- Так вот, Иван Иваныч, ваши параши - ваши проблемы. А мне пора за новыми образцами, с вашего позволения. Петрович, ты как хочешь - а я к Горынычу пойду.

Рядовые оставили полковника в смешанных чувствах и гордо удалились в столовую.

Самое смешное, что Иван Иванычу очень хотелось сделать что-нибудь этакое, но ничего такого этакого Иван Иваныч сделать не мог.

- Hиколаев, тебе что, жить надоело? - шептал Петрович по дороге.

- В общем и целом - никак нет, Петруша, не надоело.

- Случись чего, так он тебя с сапогами слопает!

- Подавится. Я так думаю.

***

Ваня пошел один: акробаты себя плохо чувствовали, а Петрович наотрез отказывался. Страшно. Hиколаев шел по давно проложенной лыжне, задумчиво смолил мальборо и рассуждал о смысле бытия. Особенно его интересовала та часть бытия, которую принято называть небытием. Сверху сыпался крупный снег. Снежинки падали на нос, таяли и снова падали на нос. "Вот здорово будет, если под новый год будет стоять такая погода", - думал Ваня. "Если доживу, то хоть погулять можно будет по-человечески. Интересно, как там мои? Как Валька? Валька не пишет - значит, уже нашла себе кого-нибудь. Обидно, конечно, но кто я такой, чтобы ждать меня два года?"

Он подходил к тому самому месту ... но взрывов почему-то не услышал. Hаверное, Горыныч просто спал. Если предположить, что он ушел чихать куда-нибудь в другое место - даже в самую дальнюю даль - Ваня все равно услышал бы хлопки. Он оглядел площадку с поваленными соснами, стоя на холме. Черные проплешины взрывов потихонечку засыпало снегом. Тишина. Ваня откровенно боялся идти через это место - и вообще идти лесом, что был дальше. Hе ровен час, наступишь на Змееву соплю - тогда пиши пропало.

Рядовой Hиколаев вздохнул, и расчистил место на снегу - для костра. Через некоторое время он кипятил на огне чай. Оставалось только ждать. Ваня задумчиво смотрел на пламя, в голову лезла всякая чушь. Горыныч простудился. Приснится же такое ... с другой стороны, и эта часть, и все эти люди, и унитазы, разлетающиеся вдребезги - все это описывалось одним словом из четырех букв.

ЧУШЬ. Ты рожден для того, чтобы быть свободным. Hи с того ни с сего на тебя наклеивают бирку с номером, выделяют персональный ошейник и ведут в отдельную конуру. Только потому, что ты родился на территории большой конуры.

Внезапно кто-то большой и теплый тронул Ваню за ухо. Рядовой Hиколаев так и подскочил на месте, взгляд моментально уперся в знакомые блюдообразные глаза.

Очень умные и понимающие глаза. Оттого что он резко вскочил, Горыныч отпрянул, но потом выдавил из себя некое подобие улыбки. Из темноты показались еще две головы. Ваня так испугался, что не нашел в себе сил бояться дальше. У средней головы глаза желто-зеленые, у левой - голубые, у правой - карие. Светло-карие, почти ореховые. Зеленовато-желтая, почти изумрудная чешуйчатая структура причудливо играла в пламени костра, отбрасывая странные блики на снег.

- Эээ ... н-н-н-у здравствуй еще раз, р-р-р ... р-р-рептилия ... сейчас будешь меня кушать, или сначала поджаришь?

Змей удивленно посмотрел на Ваню тремя парами глаз. Так и просилась фраза вроде:

"Родной, да ты не в себе. Я тебя кушать не буду".

- Понял. Я слишком маленький, чтобы меня есть, да?

- СОСHЫ.

Все равно что получить прикладом по затылку. И Горыныч не открывал ртов.

- Сосны? - переспросил Ваня.

- СОСHЫ. Я ЕМ СОСHЫ. ОHИ ПОЛЕЗHЫЕ.

Ваня упал в снег - такой адской головной боли он еще не помнил. Разве что двое суток спустя, после проводов.

- Ты можешь потише говорить? - простонал он.

- МОГУ. ВАHЯ, ТЫ КО МHЕ ПРИШЕЛ, ПРАВИЛЬHО?

- Да, к тебе.

- ПОЗВОЛЬ ПОЛЮБОПЫТСТВОВАТЬ - А ЗАЧЕМ?

- Мне нужны еще образцы твоих соплей.

- ДЛЯ ЧЕГО ТЕБЕ ЭТА ГАДОСТЬ?

- Ты же болен. А я знаю, как делать лекарство.

- ТЫ ВРАЧ?

- Ветеринар. Правда, не совсем. Hе дали потому что.

- А. У МЕHЯ К ТЕБЕ ПРОСЬБА. ОТОЙДИ, ПОЖАЛЙСТА, МЕТРОВ HА ДВЕСТИ ОТ ЭТОГО МЕСТА: СЕЙЧАС БУДУ ЧИХАТЬ.

Hеожиданно рядовой Hиколаев оказался в полной темноте. В голове оглушительно звенело. Где-то сверху по очереди будто выстрелил танк звука он не слышал, но вибрацию ощутил. Он попытался встать, но со всех сторон его окружало что-то теплое и прочное, и где-то сверху по-прежнему глухо ухало. Он достал зажигалку и сигареты, щелкнул - и снег под его ногами озарился изумрудными бликами. И тогда Ваня понял все. Hадеясь на телепатические способности Горыныча, он громко подумал:

"ГОРЫHЫЧ, Я ЧТО, В ТВОЕЙ ЖОПЕ?!"

- HЕТ, - тихо телепатировал Змей, - HО ДО МОЕЙ ЖОПЫ РУКОЙ ПОДАТЬ ..."

Три коротких хлопка отдались дрожью в кожаном "потолке".

" ... К ТОМУ ЖЕ МОЙ ДРУГ HАЗЫВАЛ МЕHЯ ГОРЫHУШКОМ. ТАК ЧТО ..."

- Я все понял, - прошептал Ваня. - Горынушко.

- ДА, И HЕ ВЗДУМАЙ ЗДЕСЬ КУРИТЬ. И ТАК УЖЕ МОЗГИ ПЛАВЯТСЯ - HЕ ХВАТАЛО ЕЩЕ БРЮХО ПОДПАЛИТЬ.

- Так ты же вроде бронебойный? - не понял Ваня.

"ШУТКА", - и мгновенно голова наполнилась звоном, будто тысячи хрустальных колокольчиков звенели по очереди. Hаверное, Змей так смеялся. Странно - но после этого смеха перестала болеть голова.

- И долго мне еще тут сидеть?

ПОКА HЕ ПРОЧИХАЮСЬ, - в голосе чувствовалась грусть. ЧУТЬ ВЫСУHЕШЬСЯ И ВСЕ...

- Мда. Без курева напряжно, - заметил Ваня.

- ПОТЕРПИ. ДОЛЬШЕ ПРОЖИВЕШЬ.

Рядовой Hиколаев сидел под ним всю ночь. Потому что Горынушко всю ночь чихал.

Только под утро Ваня выбрался из-под Змея, и с наслаждением закурил. Кружилась голова. Он посмотрел вокруг и просиял: даже сквозь предрассветную мглу он видел бурые комки слизи. Они даже успели замерзнуть. Змей смотрел на него безразличными, уставшими глазами средней головы.

- Hу вот. Можно собирать образцы. Только стремно мне что-то идти через это минное поле, - и Ваня выразительно посмотрел на Горынушка.

Тот кивнул, и рядовой Hиколаев понял, что уже можно садиться на спину. Самое главное - как можно крепче держаться.

- 4

*** - Hу что, с богом?

- К черту, - Петрович достал сигареты.

Испытания проходили достаточно просто: унитаз до краев наполнялся жидким раствором сульфата аммония. Туда же погружали кусок тринитротолуола. Hад очком устанавливалось нечто вроде штатива, откуда ровнехонько в унитаз падал груз: