Мой спаситель энергично работал локтями, его английский выдавал американца, а акцент – уроженца южных штатов. Сложен он был крепко, отчего внушал почтение. Я приоткрыл один глаз и окинул взглядом своего спасителя. Похоже, рыжий песок не приставал к его белым кроссовкам. На нем были просторные бежевые слаксы фирмы «Гэп», производящей модную молодежную одежду, и спортивная рубашка. Лица его я не разглядел, но решил, что его окружает нимб святого.

– Господа, господа! – кричал американец. – Прошу вас, остановитесь! Произошло недоразумение. Скажи им, парень!

Его гид-переводчик кое-как изложил версию американца. Пока толпа слушала, этот здоровяк подошел ко мне совсем близко.

– Вставай, зайди мне за спину, только не смотри им в глаза. Понял?

Я с трудом поднялся с земли.

– Вот так! – одобрил американец. Он похлопал по плечу своего гида, нервного вида юнца со смуглым исхудалым лицом, и сделал ему знак замолчать. – Спроси того типа, сколько он хочет.

Юнец повернулся к моему преследователю, а потом назад, к американцу:

– Она говорить, она хорошо говорить английски… Она сказала мне идти туда, откуда я пришел на белый свет.

– Вот как? – вскинул брови американец. – Ну ладно! Боец, сколько ты хочешь?

Марокканец продолжал изображать возмущение.

– Дело не в деньгах! – заявил он. – Это вопрос принципа и вообще нарушение закона… Но так и быть! Сто долларов США!

– Двадцать пять! – отрезал американец.

– Восемьдесят, как минимум! – стоял на своем ресторатор.

Сошлись на тридцатке…

– Поворачивайся и иди следом за моим гидом к стоянке такси, – прошептал мой спаситель, отсчитывая ресторатору деньги. – И все время смотри себе под ноги – не вступай с арабами в визуальный контакт. Я пойду поодаль.

– Вам крышка… – заявил на вполне сносном французском мой преследователь, когда я проходил мимо него. – Мой двоюродный брат служит в комиссариате. В Марракеше вам не жить…

Я зашаркал по тротуару, опустив голову. Спустя минуты три я понял, что отомщен, хотя бы частично, – судя по воплям настырного ресторатора, у него стибрили и смокинг, и рубашку, пока он качал права.

– Тебе повезло, – сказал американец, когда мы садились в такси.

– Спасибо вам. Огромное вам спасибо! Вы ведь мне, можно сказать, жизнь спасли. Вы только представьте, шел я себе по площади, любовался достопримечательностями, и вдруг они набросились на меня, как стая кровожадных волков.

Я повернулся и протянул моему спасителю руку. Его рукопожатие оказалось вялым. Когда мы проезжали мимо ярко освещенной мечети Кутубия, глаза у него сверкнули.

– Меня зовут Мартин Брок, – сообщил я, понимая, что, по крайней мере, такую правду он заслужил.

Глянув на меня с прищуром, он изобразил подобие улыбки, растянув свои тонкие губы чуть ли не до ушей.

– Юджин Ренуар, – представился он. – Зови меня Джин, но только не надо пудрить мне мозги. Договорились?

Такси остановилось у отеля «Мамуния», помпезного сооружения в стиле ар-деко. До сих пор мне еще ни разу не удавалось проникнуть в тамошний бар с кожаными диванами. Сейчас же, непринужденно улыбнувшись охраннику в феске, я следом за Джином вошел в вестибюль, на ходу отряхивая пиджак от пыли.

В отеле «Мамуния» останавливались толстосумы, как местные, так и из Европы, богатые туристы, предпочитавшие зрелищу заката в пустыне дорогущие коктейли и джазовые хиты, исполняемые на пианино. Мы сели за низкий столик и смерили друг друга оценивающими взглядами.

– Тебя не так уж сильно побили, – заметил мой спаситель. – Надеюсь, он того стоил.

– Вы о чем это? – спросил я, кивая бармену.

– Я о твоем ужине, – ответил он, пряча улыбку и делая вид, будто облизывает губы. Поняв, что я собираюсь возразить, он жестом остановил меня. – Я все видел. Наблюдал за тобой. Я там был.

Бармен завис над нами, как маленькая птичка колибри.

– Пиво, только не местное, – сказал я. – А вы что будете, Джин?

– Кока-колу, – бросил он. – И льда побольше!

Бармен кивнул.

– Никакого льда! – вмешался я, покачав головой.

Американец спас мне жизнь, и я, разумеется, в долгу не остался.

– Антисанитария здесь такая, что гепатит либо что-нибудь и похлеще можно запросто словить! – добавил я.

– Я обратил на тебя внимание, как только ты вошел, – растянул он губы в улыбке. – Смотрел на тебя и думал: ну, этому европейцу палец в рот не клади. А ловко ты придумал заказать кофе и десерт! Такие фишки обычно усыпляют бдительность. Правда, потом сам все и испортил, когда рванул в туалет. Пока ты соображал, как оттуда слинять, толстяк тоже не дремал. И не налети ты с разбегу на тележку с десертами, он бы тебя точно сцапал!

Я кивнул и посмотрел ему в глаза. Мы познакомились при крайне неблагоприятных обстоятельствах, но не в том я был положении, чтобы скупиться на изъявления благодарности. Он только что спас меня от озверевшей толпы и заслуживал особой признательности. Я еще раз поблагодарил его в ответ, и он пожал плечами.

– Пока они ползали по полу с тряпками и губками – ты ведь опрокинул тележку, – я под шумок свалил оттуда. Так что мы с тобой, полагаю, квиты. Посмотришь со мной шоу?

Просьба была необычной, и я счел нужным отказаться.

Да и вообще, стоит ли транжирить свою жизнь на случайных знакомых, если она, жизнь, всего одна, и та недлинная?

Залпом допив пиво, я положил сотню дирхамов на столик, еще раз поблагодарил своего спасителя и заковылял к выходу.

Для нашего брата житье-бытье в Марракеше – сплошной риск. Хочешь вырваться из цепких лап нужды – держи ушки на макушке и умей вовремя делать ноги.

Многие считают, будто те, кто «работает на доверии», – самые настоящие хлюсты-хищники, и бабки у них – легкая добыча. Спешу развеять это весьма распространенное заблуждение. Чаще всего такие, как я, едва сводят концы с концами, и потому нас следует считать не хищниками, а, скорее, плутоватыми страдальцами. Уж вы мне поверьте! А если учесть, что в Марракеше, в городе, где все арабское население – от мала до велика – прирожденные торгаши, придерживающиеся древнего как мир правила «не обманешь – не продашь», станет понятно, что европейцу, к тому же «неверному», здесь не светит.

Впарить заезжему туристу свой товар – для марокканца дело принципа. Вы только представьте: глаза горят, за руки хватают, в свою лавку силком затаскивают… А я тут как тут! Ошарашенные туристы сразу успокаиваются, мой внешний вид – приветливая улыбка, элегантного кроя светлый парусиновый костюм – вселяет в них уверенность в том, что на меня во всем можно положиться. Ну и, конечно, я сразу даю им понять, что я непревзойденный знаток «марокканских сладостей» и могу им предложить любое лакомство, начиная от дешевого кифа – спрессованного гашиша – до высокосортного гашиша двойной очистки.

Здесь уместно заметить, что те из туристов, кому удается просечь голодный блеск у меня в глазах, как правило, отказываются от моих услуг. Но тут уж ничего не поделаешь!

В общем я влачил довольно жалкое существование, которое скрашивалось лишь тем, что я постоянно носил с собой ярко размалеванную жестянку с прессованным гашишем, именуемым в народе «пластилином», размером с кусок мыла.

В конце дня, вдоволь натаскавшись по шумным базарам и площадям, вволю пообщавшись с туристами и берберами, короче, изрядно попотев, я, преисполненный дурных предчувствий, сваливал в свой скорбный приют – каморку под крышей скотобойни, где глазел сквозь щели на яркие звезды, потягивал косячок – а то и два! – собственноручно замастыренные мной экологически чистым гашишем двойной очистки. Словив кайф, я грезил, будто веду вполне достойную и сытую жизнь. Подо мной, в чреве скотобойни, пировали в лужах запекшейся крови членистоногие насекомые, а я, засыпая, таращился на звезды, пытаясь среди созвездий разглядеть надежду.

По утрам из-за гряды Атласских гор выкатывалось солнце. Когда оно переваливало через потрескавшийся розовый парапет моей крыши, его горячие лучи всегда обжигали мне лицо – как будто меня тыкали в лоб бильярдным кием. Я вываливался из гамака, где спал, предпочитая не плавать в собственном поту, разглаживал ладонями мятые брюки и накидывал на плечи пиджак.