Руководители творческих союзов входили в номенклатуру ЦК КПСС, причем руководитель союза (первый секретарь или председатель) утверждался решением политбюро, оргсекретарь — решением секретариата ЦК. Остальные кандидатуры согласовывались в отделе культуры ЦК. Личные дела «главных» писателей, художников и кинематографистов хранились в секторе учета руководящих кадров отдела организационно-партийной работы на Старой площади.

В партийных кругах было принято демонстрировать скромность, это становилось второй натурой. Чиновный люд на Старой площади передвигался бесшумно, своим поведением и обличьем говоря: чту начальство и готов беззаветно следовать указаниям. Но власть в их руках была немалая. Ничто в стране не происходило без санкций работников ЦК. Слово Фурцевой было законом для идеологической сферы.

Сохранилась стенограмма заседания редакционной коллегии толстого журнала «Иностранная литература» от 10 февраля 1959 года. Популярность «Иностранки» объяснялась тем, что журнал публиковал переводы лучших произведений мировой литературы. Главным редактором его был Александр Борисович Чаковский, который через несколько лет перейдет в «Литературную газету».

На заседании редколлегии обсуждалось содержание очередных номеров. Александр Чаковский заговорил о переводе нового романа американского прозаика Грэма Грина, находившегося на пике своей литературной славы:

— В романе Грина, как вы знаете, имеется несколько неприемлемых для нас мест с точки зрения политической. У нас есть предложение эти места в некоторых случаях перевести с другим оттенком, а иные просто удалить.

Дело в том, что в романе в не слишком уважительном контексте упоминался Хрущев. Редколлегия решила:

— Употребление имени Никиты Сергеевича в связи с общим контекстом представляется неприемлемым.

В одном месте героя романа Грина спрашивают: за кого вы, за Восток или Запад? Он отвечает: «Какой Восток, какой Запад? Ах, это! Чума на оба ваши дома». Мудрецы из редколлегии «Иностранки» решили перевести иначе: «Какой Восток, какой Запад? Ах, это! А мне что до них!»

Была еще одна проблема. Один из героев романа говорит:

«Он потерял жену во время войны в Испании и разочаровался и в той, и в другой стороне, особенно в своих друзьях-коммунистах».

Слово «особенно» смутило — разве можно разочаровываться в коммунистах? Предложили заменить его другим словосочетанием — «то есть». Кто-то заметил, что получается не слишком красиво. Александр Чаковский вразумил пуристов:

— Я считаю так: пусть лучше одно слово будет неуклюжее с литературной точки зрения, нежели оно будет двусмысленным с политической.

Сняли еще пару абзацев. Чаковский призвал коллег к бдительности:

— Не осталось ли в памяти у членов редколлегии еще каких-либо мест в романе, которые вызывают сомнение?

Нашлись еще сомнительные места, и они тоже были исправлены…

Заместитель главного редактора «Иностранной литературы» Савва Артемьевич Дангулов доложил:

— Несколько слов в связи с критическими замечаниями, которые были высказаны товарищем Фурцевой в адрес нашего журнала на одном из последних совещаний в ЦК. Говорилось о том, что нужно было давать больше контрпропагандистских материалов. Правда, этот упрек был сделан не только в адрес нашего журнала, но и других журналов, которые недостаточно печатают таких материалов. Мы уже предприняли усилия, и в шестом номере у нас идет два контрпропагандистских материала наших авторов. Кстати, на этом совещании говорилось, что надо больше давать таких материалов и написанных именно нашими авторами. Это замечание приобретает особое значение в связи с предстоящей американской выставкой в Москве. Наша пресса будет публиковать много материалов, которые рассказывают об истинном положении вещей в США, вскрывают острые проблемы и противоречия… И вообще наш отдел публицистики должен давать больше материалов по вопросам, которые не являются только литературными вопросами, а и политическими. На это надо сознательно идти и учитывать требование времени…

За помощью к Фурцевой в 1959 году обратился писатель Сергей Владимирович Михалков. Он пожаловался секретарю ЦК КПСС на несправедливое отношение к нему одного из партийных секретарей:

«Глубокоуважаемая Екатерина Алексеевна!

Беспокою Вас в связи с немаловажным для меня вопросом, имеющим принципиальное значение. Московский театр Сатиры поставил в нынешнем году мою сатирическую комедию „Памятник себе“. Театральная и писательская общественность Москвы, а также газеты… многие партийные и общественные деятели, в том числе тт. Д. С. Полянский, А. И. Аджубей, А. Н. Кузнецов (зам. министра культуры СССР) лично высказывали мне свое положительное мнение о моей работе. Это дало мне основания полагать, что я, работая в жанре сатиры, делаю нужное и полезное для общества дело.

Газета „Правда“ от 22 марта с. г. писала о моей комедии: „Новая комедия хорошо раскрывает, в чем сущность мещанства в современных условиях. Она обличает того мещанина, который пристроился, прижился в нашем сегодняшнем общежитии, который, как никогда, нетерпим в век наших героических дел“.

Как же мне расценить после всего этого публичное выступление секретаря Новосибирского обкома КПСС тов. Е. К. Лигачева, который на совещании творческих работников города назвал мою комедию пьесой „злопыхательской, чернящей нашу жизнь“ и одобрил решение коллектива Облдрамтеатра, который якобы „сам“ снял пьесу из репертуара как порочную и вредную?! Точка зрения тов. Лигачева была обнародована в двух новосибирских газетах „Советская Сибирь“ и „Вечерний Новосибирск“. Пьеса моя опорочена, и я полагаю, у Облдрамтеатра надолго отбита охота заниматься сатирой.

Полагаю, что подобные выступления руководящих партийных работников не стимулируют развитие нашей комедиографии. Странным кажется само выступление секретаря обкома КПСС, после того как в „Правде“ и др. советских и партийных газетах была дана совершенно иная оценка моей работы. И как же это не согласуется с выступлением товарища Хрущева по вопросу о роли сатиры в деле строительства коммунизма. Если бы тов. Лигачев не был секретарем обкома КПСС в столь большом городе, каким является Новосибирск, я бы скорее всего не придавал такого значения его личной точке зрения».

Егор Кузьмич Лигачев, будущий главный кадровик первого этапа перестройки, всегда чувствовал себя уверенно и, выражая собственное мнение, за словом в карман не лез. Знал, что наказывают за непростительный либерализм, за то, что пропустили недозволенное, а за излишнюю жесткость максимум ласково пожурят.

Фурцева попросила своих подчиненных разобраться: секретарь областного комитета партии, конечно, отвечает за идеологическую работу в Новосибирске. Но оценивать пьесу московского автора, уже положительно отмеченную центральным органом партии газетой «Правда», — не его дело. Егор Кузьмич, известный своим крутым характером и прямолинейностью, вышел за пределы своей компетенции. Придется поправить.

Отдел науки, школ и культуры ЦК КПСС по РСФСР пришел на помощь писателю, представил Фурцевой записку:

«Писатель С. Михалков жалуется на то, что секретарь Новосибирского обкома КПСС тов. Лигачев в своем выступлении на совещании творческих работников Новосибирска в ноябре 1959 года характеризовал его комедию „Памятник себе“ как зубоскальскую пьесу, чернящую нашу жизнь…

Отдел науки, школ и культуры ЦК КПСС по РСФСР считает, что в сатирической комедии „Памятник себе“ имеются отдельные недостатки, в частности в ней довольно слабо выписаны положительные персонажи, однако было бы неправильно относить эту пьесу С. Михалкова к разряду произведений, чернящих нашу действительность…

Тов. Лигачеву по этому вопросу дано соответствующее разъяснение. Ответ С. Михалкову сообщен».

Эстетические пристрастия Егора Кузьмича и его прямолинейную манеру руководить вмешательство отдела ЦК не изменило. Но Сергей Михалков убедился в том, что высшее начальство ему по-прежнему благоволит.

В идеологических отделах, подчиненных Фурцевой, работали разные люди. Как правило, в аппарат ЦК принимали только со стажем освобожденной партийной работы, то есть бывших секретарей райкомов-горкомов-обкомов. Высоко ценились умелые составители речей и докладов. Доверить эту работу партийным чиновникам было никак нельзя, искали людей с талантами, с эрудицией, с хорошим пером. Иногда брали и людей образованных, искусствоведов, музыкальных и литературных критиков, не прошедших школу партийного аппарата, то есть со свежими, неиспорченными мозгами.