не возражаю, — важно кивнул Агафон. — Любовь — святое дело. Остается пятеро на четыре кровати…

— Да ладно тебе, — отмахнулся Налим, — разберемся ближе к вечеру. Сейчас бы пожрать, а?

— Правильно. Надо заодно и все остальное разгрузить… — кивнул Агафон. Под всем остальным он подразумевал оружие.

Поскольку по улице мимо дачи изредка проходили люди и могли невзначай увидеть, автоматы втащили в окно, выходившее на площадку, где стояли автомобили. Пистолеты тоже припрятали. А затем началась возня с приготовлением обеда. Лариса с Лидой взялись делать салаты, Элька с Ксюшей бутерброды, Налима и Лузу посадили чистить картошку, а Гребешок и Агафон под наблюдением дяди Саши и Олега занялись шашлыками.

Агафон работал руками механически, а сам думал. О том, как получилось, что они — их четверка и компания девчонок с Олегом, — еще утром две совершенно разные группы людей, которые относились друг к другу с явным недоверием, к полудню превратились в некую единую команду, которая со стороны выглядела так, будто всегда, с младенческих лет, была спаяна дружескими узами. В принципе после того, как Лариса устроила Агафону и Налиму «купание» в несуществующем море (Агафон не сомневался, что под воздействием этой наведенной галлюцинации они могли бы вполне реально коньки отбросить!), ни о какой дружбе, казалось бы, и речи быть не могло, а вот поди ж ты, нашли общий язык, столковались, почуяли, что нужны друг другу. Конечно, не сразу, постепенно, с опасками и оговорками. Но шестичасовая дорога на Москву помогла им: чем дальше ехали, тем больше друг друга понимали…

Когда Агафон с Налимом гнались за беглянками на Гребешковой «девятке»,

его не раз посещали злые, бешеные мыслишки насчет того, что он сделает с ними, ежели догонит. Иногда ему казалось, что можно обойтись простой раздачей оплеух по щекам, иногда представлялось, что девчачья заподлянка заслуживает порки ремнем по задницам, не снимая штанов, — Агафон вовсе не был садистом, просто его самого в детстве так воспитывали. Но как только ему вспоминался страх, пережитый в «затопленной избе», самые настоящие муки, испытанные в ходе галлюцинаций, то тянуло на жестокость. Например, не раз обуревала жажда набить им морды до синяков, трахнуть в извращенной форме, даже убить. Правда, ненадолго. Все-таки девчушки были, по его разумению, еще маленькие и глупые. У самого Агафона почти такая же росла где-то в Новосибирске, куда укатила после развода бывшая мадам Агафонова. Саму бабу, которая после того, как Агафона посадили, и дня не стала ждать, ему жалко не было — умотала и умотала, а вот об Ирке он переживал. Агафон даже испытывал ощущение собственной подлости, хотя и алименты платил исправно (с официальной зарплаты, вестимо, но довольно много), и на все дни рождения посылал сначала бывшей жене, а теперь самой Ирке — у нее уже паспорт был! — немалые почтовые переводы эквивалентом в двести баксов.

Поэтому, когда они наконец-то настигли девок, ни убивать их, ни просто лупить Агафон не стал. К тому же Лида и Лариса смотрелись такими испуганными, что их стоило пожалеть. А вот Олег выглядел совсем безучастно. Казалось, будто ему все равно: зарежут его, оторвут ему голову, сожгут живьем — седой пацан был абсолютно невозмутим. Только попросил: «Не бейте девчонок!» Вяло так попросил, но получилось очень убедительно. Хотя он, конечно, помешать не смог бы. Был бы Агафон поддатый, может, и не внял бы сгоряча, а тут руки опустились. К тому же в тот момент и таинственный кубик с шайбочкой перешел в руки Агафона, и Элька очнулась.

Когда Агафон сообщил ей, что они едут в Москву, и спросил ее про ключики, из-за которых весь сыр-бор разгорелся, Элька была еще очень сонная. Самое оно, чтобы допрашивать. Агафон толком ничего не понимал, но то ли в кино видел, то ли где-то читал, то ли просто краем уха слышал, что иногда особо хитрых и упрямых подследственных спецслужбы колют специальными препаратами, которые погружают допрашиваемых в полусонное состояние. И такой полусонный тип с парализованной волей, теряя способность врать, отвечает на все вопросы чистую правду.

Неизвестно, какой именно препарат вкатили Эльке «черные ниндзя», обычное ли снотворное или специальное. У них уже не уточнить. Но так или иначе, в первые пять минут после пробуждения она находилась в полусне и вялым голосом, лениво хлопая мутными, будто похмельными глазами, давала те самые ответы, которых ждал от нее Агафон.

— Ключики… — пробормотала она. — Маленькие, блестящие. С немецкими буквами…

— Да, да! — поторопил Агафон. Вести одновременно и допрос, и машину было не слишком удобно. Поэтому Агафон притормозил, за руль временно уселся Налим. Лиду пересадили на переднее сиденье, а Агафон перебрался назад. У Эльки в «Волге» и на заднем сиденье у правой дверцы был ремень безопасности специально для Олега. А коляска его складывалась и пряталась в багажник. В общем, Агафон сел слева от Эльки и, ощущая на себе не очень добрый взгляд Олега, стал задавать дальнейшие вопросы:

— Так где ключики? Маленькие, блестящие, с немецкими буквами?

— Сначала были у Ростика…

— Правильно! Ты забрала их у Ростика, куда спрятала?

— На квартире у Олега, в тайнике под плиткой, за аптечкой в ванной…

— Ты забрала их оттуда и увезла в деревню. Где они?

— Лежали в «бардачке» «Волги»…

— Лида, глянь туда! — резко обернулся Агафон. — Открой и вытряхни все себе на колени! Смотри, чтобы на пол ничего не упало.

— Какой вы сердитый… — испуганно пролепетала Лида. Но подчинилась и начала выкладывать из «бардачка» его содержимое. Надо сказать, что будь Элька в здравом уме и трезвой памяти, то ей пришлось бы немало постесняться, ибо содержимое «бардачка» было примерно то же, что у дамской сумочки, принадлежащей женщине определенного образа жизни. Однако, поскольку Элька не сильно отдавала себе отчет в том, что происходит, смущаться за нее пришлось скромнице Лиде.