Твардовского на секретариате не было. Ему пересказали слова первого секретаря. В прежние времена такой приговор мог стать смертельным. Но Хрущев питал личную симпатию к Александру Трифоновичу и придерживался принципа: критиковать, но не уничтожать, поэтому особо тяжких последствий критика на секретариате для поэта не имела.

Семнадцатого июля Твардовский обратился к Хрущеву:

«Глубокоуважаемый Никита Сергеевич!

Очень прошу Вас принять меня по вопросам, связанным с обсуждением работы журнала „Новый мир“ и моей неопубликованной поэмы. Не откажите мне хотя бы в самой короткой беседе, поскольку речь идет не только о моей личной литературной судьбе, но и общих принципиальных делах советской литературы».

Двадцать девятого июля Хрущев нашел время и принял Твардовского. Разговаривал с ним вполне доброжелательно. Но пост главного редактора Александр Трифонович потерял. Возможно, это определило и исход партийного дела. Помогать опальному писателю в горкоме не собирались.

Восемнадцатого августа МГК переслал материалы проверки в Краснопресненский райком с указанием принять решение самостоятельно. Это означало — ничего не менять. 10 сентября заседало бюро Краснопресненского райкома партии. Пригласили, как отмечено в протоколе, и трижды лауреата Сталинской премии писателя Твардовского. Членам бюро доложили дело:

«По имеющимся в PK КПСС сведениям, отец тов. Твардовского — Твардовский Трифон Гордеевич в конце 1900-х годов купил двенадцать гектаров земли у помещика Нахимова, имел кузницу. Во время уборки урожая он нанимал одного-двух сезонных рабочих, кроме того, крестьяне отрабатывали в хозяйстве Твардовского за произведенные им кузнечные работы».

Бюро решило:

«Учитывая, что отец тов. Твардовского А. Т. использовал в своем хозяйстве наемную рабочую силу, имел кузницу, в 1929–1930 гг. хозяйство было раскулачено и отец высылался за Урал, тов. Твардовскому Александру Трифоновичу, члену КПСС с 1940 года, партбилет № 3457679, в просьбе об изменении записи в учетной карточке о социальном происхождении родителей после 1917 года отказать».

Первый поэт России — а именно так называли его восхищенные читатели — мог только развести руками. Мертвая буква инструкции была сильнее. Нарушать инструкцию ни Хрущев, ни Фурцева не решились.

Семнадцатого ноября райком переправил в особый сектор МГК КПСС решение бюро и вернул документы — обращение самого Твардовского и письмо секретаря Смоленского обкома.

На следующий день Фурцева подписала записку в ЦК:

«Московский городской комитет КПСС посылает решение бюро Краснопресненского PK КПСС по заявлению члена КПСС, члена Центральной ревизионной комиссии т. Твардовского А. Т. об изменении записи в учетной карточке о социальном положении родителей т. Твардовского А.Т. после 1917 года.

МГК КПСС считает, что вопрос решен правильно».

Хрущеву содержание записки Фурцевой доложили.

«Я не редактор, — записал Твардовский в дневнике. — Правда, машина „по инерции“ еще приходила, возила меня по городу и на дачу, но в середине сентября я от этого отказался. Машина подходит к тем же воротам, но уже не за мной… Так и во внешне-бытовой жизни наступила другая полоса. Подводя грустные итоги, можно отметить, что я понес поражение „по всем трем“ линиям: журнал, поэма, личное дело в райкоме…» Председатель Союза писателей Белоруссии поэт Петрусь Бровка, дважды лауреат Сталинской премии, как опытный человек дал Твардовскому ценный совет:

— Выступи на съезде. Признай ошибки.

— Какие же ошибки?

— Ну, какие там есть.

— Какие же?

— Да все равно какие. Признай.

В роли руководителя Москвы Екатерина Алексеевна Фурцева сразу оказалась в трудном положении. Кто в стране хозяин?

После смерти Сталина возникло ощущение политического вакуума. Правило коллективное руководство, и партийная пропаганда не знала, кого выделять. Страна впервые осталась без вождя. Фамилии основных политических руководителей почти не упоминались. О том, что они делали, не сообщалось. В газетах мелькало только имя министра иностранных дел Вячеслава Михайловича Молотова, который в одиночку посещал дипломатические приемы, получал письма от зарубежных политических деятелей и дипломатов и на них отвечал. И еще новый председатель президиума Верховного Совета СССР Климент Ефремович Ворошилов исправно награждал передовиков.

Партийные секретари не знали, на кого ссылаться, кому докладывать, и чувствовали себя неуверенно. Слишком сложный пасьянс в Кремле пугал их и раздражал: они хотели определенности. Секретариат ЦК избрали всего из пяти человек, причем пятого — Семена Денисовича Игнатьева, недавнего министра государственной безопасности, почти сразу с позором вывели. Возглавлял партийную работу Хрущев, но первым секретарем он станет только в сентябре 1953 года.

В этой ситуации Фурцева приняла верное решение — она ориентировалась только на Хрущева, хотя все исходили из того, что первая роль в стране и партии принадлежит Георгию Максимилиановичу Маленкову. При жизни вождя он фактически оказался правой рукой Сталина. Без Георгия Максимилиановича не решалось ни одно дело — ни в ЦК, ни в правительстве. Он пропускал через себя все бумаги, поэтому от него зависели и партийный аппарат, и все министры. В 1952 году на XIX съезде Маленков делал основной доклад, это заставляло смотреть на него как на законного наследника Сталина. Хотя в отличие от других руководителей страны Маленков не работал ни в сельском хозяйстве, ни в промышленности, не возглавлял ни министерства, ни партийного комитета.

«Маленков был молчалив и без нужды не высказывался, — вспоминал Микоян. — Когда Сталин что-то говорил, он — единственный — немедленно доставал из кармана френча записную книжку и быстро-быстро записывал „указания товарища Сталина“. Мне лично такое подхалимство претило. Сидя за ужином, записывать — было слишком уж нарочито».

Георгий Маленков очень молодым начал работать в партийном аппарате, пришелся Сталину по душе и в 1934 году занял пост заведующего отделом руководящих партийных кадров ЦК. Ему было тогда всего тридцать с небольшим. Чистку и перестановку партийных секретарей Сталин осуществлял руками своего молодого подручного, который получил право прямого доступа к вождю.

Маленков, по словам Дмитрия Шепилова (он сам много лет работал в ЦК), «был идеальным и талантливым исполнителем чужой воли, и в исполнительской роли проявлял блестящие организаторские способности, поразительную работоспособность и рвение. Когда он получал какое-либо указание от Сталина, то ломал любые барьеры, мог идти на любые жертвы и затраты, чтобы выполнить это задание молниеносно, безукоризненно и доложить об этом Сталину. Поэтому в аппарате ЦК шутили, что Маленков всегда требует, чтобы всякое поручение Сталина было выполнено вчера».

Перед войной Маленков возглавил управление кадров ЦК, состоявшее из сорока пяти отделов, то есть держал в руках весь партийный аппарат. Коллеги снисходительно называли его «телефонщиком».

«Он всегда сидел на телефоне: где что узнать, пробить, это он умел, — вспоминал Хрущев. — По организационно-административным делам, кадры перераспределить — это Маленков. Передать указания на места, договориться по всем вопросам. Очень активный, живой, обходительный. Но он никогда не руководил ни одной парторганизацией».

Его жизненный путь со временем повторит Константин Устинович Черненко, еще один прирожденный аппаратчик, который тоже станет во главе страны. Всю свою фантастическую карьеру Маленков сделал, не выходя из кабинета партийной канцелярии. Но он был умнее и образованнее Константина Устиновича. Сын Маленкова пишет, что Георгий Максимилианович происходил из дворянской семьи, его дед был полковником, брат деда — контр-адмиралом. В советские времена все это тщательно скрывалось. У Георгия Маленкова были двое братьев и сестра, но они умерли очень рано. Он остался один. Окончил гимназию с золотой медалью.

Но Маленков не был маньяком власти, который думает о ней каждую минуту своей жизни. В отличие от настоящих властолюбцев находил время для семейной жизни. Он любил читать детям вслух. По субботам и воскресеньям на даче смотрели фильмы — после войны в основном трофейные. Маленков любил физику и оборудовал на даче настоящий физический кабинет для детей с микроскопом, телескопом, электромоторами, магнитами. Детей учил музыке и французскому языку. И учение не прошло зря. Андрей Маленков стал профессором-биофизиком, Георгий Маленков-младший защитил диссертацию по физической химии. Воля Маленкова работала в Строгановском художественном училище, преподавала композицию.