– Дайте ей поездить. – Эинион Гвеледидд смотрел на нее издалека и ободряюще кивал. – У нее тяжелая рука Эрона. Животные чувствуют это. Они никогда не причинят ей вреда.

Старый Эинион Гвеледидд – один из наиболее уважаемых бардов при дворе Ливелина – был одним из тех немногих, кто, хотя и отдавал должное христианской церкви, еще тайно верил в языческих богов, которым все еще поклонялись люди в горах и лесах Британии. Ронвен, когда была еще ребенком, была поручена ему своей умирающей аристократкой-матерью, а та последним своим словом обязала девочку поклоняться только одной богине. Воспитала Ронвен прекрасная Тангвистл, жена Ливелина и мать его старшего сына, Граффида. Однако Ронвен всегда помнила о том, что ей назначила судьба, и оставалась верной своей богине – и послушной Эиниону.

Именно Эинион, не обнаруживая себя, наблюдал за образованием Элейн, хотя сам он никогда не находился возле девочки. На деле все выглядело так, будто Ронвен учила девочку всему, что она знала: тому, как читают и пишут в Уэльсе на французском и английском языках, как считают, как шьют и ткут; тому, как поют и играют на арфе. Именно Ронвен рассказывала ей истории о правлении ее отца, о древних королевствах Уэльса, о языческих богах и героях, которые и теперь еще бродили по горам и лесам. Девочка была необычайно умна; знания влекли ее, и она очень быстро всему училась. Ее отец и, конечно, Эинион были очень рады за нее.

Принцесса Джоанна, жена Ливелина, как многие считали, захватила положение Тангвистл; ее сыну Даффиду было предопределено наследовать Груффид на правах преемника своего отца, и она не обращала никакого внимания на Элейн, самую младшую из своих дочерей. Остальная часть ее потомства успешно выросла, и материнские чувства ее были к моменту рождения Элейн сильно истощены. Так что баловать Элейн родительским вниманием должен был Ливелин, что тот с удовольствием и делал. Он обожал ее. Дело обстояло так, что, когда Элейн было всего два года от роду, Ливелин выдал ее за своего могущественного соседа, графа Честера, молодого человека, который, как предполагали, должен был быть преемником короля Шотландии, – но об этом почти не вспоминали. Она могла жить отдельно от мужа до того момента, как ей исполнится четырнадцать лет, а до тех пор она была любимой дочерью и радостью Ливелина.

И принц Аберфрау, и живший далеко отсюда муж Элейн – оба они были счастливы, что оставили малышку на попечительстве у Ронвен, которая была сведущей и преданной. Только Джоанна не была рада тому, что выбрали Ронвен, когда узнала о прошлом этой женщины. Однако та была тихой и послушной. А кроме того, у Джоанны имелась масса других вещей, о которых следовало заботиться. Спустя некоторое время принцесса вовсе оставила свои возражения против Ронвен, хотя никогда не старалась скрыть свою неприязнь к ней. Если бы Джоанна знала об отношении Ронвен к ней самой и ее чувствах к сыну Тангвистл, она бы относилась к ней с куда большим вниманием. Если бы она и ее муж знали, что Ронвен все еще следует древней вере и что она и Эинион Гвеледидд предназначали Элейн для своих планов, – все было бы по-другому.

На следующее утро Элейн дала Ронвен подольше поспать, так как чувствовала, что Томас был прав и няня не одобрит ее поездку на лошади. Вскоре девочка уже бежала к конюшням, молясь, чтобы Непобедимый был на месте, потому что очень часто его брали рыцари или грумы. Она знала, что сэр Уильям был в одной из огромных зал замка. Он сидел и разговаривал со своим отцом, Реджинальдом, за дубовым, искусно украшенным столиком. Реджинальд де Броуз чувствовал себя лучше этим утром. Казалось, что его сотрясала лихорадка, но несмотря на это он встал с постели и спустился в залу, чтобы поговорить со своим сыном. Мужчины были поглощены разговором; между ними на столе стоял кувшин с вином. Элейн пробежала мимо них, улыбаясь озорной детской улыбкой, немного покружилась и выбежала на лужок, залитый весенним солнцем.

Сильный дождь, поливавший землю в течение последних нескольких дней, закончился, и долина Уай сверкала на солнце тысячами росинок. Высоко над головой Элейн услышала призывный крик вороны. Она медленно подняла голову и прищурила глаза, чтобы насладиться зрелищем парящей в высоте птицы до того, как та сложит крылья и тихо влетит в пустые окна разрушенной башни. Теперь, при дневном свете, она увидела, что окна были страшно высоко, и Элейн ужаснулась от мысли, что они с Изабеллой этой ночью находились там, – такая это была высь. Но вот девочка отвернулась и сразу же забыла о вороне и об окнах башни – сегодня у нее было более важное занятие.

Томас сидел уже в седле. Конь под ним был выше и крупнее обычной боевой лошади. Он был хорошо сложен и мог быстро скакать, перенося при этом тяжелую ношу. В Непобедимом чувствовалась породистость арабских скакунов; он смотрел на Элейн добрыми темными глазами из-под бурой шелковистой гривы. Томас высоко поднял девочку, чтобы посадить ее на широкую спину коня, а затем, немного запутавшись в стременах, слез на землю. Они почти доехали до ворот замка, когда Элейн услышала крик Ронвен.

– Что вы делаете? Что вы себе позволяете? Снимите ребенка с этой лошади! – крикнула Ронвен, увидев Элейн из дверного проема в башне.

Элейн посмотрела на Томаса и быстро ударила лошадь в пока, чтобы скакать галопом, однако грум не позволил ей этого, проворно уцепившись за поводья.

– Сэр Уильям сказал, что я смогу, – вызывающе сказала Элейн, стоило только Ронвен подбежать к ним.

– Я не верю вам. – Ронвен поджала губы. – Никто не вправе позволить ребенку кататься на этом звере. Для того чтобы удержать этого коня, нужна не одна пара рук.

– Разве он не великолепен? – улыбнулась Элейн. – Да он же кроток, как ягненок. Смотрите, очень кроток.

– Слезай! – В глазах Ронвен блеснул опасный огонек. – Слезай сейчас же. Ты не будешь ездить на нем!

– Почему бы и нет? – За спиной Ронвен появился сэр Уильям. Он приближался так, что они могли видеть его отца, стоявшего на крыльце возле распахнутой двери. Реджинальд смотрел на них. Он стоял молча, облокачиваясь на косяк двери, а его лицо посерело от боли – это было особенно хорошо видно в лучах яркого весеннего солнца. – Я разрешил ей проехаться на Непобедимом, леди Ронвен. И не волнуйтесь, она справится с ним!

– Я не хочу, чтобы она на нем ездила. – Ронвен стояла лицом к лицу с сэром Уильямом, стиснув кулаки. – Элейн – моя подопечная. И если я ей запрещаю ехать верхом, то она не поедет. – Она ненавидела этого мужчину с его несколько высокомерным обаянием за то, что любая женщина рядом с ним, независимо от ее возраста, уступала его обворожительной улыбке.

– Элейн у меня в гостях, мадам. – Глаза Уильяма стали внезапно жесткими. – И это мой замок. Здесь она будет делать все, что ей заблагорассудится.

Элейн, затаив дыхание, наблюдала по очереди то за одним, то за другим участником спора. Не сознавая, что она делает, девочка глубоко запустила свои пальцы в гриву жеребца. Элейн всегда хорошо относилась к Ронвен и не хотела видеть няню в гневе, но на этот раз она всем сердцем желала, чтобы победил сэр Уильям.

– Вы не можете рисковать жизнью этого ребенка! – сказала, прищурившись, Ронвен. – Знаете ли вы, сэр Уильям, что эта девочка – графиня Хантингтон? Она шотландская принцесса, и только в ней осталась кровь трех царствующих домов нашей страны!

Никогда раньше Ронвен не выглядела такой прекрасной. Наблюдая за происходящим со спины жеребца, Элейн смотрела на нее с нескрываемой гордостью. Она была великолепна: ее голова была поднята, правильные черты лица стали более привлекательными от гнева, а из-под белого платка выбивались золотые пряди волос. Не осознавая того, Элейн распрямила плечи. Она заметила, что сэр Уильям тоже оценил красоту Ронвен, но, несмотря на это, нахмурился.

– Леди Хантингтон, – он подчеркнуто произнес это имя с насмешкой, – моя гостья, мадам. И я не допущу, чтобы что-то или кто-то причинил ей вред в моем доме!