– Я лучше возьму на себя управление не отелем, а борделем.

Папа с мамой догадались по ее лицу о сказанном и слаженно закивали.

– Это заговор, - сказал я. - И мы участники. Я не настолько стар, чтобы накормить собою парочку акул. Быстро на берег и поднимаем паруса.

– И опускаем весла, - поспешно добавила Янка. - Нильс нас прикроет. Ты остаешься, молодожен?

– А можно я заберу с собой свою будущую супругу?

– Ошалел, - вздохнул Семеныч. - Пошли, буа ослабленный.

Яна, как наиболее восприимчивый лингвист, благодарит гостеприимных хозяев, почти не спотыкаясь, произносит:

– Уа мауру-уру вау! - И торжественно, с чувством превосходства переводит для нас: - Всем спасибо! Провожать не надо.

Последнее замечание, естественно, остается втуне - хозяева поднимаются вместе с гостями. Причем папаша тут же выдергивает что-то из-под себя и воровато сует под циновку.

Когда все застольники пьяной гурьбой вывалились на волю и вместо традиционных (на нашей родине) «Подмосковных вечеров» затарахтели со всякими галлицизмами, я, улучив момент, крыской шмыгаю обратно в хижину. Срабатывает, видимо, ментовский инстинкт. Вороваты островитяне, не наш ли судовой журнал сперли? По форме напоминает.

Отворачиваю угол циновки. «Ауэ, танэ!» «Что-то» под ней - это книга, почему-то на русском языке. И она мне знакома - увлекался в свое время, в юные годы, даже мечтал о чем-то подобном.

Что ж, книга по теме. И наталкивает на дикую мыслишку. Жлоб Семеныч…

За порогом хижины начались проводы. Со всей пышностью и непосредственностью. Особо если учесть, что и провожающие, и отъезжающие с трудом держались на ногах.

Как мы добрались до берега, я плохо помню. Нильса шатало из стороны в сторону, от любви. Маруся, с одной стороны, пыталась утянуть его под пальмы. Яна, с другой стороны, тянула его к морю. Мы с Семенычем прикрывали наш отход, более похожий на позорное бегство. Понизовский, как обычно, вел двойную игру. Во всяком случае, от души забавлялся ситуацией.

И над всем этим спектаклем висела, подпрыгивая, красная луна, уже по форме довольно близкая к кругу. Помню, мне показалось, что их две. И обе кривые.

По мере продвижения к морю мы обрастали нашими новыми друзьями, как пальма кокосами. Снова песни с приплясыванием, снова объятия, снова приглашения на все предстоящие праздники. Не на год ли вперед?

Как нам удалось вырваться из этого круга, я тоже плохо помню. Порой мне кажется, что нам с Семенычем приходилось применять некоторые наши профессиональные, сугубо специфические навыки (по теме «Как вести себя в возбужденной толпе»), отчего многие из наших поклонников вырывались из наших объятий с искаженными лицами. Одного, по кличке Тими, особо опасного, который слишком темпераментно прижимал к себе Яну, пришлось угостить ребром ладони по почкам. Изогнувшись от боли, он повернулся ко мне с перекошенным лицом. Я ответил ему лучезарной улыбкой. Ауэ! Чужой танэ - наша ваине - руки прочь мало-мало.

В общем, к лодке мы пробивались почти что с боем. Да еще шли на веслах в окружении всей флотилии, которой располагала на настоящий момент будущая парламентская республика.

Когда мы добрались до яхты, Понизовский первым взобрался на борт, выпрямился во весь рост и заявил трубным голосом:

– Сон белых вождей - табу!

И странно, его послушались. Он каким-то образом уже успел стать на острове влиятельным человеком. Вся орава с песнями и плясками устремилась на берег, там вспыхнули костры и застучали барабаны.

А мне, несмотря на усталость от впечатлений и угощений, не давала покоя тревожная мысль, которая стремилась превратиться из подозрения в догадку.

Семеныч и Понизовский остались на палубе, покурить под луной и звездами, а я нырнул в кают-компанию и провел негласный блицшмон. В судовой библиотечке ничего не обнаружил: здесь была в основном специальная литература, «Морской ежегодник», «Мореходная астрономия», справочные таблицы, атласы. Но я твердо знал, что где-то какая-то нужная мне книга здесь была. И я нашел ее. Под сланями в гальюне. И распахнул прямо в середине. И углубился было в чтение, но тут в рубку ввалились Нильс и Яна.

Янка плюхнулась на диванчик рядом со мной, а Нильс взволнованно и смущенно заходил в тесном пространстве, все время натыкаясь на углы столика и переборки.

Потом он заломил руки и простонал:

– Леша, она ж меня соблазняет…

– Жаль, - отметил я, не отрываясь от книги.

– Что - жаль? - Нильс присел на краешек рундука. Заерзал.

– Жаль, что не меня.

– Так ей же двенадцать лет!

– Они тут с двенадцати уже рожают.

– Но мне-то не шестнадцать, - простонал в отчаянии Нильс.

– Ты и в шестнадцать бы не родил, - отчеканила Яна. - Половая принадлежность не того типа. Даже добрый Эатуа тут не поможет.

– А вы, Яна Казимировна, - вспыхнул старик, - тут тоже совсем распустились.

– Гораздо раньше, - делая вид, что увлечен чтением, проворчал я. - В седьмом классе средней школы. Я помню…

– Какие могут быть шутки! - Нильс снова трагически воздел сухие лапки к небу. - Она меня соблазняет!

– А вы? - с чисто женским интересом придвинулась к нему Яна.

– А я… Я возбуждаюсь! - признался, будто за борт бухнулся.

– Ну и на здоровье. В любом возрасте полезно.

– Но как же… Она ко мне на колени садится. Грудью жмется. И глазками так играет… Что делать, Леша?

– Ты, Ильич, - интимно посоветовала Яна, - главное, девственности ее не лиши. А то жениться придется. Или - бултых в малую лагуну, акул кормить. У них тут с этим - суровая простота.

– Как вы можете шутить?

– Это не шутки. - Я захлопнул книгу. - Я заметил, что наш старый вождь на вас тоже со значением поглядывает.

– Что вы имеете в виду? - испугался Нильс.

– Совсем не это. Он на вас как на выгодного для племени жениха смотрит. Вы для них - весьма престижная партия.

– Да, - с готовностью подхватила Яна. - Человек в возрасте, солидный, своя яхта И главная перспектива - потомства не будет.

– А если будет?

– Поздравим.

– Что делать, Леша?

– Что сердце подскажет. Ты только, Ильич, держи меня в курсе.

– В курсе чего?

– Ну… Как развиваются ваши романтические отношения.

– Но это не этично. Это настолько интимно.

– Да нам подробности не нужны, - успокоила его Яна. Соврала, конечно. - Вы нам - факты. Что состоялось, что наметилось.

– Распустились! - Нильс поднялся, довольно энергично.

– Яков Ильич, - сказал я ему вслед. - В самом деле - держите меня в курсе. Могут быть некоторые осложнения.

– Но она же первая начала, - с возмущением, по-мальчишески оправдался Нильс.

– А ты, смотри, первым не кончи, - буркнула Яна.

Нильс, потеряв от возмущения (и смущения) дар речи, выскочил на палубу, охладиться.

– Пошли спать, Серый, - позвала меня Яна.

– Иди ложись. Сейчас моя вахта.

Я вернул книгу на место, сделал себе кофе и, забрав чашку, тоже выбрался под звезды. И задумался - в какое место мозаики этот камешек вложить? Тем более интересно, что в книге я обнаружил вложенный меж страницами ксероксный листочек со словарем. Такой же, как и в экземпляре, принадлежащем «папочке» Нильса.

Хорошо кто-то к чему-то подготовился.

Буйство на берегу постепенно затихало. Только мерцали немного затухающие отблески костра. Да бродили вокруг него вялые тени островитян.

Понизовский бросил за борт окурок, дружески приобнял Нильса:

– Пошли, старина, в койки. Тебе нужно силы беречь.

Нильс оскорбленно сбросил его руку:

– Придержите ваши шуточки для аборигенов.

Когда мы с Семенычем остались одни, он сказал:

– Я на берег, Серый, инкогнито. Постараюсь в «па» заглянуть. Дай мне твою пушку на всякий случай.

Я взял пистолет из пуфика, отдал его Семенычу.

– Может, ракетницу возьмешь?

– Не стоит. Поглядывай тут. - Он спустился в шлюпку и без стука уключин и плеска весел растворился во мраке тропической ночи.