Шарп наблюдал за приближающимся человеком. Если тот хочет выпивки, пусть ищет свою. Копыта высекали искры из булыжной мостовой, и Шарп поймал себя на мысли, что желает зверюге поскользнуться и сбросить седока. Может, человек это и был отличным наездником, но это же не дает ему право нарушать уединение человека, тихо вкушающего заслуженную выпивку! Он отвернулся, игнорируя спешившегося испанца.

- Ты что, забыл меня? – Шарп услышал звук этого голоса, и выпивка была забыта. Он резко повернулся, вскочил, а всадник, сняв широкополую шляпу, тряхнул головой, и длинные темные волосы упали по сторонам лица, придавая ему сходство с ястребом.

Худая, жестокая и очень, очень красивая. Она улыбнулась:

- Я приехала, чтобы найти тебя.

- Тереза? – Ветер срывал снег с крыши, вихрем закручивая его над летящими вверх искрами от горящего дома. – Тереза? – он бросился к ней, она – к нему, и он обнял ее, как обнимал первый раз, два года назад, закрывая от пик французских уланов. – Тереза? Это ты?

Она взглянула на него с ехидной улыбкой:

- Точно, ты забыл меня.

- Боже небесный! Где ты была? – он рассмеялся, забыв про одолевавшую печаль, и коснулся ее лица, как будто хотел удостовериться, что это она. – Тереза?

Она тоже засмеялась, проведя пальцем по шраму на его щеке:

- Я думала, ты мог меня забыть.

- Забыть тебя? Нет, – он покачал головой, внезапно потеряв дар речи, хотя так много хотел сказать. Он надеялся найти ее год назад, когда армия двигалась к Фуэнтес-де-Оноро, всего в нескольких милях от Сьюдад-Родриго. Это была родная земля Терезы. Он думал, что она могла его искать, но за год от нее не дошло ни весточки, а потом он уехал в Англию и встретил там Джейн Гиббонс. Шарп заставил себя не думать об этом, взглянул на Терезу и поразился, как он мог забыть это лицо, эту жажду жизни, эту внутреннюю силу.

Она улыбнулась и кивнула на винтовку, висевшую на ее плече:

- Твое оружие все еще у меня.

- Скольких ты из него убила?

- Девятнадцать. Не так много, – она поморщилась: ее ненависть к французам была чистой и страшной. Повернувшись в его руках, она взглянула на пленных и спросила: - А скольких ты убил сегодня?

Шарп подумал о сегодняшней битве в этом аспекте и пожал плечами:

- Не знаю. Двух, может быть, или трех.

Она снова взглянула на него и кивнула:

- Да, не очень много. Ты скучал?

Он уже успел забыть, как она любит дразниться, и смущенно кивнул:

- Конечно.

- И я по тебе скучала. – Это было сказано почти вскользь, как будто между делом – а значит, было абсолютной правдой. Она уперлась руками ему в грудь и мотнула головой в сторону остальных всадников: - Слушай. У них совсем нет терпения. Ты будешь в Бадахосе?

Он слегка смутился этим внезапным вопросом, но после секундного замешательства кивнул. Это была всем известная тайна: в армии толком не было известно, но каждый знал, что нужно взять обе крепости.

- Да, я, видимо, буду в Бадахосе.

- Отлично. Тогда я остаюсь. Только скажу своим людям, - и она повернулась к коню.

- Ты – что?

- А ты не хочешь? – поддразнила она его снова и рассмеялась собственной шутке. – Я все объясню, Ричард, только попозже. У тебя есть где остановиться?

- Нет.

- Ладно, мы что-нибудь найдем, - она взлетела на лошадь и снова кивнула в сторону партизан. – Им надо двигаться. Я скажу, чтобы ехали без меня. Подождешь здесь?

Он отсалютовал:

- Так точно, мадам.

- Уже лучше, - улыбнулась она, снова поразив его своей красотой и радостным выражением лица, и пришпорила лошадь, рванув через слякоть.

Он кивнул и снова повернулся к огню, чувствуя тепло и радостное облегчение от ее приезда. Ему хотелось, чтобы она никогда не уезжала. Затем он задумался о ее словах, о чувстве отдаленной опасности при самом упоминании этого странного названия – Бадахос. Сегодня была одержана победа, но отсюда все – и британцы, и французы, и испанцы, артиллерия и пехота, кавалерия и инженеры – шли к единственной цели.

И теперь, похоже, туда двигались и влюбленные. В Бадахос.

Они нашли домик у самой стены, в нем раньше квартировали французские артиллеристы. На кухне обнаружилась еда, подсохший хлеб и немного холодного языка. Шарп разжег огонь и, обернувшись, увидел, что Тереза нарезает каравай своим штыком, с силой налегая на лезвие. Он засмеялся. Она с неудовольствием воззрилась на него:

- Что смешного?

- Я как-то не представлял тебя в роли домохозяйки.

Она наставила лезвие на него:

- Слушай, англичанин, я могу делать любую работу по дому, но не для того, кто насмехается надо мной. Война-то когда-нибудь кончится.

Он снова засмеялся:

- И ты вернешься на кухню, женщина!

Она усмехнулась, но мысли у нее были невеселые. Она носила оружие, как и другие испанские женщины, потому что слишком многие мужчины уклонились от борьбы, но придет мир, и мужчины снова станут достаточно храбрыми, чтобы загнать женщин к печи. Шарп увидел тоску в ее глазах и решил сменить тему:

- Так о чем мы должны были поговорить?

- Позже. Сперва поешь.

Она принесла тарелки ближе к огню и засмеялась, глядя на сомнительного вида пищу. Оба, сильно проголодавшись, смели все до крошки, запивая разведенным водой бренди, а затем, под одеялом, когда-то служившим попоной французской лошади, занялись любовью возле огня, и Шарпу захотелось остановить мгновение, поймать его в ловушку и заставить длиться вечно. Тишина царила в маленьком доме на окраине захваченного города, слышалась только перекличка часовых на стене, редкий лай собак да треск догорающего огня. Он знал, что она не останется с ним, не станет следовать за лагерем, как другие. Тереза горела желанием воевать с французами, отомстить нации, изнасиловавшей и убившей ее мать. Понятно, что их сиюминутное счастье не будет и не может длиться вечно. Счастье быстротечно, подумал он, вдруг вспомнив о Лоуфорде, лежащем где-то там, в монастыре. Тереза вернется в свои горы, к засадам и пыткам, травить французов среди скал. Если бы только он не был солдатом, а был, например, егерем или кучером, или нашел еще какую-то работу, он мог бы осесть на одном месте. Но у солдата доля другая.

Рука Терезы погладила его грудь, скользнула по спине, пальцы ее нащупали широкие бугры шрамов. Она спросила:

- Ты отомстил людям, которые высекли тебя?

- Пока нет, - его высекли много лет назад, когда он был еще рядовым.

- Как их звали?

- Капитан Моррис и сержант Хэйксвилл, - его голос звучал безразлично, но глубоко внутри таилось желание отомстить.

- Ты найдешь их?

- Да.

Она улыбнулась:

- И ты причинишь им боль?

- Да, много боли.

- Хорошо.

Шарп улыбнулся в ответ:

- Мне казалось, христиане должны прощать своим врагам.

Она покачала головой, щекоча его волосами:

- Только когда они мертвы. Да и потом, - она резко откинула волосы, - ты же не христианин.

- Но ты-то христианка.

Она пожала плечами:

- Священники меня не любят. Я выучилась английскому у одного священника, отца Педро. Он был хороший, но остальные… - она плюнула в огонь. – Они меня не допускали на мессу. Говорили, что я грешница. – Она добавила на быстром, грудном испанском что-то, что, видимо, дополняло ее мнение о священниках, потом села и обвела взглядом комнату. – У этих свиней должно быть еще вино.

- Я ничего не нашел.

- А ты ничего и не искал. Ты только меня хотел затащить под одеяло, - она встала и начала обыскивать комнату. Шарп смотрел на нее, влюбленный в стройность ее тела, в силу ее худощавости. Она открывала шкафы и выгребала их содержимое прямо на пол. Выломав полку из серванта, она бросила ее Шарпу. – Ну-ка, кинь в огонь.

Шарп насыпал сверху немного пороха, чтобы доска быстрее занялась, а когда обернулся, она уже потрясала бутылкой вина.

- Видишь? У этих свиней всегда есть вино, - она заметила, что он смотрит на нее, и лицо ее вдруг стало серьезным. – Что, я так сильно изменилась?