Екатерина Фурцева отвечала и за работу сектора учета, ведавшего партийными документами (это учетные карточки членов партии и бланки партийных документов, то есть партбилеты и кандидатские карточки). Орготдел занимался и приемом в партию. В отдел из партийной организации района поступали документы кандидата в члены ВКП(б). Курирующий парторганизацию инструктор готовил документы для заседания бюро. Если бюро голосовало «за», на нового члена партии заводили учетную и контрольную карточки (краткие биографические данные, дата приема в партию и трудовая деятельность). Учетная карточка хранилась в райкоме, контрольная отправлялась в ЦК, в сектор единого партбилета. Если член партии переходил на работу в другой район, туда же пересылали и его учетную карточку.

«ЦК партии сознательно ограничил прием интеллигенции в партию, — писал руководитель отдела пропаганды ЦК КПСС Георгий Лукич Смирнов. — Действовала жесткая установка: принимать в партию рабочих и колхозников. Соответствующие цифры-задания доводились до обкомов и райкомов партии. В соответствии с ними первичные организации получали разнарядку на определенное количество анкет для желающих вступить в партию… В результате сотни и тысячи заявлений о приеме в партию от преподавателей, учителей, журналистов, ученых годами оставались не рассмотренными… Но орготдел стоял как стена, а первые секретари обкомов и крайкомов привыкли видеть в орготделах высшую инстанцию партийной мудрости».

Отдел пропаганды (восемь-девять инструкторов) проводил агитационные кампании в районе, ведал партийной учебой, подготовкой и переподготовкой пропагандистов и агитаторов. Промышленный отдел (пять инструкторов) обязан был следить за тем, чтобы предприятия района выполняли государственный план, а хозяйственные руководители неукоснительно исполняли свои обязанности и соответствовали морально-политическому облику директора-коммуниста.

В особом секторе райкома хранились решения бюро и документы, поступавшие из городского комитета или ЦК. Финансово-хозяйственный сектор контролировал уплату первичными организациями партийных взносов и платил зарплату освобожденным партработникам. Два раз в неделю по три часа в райкоме принимал население один из секретарей, Петр Богуславский — раз в месяц.

Военный отдел состоял всего из одного человека. Формально он должен был следить за работой правоохранительных органов на территории района. Но правом контроля за милиционерами или тем более за чекистами даже первый секретарь райкома Богуславский не был наделен. Это входило в компетенцию соответствующих наркоматов и ЦК партии. Но у первого секретаря было право особого рода. В соответствии с постановлением Совнаркома и ЦК от 1 декабря 1938 года «О порядке согласования арестов» задержание членов и кандидатов ВКП(б) требовало санкции первого секретаря райкома (а в его отсутствие второго). Партийные секретари, как правило, не препятствовали действиям Наркомата внутренних дел или госбезопасности, но формально могли возразить.

Бдительности во время войны придавалось особое значение. По городу ходили невероятные слухи о шпионах, которые наводят вражеские самолеты на город. Врач скорой помощи Александр Григорьевич Дрейцер записал в дневнике: «Один из старших врачей рассказал интересный случай. На Моховой, в верхнем этаже, жила глухая и подслеповатая старушка лет семидесяти пяти. Никак не могла усвоить правил светомаскировки. По вечерам всегда зажигала свет. Ни управдом, ни милиция не могли сладить с глухой. Поздно вечером во время воздушной тревоги в ее окне снова появился свет. Выстрел в окно. Шальная пуля, или часовой для острастки выстрелил. Пуля попала в голову старушке. Старушка мертва. Везут в приемный покой. Раздели. Под гримом „старушки“ оказался сорокалетний мужчина».

История — совершенно невероятная. Если бы немецкой разведке удалось внедрить в Москве такого ценного агента, глупо было бы использовать его для нарушения светомаскировки при авианалетах. Немецкие бомбардировщики сбрасывали свой груз с большой высоты, и одно-единственное освещенное окно летчики просто не заметили бы.

От райкомов требовали мобилизовывать население на борьбу с внутренним врагом, помогать органам выявлять шпионов и антисоветчиков. Так, 4 ноября 1941 года комендант Москвы генерал-майор Кузьма Романович Синилов докладывал наркому внутренних дел Берии: «В городе проживает много враждебного, антисоветского элемента, деятельность которого все больше активизируется по мере приближения фашистской армии к столице. За период с 20 октября по 2 ноября 1941 года расстреляно на месте — 7 человек, расстреляно по приговорам Военных трибуналов — 98 человек. Осуждено к тюремному заключению на разные сроки — 602 человека.

Ежедневно получаются анонимные контрреволюционные письма. Имели место случаи разбрасывания и расклеивания по городу такого же содержания листовок. Все это свидетельствует о нахождении в городе разрозненных и, может быть, организованных враждебных сил».

На партийном собрании столичной комендатуры с докладом выступал заместитель коменданта Москвы по политической части бригадный комиссар Федор Гаврилович Филинов: «Есть у нас сигналы о том, что в связи с некоторой активизацией наступления немцев кое-кто уже начинает психовать из населения. Мы должны правильно построить взаимоотношение с местными партийными, советскими организациями и общественностью, которые могут дать тот или иной сигнал. Там, где это хорошо поставлено, мы имеем такие заявления граждан в райкомендатуру. Мать родная заявила на сына, что он дезертир. Брат о брате сообщает. Сосед о соседе и вообще информируют о положении дел в их доме и дворе. Это и есть не что иное, как величайшее патриотическое чувство…»

Совершенно фантастическую историю поведал Александр Сергеевич Щербаков на пленуме горкома:

— В Кашире, в одной из деревень, обнаружена кладовщица, незаметная, казалось бы, серая, замызганная личность. Но оказалось, она фашистская шпионка. Оказалось, что она знает даже не один язык, а несколько, чего нельзя было подозревать. Если такие люди могут быть обнаружены где-то в деревне, под Каширой, то, конечно, в еще большей степени они могут быть обнаружены здесь, в Москве…

Чем могла в глухой деревне заниматься немецкая шпионка, Щербаков не объяснил. Статьи в прессе о шпионах и диверсантах были нацелены на усиление бдительности, а в реальности способствовали слухам и панике. Иногда расстреливали невинных людей, приняв их за диверсантов.

Врач московской скорой помощи Дрейцер записал в дневнике: «Двенадцать часов ночи. Тихо. Пьем чай. Коллега рассказывает, как его друг, старый артист, обнаружил шпиона. Человек этот отмеривал шагами расстояние от подстанции метро до углов улиц. Проделал он это несколько раз. Артист с помощью милиции его задержал и привел в комендатуру, где шпиона разоблачили».

Еще 6 июля 1941 года вышел указ президиума Верховного Совета СССР «Об ответственности за распространение в военное время ложных слухов, возбуждающих тревогу среди населения». Виновные карались тюремным заключением на срок от двух до пяти лет, «если это действие по своему характеру не влечет за собой по закону более тяжкого наказания». А уже 15 июля второму секретарю Московского обкома Борису Черноусову было доложено: «В отдельных районах области крайне медленно реализуется Указ Президиума Верховного Совета СССР об ответственности за распространение ложных слухов, возбуждающих тревогу среди населения. В Шатурском районе из двадцати трех дел, поступивших в управление госбезопасности на нарушителей Указа от 6 июля, привлечено к ответственности только шесть человек…»

Населению было приказано сдать все радиоприемники. Исключение сделали только для чекистов и милиционеров. Но партийный аппарат сигнализировал об отсутствии бдительности в самих карательных органах: «Отдельные работники милиции организуют слушание немецких радиопередач. Оперуполномоченный районного отделения УНКВД Звенигородского района тов. Евтеев организовал слушание радиопередач немецких радиостанций, где присутствовали беспартийные сотрудники и после рассказывали содержание передач другим сотрудникам. Парторганизация райотдела УНКВД либерально подошла к обсуждению поведения члена ВКП(б) Евтеева, ограничившись объявлением ему выговора с выводом из состава партбюро…»