Крик нарастал стремительным крещендо с каждой новой цифрой — все более кругленькой, — которую выводила мелом на грифельной доске обольстительная блондинка, демонстрируя уравнение «икс — игрек — зет» в действии. За ревом и гвалтом я не заметила, откуда и как появилась эта доска.

Исписав всю доску цифрами, перед которыми стоял непременный знак доллара, блондинка вновь сменила мел на микрофон и понесла на этот раз совсем уж несусветную чушь: о том, что, участвуя в «спирально-пирамидальной системе обогащения», предлагаемой Тарнером, вы становитесь не только обладателем солидного капитала, но можете, если сие взбредет вам в голову, построить себе небольшой «городок будущего» с собственной плотиной и даже метрополитеном!

Я не могла поверить своим глазам — люди вокруг меня верили в кисельные берега и молочные реки, в плотину и метрополитен, которые им сулила говорящая кукла. И это те самые люди, которых превратности судьбы научили не верить ни в бога, ни в черта, которые по нескольку раз пересчитывают чеки в супермаркетах и жетоны[10] в реальной, а не фантастической подземке!

Я решила, что с меня хватит, и стала пробираться к выходу. У самых дверей мне преградил путь один из молодых людей, декорированных стодолларовыми бумажками.

— Вы это куда, позвольте спросить вас, миссис?

— Ведь это же нюрнбергское сборище. Вот только Гитлера не хватает! — ответила я с неожиданной злобой.

— Полноте… Нюрнбергское сборище… Что за чушь! Почему вы не хотите, чтобы бедные люди заработали немного денег? — сказал молодой человек с кривой усмешкой. Он взял меня довольно бесцеремонно под руку, поволок обратно в зал и усадил в первое попавшееся свободное кресло, слегка придавив к сиденью не то для острастки, не то в качестве символического жеста.

В зале по-прежнему щебетала обольстительная блондинка, а толпа, пришпоренная видениями кучи денег и собственных поместий, орала во всю силу своих легких: «Даешь доллары! Хайль Тарнеру!»

Через несколько минут я сделала еще одну попытку ускользнуть. На этот раз удачную. Небрежно перекинув пальто на руку, я стала протискиваться сквозь плотные ряды «будущих инвеститоров». У дверей меня вновь остановил молодой человек, правда другой.

— Вы куда? — осведомился он.

— В туалет.

Меня пропустили. Я пулей выскочила из отеля, надевая на ходу пальто. Меня трясло. От холода, страха, возмущения.

Было уже совсем поздно, когда я возвращалась к себе домой на Манхэттен. Ночные пассажиры метро весьма напоминают утренних, только вот лица первых выглядят более утомленными. Всматриваясь в эти лица — женщин в будничной одежде, рабочих в спецовках, негров, одетых с дешевой экстравагантностью, пожилых людей, клюющих носом, — я вспоминала аудиторию тарнеровского сборища. Те же лица: там, в отеле, искаженные жаждой наживы, здесь, в метро, заостренные лезвием забот.

Поезд мчал на полной скорости, громыхая, вздрагивая и извиваясь, то ныряя под землю, то выскакивая на поверхность, приближая и возвращая меня с каждой оставшейся позади остановкой к реальности…

Элеонора прервала свой рассказ. Я расплатился с официантом. Мы покинули наш укромный закуток и тут же окунулись в вавилонское столпотворение отеля «Фонтенбло». Кто-то кого-то интервьюировал. Кто-то кого-то инструктировал. Взад и вперед сновали посыльные и связисты. Сбившись в отдельные кучи, совещались представители различных штатов. Сняв шлемы и отирая пот с лица, похаживали, прохлаждаясь и отдуваясь, полицейские — их только-только сменили с наружных постов перед входом в отель, осажденный демонстрантами, над головами которых колыхались антивоенные лозунги. Длинноногие девушки в канотье со звездно-полосатыми лентами бесплатно потчевали делегатов, полицию и прессу пепси-колой.

И у всех на груди было что-то приколото: у делегатов банты с цветами их штатов, у распорядителей жетоны, у прессы пропуска, у полицейских шерифские звезды и личные номера, у длинноногих девушек, предлагавших пепси-колу в бумажных стаканчиках, гигантские значки с торговой маркой их компании.

И все эти банты, жетоны, пропуска, шерифские звезды, личные номера, значки, торговые марки каким-то причудливым образом сливались в новенькие стодолларовые ассигнации. По крайней мере, мне так показалось. Я сказал об этом Элеоноре. Она засмеялась, а потом очень серьезно ответила: — Мне тоже… Вскоре мы вышли из кондиционированного «агитпункта» отеля «Фонтенбло» и ступили на раскаленную сковороду августовского Майами-бич. Настала пора возвращаться к реальности…

Гленна Тарнера называют самым ненавидимым человеком в Соединенных Штатах. Ему от этого ни холодно ни жарко. Пожалуй, ни один американский концерн не ведет такого количества судебных тяжб, как тарнеровский. Но ему опять-таки от этого ни холодно ни жарко. Федеральная торговая комиссия клеймит «Коскот» как «нечестное и шарлатанское предприятие». Говард Голдберг, глава общественной организации «Защита потребителей», утверждает, что Тарнер стал «обманщиком № 1». Генеральный прокурор штата Коннектикут Роберт Киллиан характеризует деятельность Тарнера как «массированное жульничество, которое, согласно нашим данным и знаниям, вообще не имеет прецедента». Генеральный прокурор штата Луизиана считает, что Тарнер занимается «нелегальной лотереей и распространением фальшивых акций». Министерство почт и телеграфа рассматривает «Коскот» как крупнейшую денежную аферу.

Генеральный прокурор штата Нью-Йорк Лефковиц потребовал от Тарнера, чтобы тот вернул 3,8 миллиона долларов 1604 одураченным «инвеститорам». Лефковиц заявил, что «тарнеровские операции» — это ловушки, расставляемые для людей с низким доходом, для бедных, молодых, цветных, отчаянно нуждающихся в источниках существования. (По данным нью-йоркской прокуратуры, из 1604 «инвеститоров» только семьдесят девять зарабатывают у Тарнера сумму, равную половине прожиточного минимума средней американской семьи. О масштабах тарнеровского очковтирательства в Нью-Йорке свидетельствует и такой факт. Всем 1604 «инвеститорам» было обещано, что они станут «заколачивать» по сто тысяч долларов в год, если вступят в «Коскот». Но, как свидетельствует простая арифметика, для этого обращенным следовало продать 150 миллионов «прав на распространение», то есть по восемь «прав» на каждого жителя штата Нью-Йорк, включая женщин и детей!) В двадцати шести штатах прокуроры ведут расследование деятельности «Косметических межпланетных общин будущего», в пятнадцати штатах они объявлены вне закона.

Но тем не менее, повторяю, Гленну Тарнеру от всего этого ни холодно ни жарко. Ведь в Америке нет такого суда, который судил бы победителей. А Гленн Заячья Губа — победитель. «Меня уже никто и ничто не может остановить. Я стал слишком сильным», — говорит «неудержимый» Тарнер. (В данном случае, признаемся, кавычки не совсем уместны). Национальное агентство по делам космонавтики (НАСА) торжественно преподносит ему двухметровую модель «Аполлона». Индейские племена наперебой избирают его почетным вождем своих общин. Дамы-патронессы носят его на руках, ибо он отвалил миллион долларов на строительство госпиталя для умственно отсталых детей в Южной Каролине и является крупнейшим работодателем для инвалидов во Флориде. (Они производят для Тарнера духи под названием «Огонек надежды».)

«Ястребы» тоже души не чают в Тарнере — образцовом патриоте, финансировавшем судебные издержки палача вьетнамской деревни Сонгми капитана Эрнеста Медины. (Вице-президент тарнеровского концерна Ли Бэйли выступал в качестве адвоката Медины.) Активисты общества защиты животных от жестокости объявили Тарнера Человеком с большой буквы за то, что он наладил производство окрашенного в оранжевый цвет полоскательного средства для собак, убивающего в их пасти дурной запах.

Матриарх американских гадалок Джейн Диксон причисляет Гленна Заячью Губу к «тридцати трем пророкам, которые посланы богом на землю прямо с неба ради великих свершений». Экс-президент Никсон приглашал «небесного посланца» в Белый дом, а гость от бога рассматривает апартаменты на Пенсильвания-авеню, 1600[11], придирчивым взглядом будущего хозяина. «Рано или поздно я стану президентом Соединенных Штатов. Так точно — президентом Соединенных Штатов, — провозглашает Тарнер. — Пустите меня на телевидение в ночь накануне выборов, дайте мне поговорить без посредников с глазу на глаз с народом Америки, и на следующий день я въеду в Белый дом. Это, уверяю вас, совершенно серьезно. Я буду президентом Соединенных Штатов». В самом деле, а почему бы и нет?