Дернемся теперь к тому, что происходило в Монтевидео, который находился тогда в очень тяжелом положении. После того как испанцы оставили город, его начали грабить аргентинцы. За исключением кучки богачей, население жило в нищете. В городе чувствовалось отчаяние и глухое сопротивление жителей (почти без исключения — испанцев) политике новой власти, власти патриотов.

Был еще один важный момент в жизни города — поведение губернатора Монтевидео Оторгеса. Больше всего его заботили его костюмы (он уделял этому много внимания) и его дом, обставленный дорогой мебелью и увешанный коврами. Человек низкой культуры, он как был, так и остался малограмотным сельским управляющим. Ничего не сделал он для того, чтобы наладить управление городом. Естественно, что вскоре Оторгес стал игрушкой в руках бессовестных политиканов, которые попытались противопоставить его власть власти Кабильдо и даже Артигаса. Он постепенно скатывался на путь, ведущий к измене революции.

Эти политиканы (Артигас называл их «плохие американцы») сеяли интриги и ссоры, сталкивая Оторгеса с Кабильдо по всем проблемам, и прежде всего по вопросу о налогах. Они всячески защищали такие меры, против которых выступал Артигас, мечтавший, чтобы народ, наконец, смог свободно вздохнуть, избавившись от бесконечных поборов, и не дрожал бы от страха при одном слове «контрибуция». Столкновения происходили и по многим другим вопросам. Интриганы не только сеяли смуты, но и организовывали беспорядки с целью удержать губернатора у власти даже тогда, когда Артигас предложил Оторгесу уйти в отставку. Оторгес совершал вместе со своей камарильей множество злоупотреблений; Кабильдо, в сущности, тоже занимался вымогательством, хотя и во имя добрых целей, в частности, облагал налогами торговлю, которая и без того влачила жалкое существование. Узнав об этом, Артигас написал письма в Монтевидео, сначала из Ла-Бахады, а затем из лагеря в Пурификасионе. Он писал в них, что чрезвычайно озабочен всем происходящим. А 24 мая Артигас послал просьбу об отставке, в которой писал, что «он отдает народу Восточного берега власть, предоставляя ему возможность предпринимать те меры, которые он сочтет нужным для гарантирования безопасности и счастья». Одновременно он просил сообщить, кому он должен передать войска и снаряжение, которые находились в его распоряжении. «Я бессилен, — писал Артигас, — служить нашему делу в условиях, когда мои предложения не уважаются и не утверждаются».

Письмо Артигаса взволновало членов Кабильдо — они считали свои действия вполне правильными и не видели за собой вины. Чтобы ликвидировать конфликт, они решили послать к Артигасу миссию. В нее вошли два человека: Антолин Рейна и Ларраньяга, когда-то бывший делегатом от Восточного берега на ассамблее и оставшийся в Буэнос-Айресе после получения там поста. Теперь Ларраньяга занимался в Монтевидео церковными делами и был, как и Антолин Рейна, рехидором городского совета. Получив письменные полномочия, они отправились в Пурификасион: Ларраньяга был человеком наблюдательным и впоследствии написал заметки о своем путешествии. Эти заметки являются весьма важным документом, дающим представление о провинции Восточного берега той эпохи, а также рисующим облик Артигаса и его штаба.

Эмиссары выехали из Монтевидео в последнее воскресенье мая в повозке, запряженной двумя мулами, в сопровождении эскорта из восьми человек. Они пересекли многоводную реку Санта-Лусию и теперь ехали по выжженной дороге. Пустынный и дикий пейзаж смягчали посевы кукурузы, пшеницы и тыкв. Изредка в этой пустынной местности встречали ранчо, рядом с которыми обычно находились своеобразные амбары — вернее, навесы из бычьих шкур, растянутых на четырех жердях, где крестьяне хранили зерно.

Ларраньяга отмечает, что здесь в хозяйстве используется для самых разных целей один и тот же материал — кожи. Из кожи делали крыши, окна, стены, многие орудия труда голубятни и даже лодки.

Кое-где давали о себе знать трудности здешней жизни. Нищета и нехватка жилищ были так велики, что иногда путешественникам приходилось ночевать под деревом, около какого-нибудь ранчо, рядом с амбарами. Так как время было зимнее, они согревались у очага, укрывшись шкурами. Огонь очага спасал их от нападения диких собак — эти собаки были настоящим бичом этих мест еще со времени борьбы против английской интервенции. Ужинали они тут же, у очага, куропатками или тушеным говяжьим мясом с овощами.

Ларраньяга рассказывает далее: после переправы через речку Монсон рехидор Рейна заметил ему, что они находятся на его землях. Как замечает автор, «каждое из здешних поместий было так велико, что территория его была больше многих стран Европы».

Пройдя Мерседес, они пересекли реку Рио-Негро. Здесь они встретились с Риверой, который переправлялся через реку в каноэ. Они беседовали с ним около часа. Ларраньяга описывает его как молодого человека лет двадцати пяти, хорошего телосложения, с большими глазами. Он был вежлив и выражался изысканно. Одежда его была довольно простой: английские ботинки, панталоны и куртка из тонкой шерсти, большое сомбреро. На нем не было никаких знаков отличия, кроме сабли и шелковой петлички красного цвета. Его сопровождал адъютант, одетый точно так же.

После двенадцати дней путешествия миссия приехала в Пайсанду, куда в то же время прибыли и другие депутации, в том числе двое посланцев Буэнос- Айреса — Пиво и Риварола. Ларраньяга называет Пайсанду «городом индейцев»; он невелик, в нем не более двадцати пяти домов, все они соломенные; вблизи города расположены английская скотобойня и порт, в котором стояли два корабля под английским флагом. «Вот и все, что можно было здесь увидеть», — заключает Ларраньяга.

Лагерь в Пурификасионе, куда они вскоре прибыли, был в то время оживленным политическим центром. В ранчо, которое служило помещением для охраны, находились военачальники, присланные сюда правительством Буэнос-Айреса в распоряжение Артигаса (он приказал им вернуться, и об этом мы расскажем ниже). Эти люди возвращались домой, убедившись в том, что Артигас не был «ни зверем, ни преступником, каким рисовали его соперники и завистники», пишет в своих мемуарах Ларраньяга.

Посланцы Монтевидео были поражены почти нищенской обстановкой, в которой жили Артигас и помощники. Жилище Артигаса, по словам Ларраньяги, состояло из двух комнат в доме с плоской крышей. Рядом с домом находилась кухня. В комнате стояли «кожаный сундук и походная кровать без матраса, которые служили одновременно и для сна и для сиденья. В каждой из комнат было по одному простому столу, из тех, которые стоят здесь в крестьянских домах, один для еды, другой служил как письменный. Мне кажется, — добавляет Ларраньяга, — что в доме была также лавка и три простых стула».

Когда депутаты приехали, Артигас обедал, и потому их принял Баррейро, секретарь и родственник Артигаса, «раздевший его труды и лишения, человек слабой комплекции, разговорчивый и несколько задумчивый». В четыре часа дня явился Артигас со своим адъютантом и небольшой свитой. Ларраньяга пишет:

«Он принял нас без всякой заботы об этикете. Он ни в чем не походил на генерала и был одет как крестьянин, очень скромно: синие панталоны и куртка без всяких украшений, сапоги и белые чулки, круглая шапка на белой подкладке, поверх одежды был накинут ворсистый шерстяной плащ — вот, пожалуй, и все, что у него было, да к тому же это все было бедное и изношенное».

Артигас, как вспоминает далее Ларраньяга, «был человеком среднего роста, крепкого телосложения, с правильными чертами лица и орлиным носом. Кожа у него была довольно светлая, а волосы темные, с небольшой сединой. На вид ему можно было дать лет сорок восемь. Он был приятен в беседе, разговаривал спокойно, с паузами. Его трудно было удивить долгими рассуждениями, ибо он обладал способностью в нескольких словах сформулировать все сложные проблемы, В нем чувствовался большой опыт, осторожность и исключительная чуткость. Артигас хорошо знал человеческие сердца и прежде всего сердца своих соотечественников, и поэтому никто не мог сравниться с ним в искусстве быть вождем. Все окружающие испытывают к нему чувство любви, хотя и живут в полной нищете и плохо одеты. Происходит это не потому, что в городе нет продуктов и одежды, а потому, что он не хочет обременять население налогами».